— Воспитывают молодняк. Уж больно непокорные пришли. Обычно мясо тихое приходит. А это… — сокрушенно пожаловался Ульс

Дорский удивленно вскинул брови, невольно покосившись на окровавленное тело валяющегося неподалеку Плаксы. Затем он внимательно прошелся вдоль шеренги, пристально рассматривая бледные, вспотевшие лица новобранцев. Взгляд его ненадолго задержался на Мае. На какой-то миг их взгляды встретились. Май поспешил опустить голову, Дорский же вздрогнул, схватившись за пораненную щеку.

— И это вы называете непокорным? — Дорский выглядел ошарашенным. — Как же, по-вашему, должен выглядеть покорный тогда? Надеюсь, вы еще не забыли, по какому поводу я вообще тут нахожусь, капитан? Это не исправительная колония, капитан! Наша цель не замучить их до смерти, наша цель воспитать верных слуг царя-батюшки! Куда только смотрел прошлый канцлер*? Теперь я не удивлен, почему царь-батюшка лично назначил меня на эту должность! Я должен немедля доложить обо всем высшему начальству!

— Ох, что же это вы! Не стоит судить так категорично! — Ульс смертельно позеленел, перекрыв своей тушей дорогу новому канцлеру. — Все это лишь досадное недоразумение! Наверное, вы просто все не так поняли! Этот рекрут просто показывал свои умения, только немного перестарался, — с этими словами Ульс кивнул в сторону застывшего Мая. Остальная рота испуганно выпучила глаза. За подобные речи их товарища могли запросто обезглавить. Впрочем, Дорский не был настроен казнить невиновных.

— Значит, я вынужден буду доложить начальству о том, что вас следовало бы научить правильно отдавать приказы. Если вы не врете, то вы же видели, что ваш солдат избивает другого солдата? Почему же не вмешались? Прямое игнорирование предписаний?

— Не успел, — голос Ульса звучал настолько искренне и виновато, что проняло даже Дорского. Канцлер презрительно скривил губы, решительно зашагав прочь, к зданию командования.

***

Вечер стал желанной передышкой для новобранцев. Рекруты с большой охотой наелись армейской похлебки и беспрепятственно позволили охранникам загнать себя обратно в казарму.

Май, по обыкновению забился в угол, прижавшись горящей спиной к холодной стене. По его щеке покатилась одинокая слезинка. Дорский не успел во время остановить их командира. Прибывшие на место происшествия лекари дали ясно понять, что после таких травм и силачи редко выживают. Не выжил и Плакса, к вечеру скончавшись. Удивительно глупым показалась парнишке судьба этого человека: пройти такой тяжелый переход, чтобы скончаться на первый же день учений! Не это ли называют иронией судьбы?

Двери казармы со зловещим скрипом разъехались в стороны, заставив рекрутов испуганно отскочить в стороны. В помещение вошли пара бравых солдат.

— Кто из вас Май? — крикнул один из них.

Рекруты взволнованно переглянулись

— Я тут! — ответил парнишка, выходя на свет.

Солдаты брезгливо осмотрели его. Худосочный, костлявый, весь израненный, он смотрелся жалко. Они отчаянно не понимали, почему таким скотом вдруг заинтересовался сам господин Ульс.

— Пошли. И без глупостей, — наказал говоривший. Май кивнул, выходя. Бежать он пока все равно не собирался.

Территория казарм для рекрутов утопала во мраке, где-то на стенах перекрикивались постовые. Май шел спокойно, даже расслабленно, чем вызывал немалое удивление стражи. Сам же парнишка философски рассудил, что от судьбы не сбежишь. А раз бежать не получиться, значит, надо встретить ее во всеоружии.

***

— Господин Ульс, мы привели его, — отчитался все тот же страж, впихивая в кабинет рекрута. Парнишка вошел, окинув помещение пустым взглядом.

— Хорошо, свободны, — Ульс поднялся из-за стола, подхватив свою фирменную нагайку. Солдаты, вежливо поклонившись, вышли, закрыв дверь.

— Догадываешься, зачем ты здесь? — капитан не спеша, подошел вплотную к Маю.

— Нет, ваше благородие, господин Ульс, — бесцветным голосом отрапортовал новобранец, так и не подняв взгляда от пола.

— Странно, утром ты был посообразительнее… — хмыкнул недовольно Ульс.

— Мне было приказано не думать, ваше благородие, господин Ульс, — тихо ответил рекрут, ссутулив спину.

Ульс рыкнул, схватив рекрута за волосы, и резко дернул на себя, запрокинув парню голову.

— Смотри мне в глаза, тварь! — истерично крикнул он. — Думаешь, тебя спасёт напускное спокойствие?

Май молчал, широко распахнутыми глазами глядя в лицо беснующегося командира. Его равнодушный, абсолютно инертный взгляд пуще прежнего разозлил господина Ульса. Мужчина побагровел. Он хотел увидеть страх, мольбу в глазах своего подопечного, из-за которого сегодня так некрасиво подставился новому канцлеру. Но в этом отсутствующем взгляде не было и намека на смятение или же покорность. Парнишка просто отрешился от происходящего, умело закрыл сознание от непрошенных гостей.

Ульс не содержался, отвесив новобранцу пощечину. Бить командир умел. В шее паренька что-то хрустнуло. По щеке потекла свежая кровь.

— Больно? — мужчина усмехнулся, вновь задрав голову парнишки вверх.

— Никак нет, ваше благородие, господин Ульс, — откликнулся послушно малец.

Губы командира изогнулись в зловещей улыбке. Он умел быстро злиться, но так же и успокаиваться он умел скоро. Ульс быстро понял, что обычными запугиваниями ему не разбить мощной скорлупы напускного спокойствия своего подопечного. А сейчас, глядя на упрямца, Ульс осознал, что до дрожи хочет увидеть его страх и то, как он будет молить о помощи, просить, чтобы милостивый господин Ульс простил его за дерзость.

— Это хорошо, что у тебя ничего не болит, — Ульс медленно обошел вокруг замершего рекрута. — Ведь в гладиаторских ямах с серьезными ранами долго не повоюешь!

Май пока не знал, что такое гладиаторские ямы, потому отреагировал равнодушно, тем самым только раззадорив интерес господина Ульса.

***

В голове было непривычно пусто. Израненное, истекающее кровью тело действовало скорее на инстинктах, нежели подчиняясь воле сознания. Перед взором мелькали десятки разозленных, разгоряченных битвой лиц. Сверкала побуревшая сталь, пахло потом и смертью.

Знай Май, что именно за забаву придумает себе его командир, он бы наплевал на гордость, позабыл честь. Он бы упал перед ним на колени, молил о прощении, только бы никогда не попасть в этот ад, именуемый гладиаторскими ямами.

Поначалу все шло не так плохо… До того самого момента, когда ворота распахнулись и его с еще десятком угрюмых уголовников не выпустили подобно зверью на поле сечи. Каждого на выходе осчастливили, выдав оружие. Маю досталась мощная секира, которую он даже поднять не был в состоянии. Так и носился по полю с этой гирей, уворачиваясь от налетающих со всех сторон воинов.

По сигналу рожка сеча началась. Внезапно вспыхнувшая в глазах вояк ненависть, решимость, с которой они убивали друг друга, до дрожи в коленках испугала мальчишку.

А когда его ранили в первый раз, пришло четкое осознание всей тяжести и безысходности положения. Дурацкая секира больше мешала, нежели помогала, и парнишка быстро избавился от оружия, принявшись загнанным зайцем метаться по полю.

Однако убегать было некуда. Лишь победителю будет позволено выйти из этой западни. На его окрики, мольбы стража попросту не реагировала. Зато реагировал господин Ульс, сидящий на передних рядах.

Заметив его торжествующий взгляд, Май побелел от гнева. Не страх, но уже злость руководила его затухающим сознанием. Невольно вспомнилось искаженное ужасом лицо дурачка-Плаксы, беспомощного перед жестоким ублюдком, возомнившим себя божком местного разлива.

Сам не осознавая, что он делает, парень ринулся обратно, в сгущающиеся над дерущимися клубы пыли. Пыль-то его и спасла. Укрыла от пытливых глаз нетерпеливой публики, охочей до зрелищ. Надежно скрытый, парень позволил себе вольность — выпустил когти, ринувшись на врага. Для оружия он был слишком слаб, но верные когти оборотня никогда его не подводили. Спасли его и тогда.