— Похвальная порядочность. Даже удивительно, сколько в тебе добродетели, la petite, — он говорит это с некой иронией, будто все мои положительные качества, включая в себя наивность, доверчивость и честность, не восхищают его, а наоборот, раздражают. Словно в его мире нет места тому светлому, что еще сохранилось во мне и чего уже давным давно нет в нем. Небрежный жест рукой, привлекший мое внимание блеском перстня, и я неверяще распахиваю глаза, улыбаясь от радости. Оказывается, нужно совсем немного, чтобы почувствовать себя счастливой.

— Спасибо, мой Господин.

— У тебя есть десять минут. Отсчет пошел, — я срываюсь с места, бегом достигая двери, но разочарованно останавливаюсь, слыша его слова: — Ты пойдешь в этом?

Закатываю глаза, вспоминая, что на мне лишь легкое трикотажное платье и ботинки на босу ногу, но не собираюсь отступаться. Он думает, что холод напугает меня? Только не в этом случае, ведь впервые за все это время я выйду на улицу.

— Я не успею замерзнуть, — произношу и, чтобы не терять драгоценное время, открываю дверь, с восторгом выбегая на широкое крыльцо с мраморными ступенями. Кое-где на них еще не сметенные увядшие листья, которые я подцепляю носками ботинок и подбрасываю в воздух. Колючий холод касается моих нагих ног и рук, забирается под подол платья и мигом вызывает мурашки, покрывшие каждый дюйм кожи. Свежий воздух, пропитанный осенними запахами, врывается в легкие, рождая приятное головокружение и чувство эйфории. Мне так хорошо, что я не обращаю внимания на ветер, из-за которого опавшие иссохшие листья перелетают через дорогу, вставая на моем пути и попадая под ноги. Шелест их смешивается с шорохом гравия и стонами ветра, почти оглушая меня после привычной тишины дома.

Мне мало, мало десяти минут, я хочу прогуляться до сада, но для того, чтобы обойти дом требуется куда больше времени, поэтому я просто иду по дороге, вглядываясь в горящий алым горизонт и щурясь от засыпающего солнца, коснувшегося меня своими холодными лучами. В его свете все вокруг кажется ирреально кровавым, даже жутким, отчего я передергиваю плечами, сбрасывая неуютные ощущения и с тревогой оглядываясь по сторонам. Приятное воодушевление заменяется на нечто липкое и пугающее, и я настороженно останавливаюсь, обнимая себя за плечи и растирая их ладонями. Тихий шорох раздается за спиной, принося с собой запах знакомых духов и инстинктивный страх.

Адель.

— Добрый вечер, la petite.

Резко оборачиваюсь, выдыхая в морозный воздух облако пара и натыкаясь на Адель, с ног до головы облаченную в длинный плащ с глубоким капюшоном, скрывающим ее лицо от лучей солнца. Она улыбается, растягивая накрашенные темно-бордовой помадой губы в приветственной улыбке, а я не могу произнести ни звука, с надеждой кидая взгляд в сторону дома. Интересно, Рэми пойдет за мной, если я не вернусь вовремя?

— Он рассказал тебе, не так ли? Ты боишься меня, Джил, — Адель издает глухой смешок и щурит глаза, разглядывая меня с неким пренебрежением. — Интересно, а он упомянул, как эта глупышка была влюблена в него? Как была смешна в этой своей преданности к тому, кто рассматривал ее лишь как забавного ручного зверька? Как радовалась малейшему вниманию с его стороны, даже если это был банальный голод? — она произносит это саркастическим тоном, медленно обходя вокруг и вынуждая меня поворачиваться за ней, потому что, как бы я не пыталась показаться смелой, я боюсь ее. Боюсь удара в спину, разорванного горла, смерти, что несут ее острые клыки. — Знаешь, Элия была намного старше тебя, но отличалась такой же наивностью — чертой, что так привлекает Дамиана. Он может сколько угодно ненавидеть вашу чистоту, но никогда не прекратит тянуться к ней. Поверь, я успела его изучить.

— Не сомневаюсь, — мне становится откровенно холодно, и я не могу скрыть дрожь, еще крепче обнимая себя за плечи и продолжая пристально следить за каждым движением Адель. Бог мой, ведь десять минут давно прошло, тогда почему меня никто не хватился? — Мне нужно возвращаться домой.

— Иди, я не держу тебя, — она безразлично пожимает плечами, показывая взглядом в сторону дома, и я делаю осторожный шаг назад, затем еще один. Немного расслабляюсь, натянуто улыбаясь и благодарно кивая, а потом разворачиваюсь, ускоряя шаг и смотря только вперед. Главное не оборачиваться, не показать ей как мне страшно, как замирает сердце при каждом шорохе за спиной: будь то шепот листьев или завывание ветра в вышине. Успеваю лишь сдавленно вскрикнуть, как оказываюсь сбита с ног, и падаю на землю, вовремя вытягивая ладони, в которые тут же впиваются мелкие камушки. Они сдирают колени, отчего я шиплю, испуганно оглядываясь по сторонам и замечая стремительное темное пятно, пронесшееся рядом.

Она играет со мной.

— Адель, не надо.

— Глупая, — она усмехается, внезапно появляясь прямо передо мной, и склоняется ближе к лицу, обхватывая подбородок ладонью и заставляя посмотреть на себя. — Я не трону тебя, лучше дождусь, когда ты сама себя уничтожишь. Сгоришь в любви к нему, как сгорали многие до тебя. Могу поспорить, ты уже забыла тот случай в столовой? Так же, как забудешь многое из того, что он еще сделает. Потеряешь свою гордость, начнешь бояться свободы, будешь дышать им и задыхаться без него, — речь Адель имеет оттенок грусти, и, кажется, я понимаю почему. Потому что она это чувствует сейчас. Каждое слово, что она произносит — это ее боль, которую он посеял в ней, выгнав из своего дома. — Я подожду, Джиллиан.

Ее дыхание касается моих губ, и Адель исчезает, оставляя меня одну. Я судорожно выдыхаю, несдержанно всхлипывая и едва поднимаясь с земли — так сильны пережитые мною эмоции. Сердце до сих пор безумно стучит в груди, пока я отряхиваю колени, убирая мелкие камушки с них, и медленно бреду домой, прихрамывая на левую ногу. Только перед самой дверью делаю пару глубоких вдохов и провожу по глазам тыльной стороной ладони, смахивая слезы с ресниц.

— Ты не оправдала моего доверия, Джиллиан, — как только я закрываю за собой дверь, говорит Рэми, продолжая сидеть на диване все в той же позе, с газетой в руках. Опускаю голову низко-низко и, наконец, поворачиваюсь к нему, показывая содранные в кровь колени. Могу поспорить сейчас он поглаживает подбородок пальцем, рассматривая меня с колючей подозрительностью. Так и есть, бросаю на него быстрый взгляд, убеждаясь в своих догадках. Не знаю, стоит ли упоминать Адель, либо попытаться уйти от разговора, рассказав, к примеру, что споткнулась о собственную ногу. Не смешно. — Тебя не было семнадцать минут, и ты уже успела навредить себе? — Господин поводит носом по воздуху, принюхиваясь к запахам и сжимая кулаки. Я замечаю это, списывая на борьбу с жаждой, а его взгляд резко темнеет, выдавая клокочущий в нем гнев. — Что случилось, Джил? — сквозь стиснутые зубы шипит он.

— Ничего, — для пущей убедительности мотаю головой, смотря куда угодно, только не в его глаза. Объектом моего внимания становится дверь, ведущая в столовую, как раз за спиной Рэми, который начинает медленно подниматься, вновь попадая в поле зрения.

— Ты не умеешь врать, девочка, — он доходит до меня за несколько шагов и, возвышаясь каменной глыбой, опирается о дверь руками по обе стороны от моих плеч. Не ускользнуть и не уйти от разговора. Мне приходится повернуть голову в сторону, так близко он склонился, в этот раз задевая кончиком носа мой подбородок и делая глубокий вдох. — Можешь не говорить, Адель была здесь, — Господин вновь шипит, опуская голову и обдумывая решение. Мышцы его плеч напрягаются и сам он становится похож на натянутую тетиву, готовую сорваться от одного движения. Не говорю ни слова, боясь его реакции, лишь часто дышу, пытаясь справиться с паникой, нарастающей по мере того, как тишина накапливается в комнате и начинает сдавливать грудь. — Это она сделала? — имея в виду колени, спрашивает он, а я не хочу выдавать ее, отчетливо вспоминая расправу в столовой. В конце концов, она не угрожала мне и не причинила существенного вреда.

— Нет, я упала. Сама, — говорю это как можно более твердо и на удивление выдерживаю тяжелый взгляд Хозяина, прощупывающего мои эмоции. Сейчас он похож на собаку-ищейку с разницей лишь в том, что собака ищет улики, а он истину.