— Думаю, да. И это ответ на вопрос.

— Что-нибудь еще? — спросил Айлес.

— Нет… По-моему, мы хорошо поняли друг друга. Забавно, что вы с Джонни Вэллон не сможете быть большими друзьями. У него есть способность раздражать, если вы меня понимаете.

Он кивнул.

— Знаю.

— Ну, вот так. Желаю удачи. Если зайдете утром, найдете конверт, как я сказала. Надеюсь, вы справитесь. У меня предчувствие.

Она проводила его до двери, положила руку на щеколду.

— Спокойной ночи. Если вам удастся, увидите, я не останусь в долгу.

Айлес лукаво прищурился.

— Значит ли это, что я стану для вас чуть более привлекательным?

Она вдруг улыбнулась.

— Почему нет? И даже сейчас все не так плохо, мистер Айлес.

Она взяла его за подбородок и поцеловала в губы.

Айлес вздохнул:

— Думаю, вы совершенно необыкновенная женщина.

Она улыбнулась.

— Многие так думали. Между прочим, я думаю, и вы довольно необычный мужчина.

— Это прекрасно. Будем и впредь необычными, ладно?

В половине второго Айлес добрался до квартиры Вэллона на Слоан-стрит. Дважды позвонив, он терпеливо ждал. Вэллон отворил ему в халате.

— Входи, Джулиан. Как дела?

Он повел вниз по коридору и открыл дверь направо, в уютную библиотеку. Айлес швырнул шляпу на стул.

— Все отлично!

— Выпить хочешь?

Айлес покачал головой:

— Два уже выпил, — он достал сигарету из шкатулки на каминной доске. — Дьявол, любопытно, что за игру она ведет, Джонни?

— Думаешь, она играет?

Айлес кивнул.

— Слушай, миссис Лайон сказала, в какой лечебнице эта миссис Никола Стейнинг — любящая мамочка, которая так за дочку беспокоится?

Вэллон покачал головой.

— Она должна знать, что ни один частный детектив не возьмется за работу вроде этой без инструкций от матери девушки. Единственный человек, который действительно может дать право ехать за девчонкой — мать, так? Может, потому она пришла к тебе. Думала, что ты не потребуешь свидания с матерью.

— Почему ты так считаешь, Джулиан?

— Не знаю, — пожал плечами Айлес. — Но подозреваю, что в свое время вы с ней были близки, верно?

— Странный вопрос, но я понял, что ты хочешь сказать.

— В любом случае она должна была тебе сказать, где живет мамаша, тогда ты бы мог съездить проверить. Она не сказала, потому что подумала, что ты не возьмешься за дело сам, а передашь его кому-нибудь из тех, кому доверяешь. И решила, что тот не станет ничего проверять, так как заказ исходил от тебя, а этого любому достаточно, верно?

— Что ты думаешь? — спросил Вэллон.

Айлес заходил взад-вперед длинными легкими шагами.

— Я скажу тебе, что думаю, Джонни. Наша миссис Тельма Лайон думает выйти сухой из воды. Отделаться от самой трудной части дела, в которое замешана. Она думает, что никто не соберется проверять миссис Стейнинг; я не проверю, потому что меня нанял ты, а ты, естественно, не собираешься проверять, потому что чувствуешь себя обязанным. Когда она спросила, что я думаю о тебе, я понял, что она не ждет отзыва о первоклассном парне, и сыграл. Сказал, что не слишком тебя люблю; что мы здорово работаем вместе, но как мужик с мужиком не сходимся. Она пришла к неверному выводу, хотя очень логичному: заключила, что между нами были некие трения по поводу женщины.

Вэллон кивнул.

— Ты совершенно прав, Джулиан. Ни единого прокола.

— Она сказала, — продолжил Айлес, — если я завершу работу, по возвращении она не останется в долгу. Короче, она флиртовала напропалую, и не скажу, чтобы мне не понравилось. Понимаешь, о чем я?

— Не совсем. Куда ты гнешь, Джулиан?

— Нет никакой миссис Стейнинг. Понимаешь? Есть какая-то связь между Тельмой Лайон и девчонкой Стейнинг, которая затрагивает миссис Лайон. Бьюсь об заклад, она сама оплачивает работу, и она замешана.

Вэллон протянул:

— Ну, это я могу проверить.

— Что это даст? — спросил Айлес. — Предположим, мы убедимся, что миссис Никола Стейнинг не существует, это не отменит заказ, так? Мне все же нужно ехать на Черную Багаму?

Вэллон кивнул.

— Когда?

— Как можно скорее, — ответил Айлес. — Я полечу. Зайду завтра утром в её отель, заберу деньги и отправлюсь.

— Желаю повеселиться, Джулиан!

Они ухмыльнулись. Айлес поднял шляпу.

— Ну, пока, Джонни. Привет Магдалене. Береги свою шею.

Вэллон рассмеялся.

— Береги свою, Джулиан. Но я не переживаю. Даже если не убережешь, приставишь обратно. Пока.

Айлес вышел из комнаты. Вэллон слышал, как за ним закрылась входная дверь. Он закурил; стоял у огня и тихонько затягивался, думая о прежних днях — и о Тельме Лайон.

Теперь самое время познакомить вас с мистером Эрнестом Гвельвадой, который в начале Второй мировой поступил на довольно необычную и суперкрутую службу к мистеру Квейлу. В то время он был, что называется, свободным бельгийцем, но в результате военной службы кроме украшений высшего класса — их он сразу же подарил женщине, которую желал более всего на свете, — приобрел британское подданство.

Его жизненный опыт с младенчества был весьма разнообразным, если не калейдоскопическим. Он родился за пару лет до Первой Мировой в Эльзасе, и бедняжка — мать прочила его в священники. Но события этому воспрепятствовали.

Мать Гвельвады заколол взбешенный немец — капрал, которому она выколола глаз, когда он пытался её изнасиловать. Отца, который вернулся в этот злосчастный момент, немцы пристрелили.

Так что неудивительно, что в Эрнесте Гвельваде развилась непримиримая, хоть и затаенная, ненависть ко всему немецкому и с ними связанному. Во время Второй мировой он, член организации мистера Квейла, сводил старые счеты с врагом с помощью четырехдюймового шведского кортика — а метал он его на двадцать ярдов прямо в яблочко.

Поэтому не удивляйтесь, что в мирное время он заскучал.

Гвельвада — коротышка, производит впечатление толстячка, хотя когда надо гибок и проворен. И в прекрасной физической форме. Его главное занятие — тихое созерцание женского пола и все из этого вытекающее. На его круглом, приятном лице добряка всегда играет улыбка, и удивительно, что многие рядом с ним чувствуют себя неуютно.

Единственное объяснение этой странности — Гвельвада большую часть времени думает о своем шведском кортике, гадая, когда тот ещё понадобится. Ненависть внутри хоть и угасла, но улыбка… От неё атмосфера наполнялась неприязнью и жестокостью.

Неподалеку от Ист Гринстед проходит длинная и довольно милая дорога на Балкомб. У развилки — старомодный постоялый двор, крошечный, но гостеприимный. На задворках — уютный бар. В этот вечер единственным посетителем был Эрнест Гвельвада. Он сидел у огня, курил и думал. Думал он нестандартно — как делал все, за что брался. Думал он на нескольких языках, пятью из которых владел почти в совершенстве. Его забавляло переключение мысли с португальского на французский, на итальянский с неожиданными соскоками на родной. Иногда он думал по-английски; говорил он на нем очень хорошо — но иногда, потеряв меру, употреблял самые грязные американские ругательства.

Барменша, которая давно наблюдала за ним — было что-то чертовски привлекательное в Эрнесте Гвельваде, — спросила:

— Не хотите выпить, сэр?

Гвельвада встал, подошел к бару, облокотился на стойку и улыбнулся барменше.

— Думаю, да.

Он кивнул на ряды полок вокруг бара.

— Что за бутылочка справа на полке? Пожалуй, мне нужна именно она.

Она оглянулась.

— Это очень старый ликер, сэр. Во время войны его забыл здесь один джентльмен. Думаю, он турецкий. Называется «Яблоко Эдема».

— Налейте немножко, пожалуйста.