Принц де Монлор не возражал – ограничившись поклоном, он последовал за графом и остановился подле него в самом темном углу комнаты. Там они оба и остались стоять, в молчании подперев плечами стену, скрестив на груди руки и в глубокой задумчивости склонив головы. Какие зловещие мысли роились в воспаленном сознании этих двух непримиримых врагов, в то время как сестра одного из них и бывшая возлюбленная другого, пребывала в родовых муках, хотя и находилась без сознания?

Что же касается доктора Гено, он напрочь забыл о двух молодых людях: человек в нем уступил место врачу, помышлявшему только лишь о страдалице.

Между тем снаружи ревущее море с яростью билось о прибрежные скалы, дождь неистово хлестал по оконным стеклам, а ветер свистел жалобно и мрачно: то была жуткая ночь, наполнявшая душу печалью и ужасом!

Тягостные ночные часы медленно истекли – заря тронула оконные стекла сероватыми отсветами, приглушившими огни; печально догорал очаг; струи холодного, промозглого воздуха колыхали длинные гардины, накатывая на них волнами; в комнате роженицы витала мертвая тишина.

Застывшие позы двух врагов делали эту тишину еще более грозной и многозначительной. Неприятели все так и стояли друг против друга, покорившись своей участи, с пылающим взором, наполовину скрытые широкими складками тяжелых гардин, точно два настороженных тигра. Они так и не обменялись ни словом, ни жестом, после того как доктор внезапно прервал их спор.

Между тем доктор Гено, бледный, нахмуренный, сжав губы, умело и заботливо обихаживал многострадальную роженицу, наспех утирая ей лоб и неотступно борясь с неутихающими страшными приступами боли, грозившими смертью бедной девушке; при всем том он силился побороть и собственную усталость, и боль, чтобы в конце концов вырвать из лап смерти вожделенную добычу.

Ощущалось нечто величественное и устрашающее в этой ожесточенной борьбе науки со смертью, – борьбе, не нашедшей никакой помощи в недвижимом теле, которое жизнь, казалось, уже покинула… борьбе с нестерпимыми муками тяжелейших родов в самых непредвиденных обстоятельствах, при поддержке всего лишь безграничной преданности делу и несокрушимой энергии, когда не было ни малейшей уверенности в том, что хрупкое существо, готовое вот-вот появиться на свет, уже загодя обрекалось на жизнь несчастную и постыдную.

Вдруг врач выпрямился – в руках он держал младенца. Лоб у доктора тут же разгладился, взгляд озарился. Младенец пискнул. Молодые люди вздрогнули.

– Господа, – взволнованно проговорил доктор, – это мальчик!

Принц де Монлор уж было кинулся вперед, но железная рука пригвоздила его к месту – при этом граф грозно молвил:

– Вы пока что ему не отец!

– Неужто мне нельзя его поцеловать? – растерянно вопросил молодой принц.

Первый крик его ребенка разорвал ему сердце, породив в душе неведомое прежде чувство, самое естественное и нежное, – чувство отцовства.

– Возможно, вам и удастся поцеловать его, – холодно ответствовал граф. – Это зависит только от вас!

– Что я должен для этого сделать?

Граф скорее потащил его, нежели повел, к постели, где лежала девушка, бледная и безмолвная.

– Что нужно сделать? – переспросил принц.

– Жениться на его матери, – медленно проговорил граф.

Молодой принц упал в кресло, обхватил руками голову и зарыдал.

– Вы мне не ответили! – все так же бесстрастно продолжал граф.

– Увы! – вскричал принц, поднимая залитое слезами лицо. – Могу ли я?

– Вы отказываетесь?

– Я не хозяин своей воли. Заклинаю, позвольте мне поцеловать сына!

– Нет у вас сына.

– Только один поцелуй, а дальше делайте что хотите!

– Нет! – отрезал граф.

И через мгновение продолжал:

– Взгляните на часы, что висят там на стене! Большая стрелка сейчас на цифре четыре. Когда пробьет половину пятого, я снова спрошу вас, согласны ли вы жениться на моей сестре и вернуть ей честь, которой вы ее подло лишили. У вас есть десять минут на то, чтобы принять решение, – больше чем достаточно. Богу угодно, чтобы вы прислушались к зову сердца, а не гордыни!

Засим граф повернулся к принцу спиной и подошел к доктору Гено. Тот, обмыв новорожденного теплой водой, пеленал его в загодя приготовленные простыни с осторожностью и заботой заправской повитухи.

– Спасибо, доктор, – с волнением промолвил граф. – Вы добры и верны, как всегда. Трудные выдались роды?

– Я раз двадцать опасался, что бедняжка не вынесет мук и умрет у меня на руках.

– Возможно, для нее это было бы за счастье, – глухо проговорил граф.

– Не говорите так о своей сестре, Людовик, вы же любите ее!

– Да, люблю! Больше жизни! Бедная Санция!.. А этот – трус!

– Нет, всего лишь слабая натура, бессильная и спесивая.

– Он откажет в удовлетворении.

– К сожалению, и такое возможно. Он не посмеет пойти против своих.

– Тем хуже для него. Моя сестра будет отомщена, клянусь.

– Что вы намерены делать?

– Это касается только меня, – отвечал граф тоном, не терпящим возражений.

– Вы не убьете его! – воскликнул врач.

– Убью? – зловеще усмехнувшись, бросил граф. – Полноте! Вы рехнулись, доктор. Разве смерть – это кара? Нет, я хочу, чтобы он мучился долго-долго, всю свою жизнь. Каждый миг страданий его жертвы будет восполнен годами его нескончаемых пыток и мучений.

– Вы ввергаете меня в дрожь, Людовик. Что за зловещий замысел созрел в вашей голове?

– Не спрашивайте, доктор, я не смогу вам ответить. Решение принято. И ничто его уже не изменит.

Доктор Гено печально склонил голову. Он знал эту железную натуру, неукротимую силу этого львиного сердца. Знал он и то, что тут бессильны любые мольбы и заклинания: ибо все они разобьются об эту непоколебимую волю.

Спустя несколько мгновений граф продолжал:

– В каком состоянии теперь моя сестра? – осведомился он.

– Вполне возможно, что она…

– Ее можно без опаски увезти прямо сейчас?

– Без малейшей, только с величайшей осторожностью.

– Это ваша забота, доктор. Помните наш уговор?

– Разумеется!

– Вы по-прежнему готовы оказать мне услугу, которую я от вас жду?

– Располагайте мной, Людовик. Я сделаю все, что обещал. А в случае надобности – и сверх того.

– Спасибо, доктор. Вас здесь больше ничего не держит?

– Больше ничего, вот только нужно хорошо укрыть несчастную от стужи.

– Займитесь же всем необходимым и наденьте маску, чтобы вас ненароком не узнали, – сейчас сюда придут.

Доктор повиновался, а граф меж тем в задумчивости наблюдал за ним.

Когда девушку укутали накидками и одеялами, он подошел к ней, наклонился и поцеловал в лоб, украдкой смахнув слезу со своей щеки.

– Бедная Санция! – прошептал граф. Только это он и смог вымолвить, выражая свою душевную боль; потом, даже не взглянув на младенца, которого ему показывал врач, он дрожащим голосом прибавил: – Уже половина!

И действительно, в это мгновение настенные часы пробили один раз.

Граф взял золотой свисток, висевший на цепочке у него на шее, и свистнул.

В тот же миг все двери распахнулись и в спальню ввалились по меньшей мере человек тридцать. Десятеро из них были вооружены, они охраняли два десятка пленников, чьи руки, были связаны в локтях за спиной, но не очень крепко, чтобы не стеснять движения. Затем вошли еще четверо с носилками – свою ношу они оставили возле кровати. Все эти люди были в масках. Большинство остальных, вооруженных до зубов, разошлось по другим комнатам дома, однако ж они все как один были готовы в случае чего собраться вместе по первому же свистку графа. Те, кому удалось пройти, а вернее, протиснуться в спальню, молча выстроились в ряд вдоль гобелена и стали там как вкопанные.

Обменявшись последними словами со своим врагом, принц де Монлор, мрачный и подавленный, сидел, обхватив голову руками, явно безучастный к тому, что происходило вокруг.