Когда прославленный буканьер снова появился на палубе «Непоколебимого», внешне корабль полностью изменился. На верхней палубе выстроился вооруженный экипаж; старшие офицеры в парадных кителях, словно перед сражением, стояли на корме рядом с командиром корабля де Лартигом. Другие офицеры, из командного состава, собрались возле нактоуза компаса. Свидетели держались чуть в стороне. Граф Орас, с невозмутимым и насмешливым, хотя и несколько бледным видом, стоял у опоры грот-мачты под охраной дюжины морских пехотинцев, которыми командовал офицер. Тело капитана Гишара, покоившееся на носилках, поместили всего лишь в нескольких шагах от убийцы, на виду у всех. Господин де Лартиг вышел вперед к буканьеру; они оба молча приветствовали друг друга, после чего командир «Непоколебимого» вскинул руку. Грянули барабаны.

– Идемте, господа, – сказал командир, когда снова восстановилась тишина.

Дрейф и господин де Лартиг направились в «совещательную», а за ними, в нескольких шагах позади, последовали офицеры из командного состава корабля.

Военный совет был избран незамедлительно. В его состав вошли: командир «Непоколебимого», Дрейф, старший помощник командира корабля, один лейтенант, один гардемарин, старший вестовой, он же главный боцман, один старшина, один солдат морской пехоты и один матрос. Капитан морских пехотинцев исполнял обязанности докладчика, а судовой писарь – секретаря суда. Таким образом, всего собралось одиннадцать человек.

Для членов совета поставили длинный стол; справа от него поместили столик поменьше – для капитана-докладчика, а слева еще один – для секретаря; все три стола были покрыты зеленым сукном; на столах тут и там были расставлены чернильницы и разложены перья с бумагой. Балюстрада высотой по пояс разделяла каюту на две равные половины; рядом с балюстрадой неподвижно стояли двое часовых, вооруженных мушкетами. Члены совета вошли в «совещательную», поднялись на помост высотой около фута, на котором стояли столы, и по знаку командира корабля заняли свои места по рангу справа и слева от него.

– Господа, – проговорил командир корабля господин де Лартиг, когда все расселись по местам, – вас пригласили сюда, дабы вы исполнили свой высший долг. Вам предстоит вынести приговор по делу о подлом преступлении, и вы, убежден, с достоинством выполните возложенную на вас задачу без малейшей предвзятости, исполнившись добросердечия и беспристрастия, коих требует от вас ваша честь.

Члены совета почтительно поклонились.

– Пригласите свидетелей! – продолжал господин де Лартиг. – И откройте двери, чтобы экипаж тоже мог присутствовать при том, что будет происходить в этом помещении.

Тут поднялся капитан-докладчик.

– Простите, командир, – начал он, – но, прежде чем ваш приказ будет исполнен, мне хотелось бы кое-что высказать при закрытых дверях.

– Ваше желание противозаконно, капитан, – возразил командир. – Заседания совета, как только он утвержден, должны проходить открыто.

– Однако я надеялся, капитан, учитывая всю серьезность…

– Это невозможно, капитан, – стоял на своем господин де Лартиг. – Лейтенант, – прибавил он, обращаясь к офицеру, который с обнаженной шпагой в руке почтительно стоял при входе в «совещательную», – выполняйте мой приказ.

Офицер по-военному отдал честь.

Герцог де Ла Торре, Олоннэ и Питрианс в сопровождении трех других матросов прошли в «совещательную», проследовали за балюстраду и, приветствовав совет, сели на приготовленные для них стулья и скамьи. Половину каюты, отведенной для зрителей, тут же заполонили моряки, солдаты и офицеры из экипажа «Непоколебимого», правда, только те, кому достались свободные места. По знаку командира корабля, точно по мановению чудесного жезла, суета, учиненная частью экипажа при входе в «совещательную», тотчас сменилась глубокой тишиной.

– Капитан, – сказал тогда господин де Лартиг, – итак, мы вас слушаем.

Офицер-докладчик снова встал. Он был бледен и хмур. Ибо слишком хорошо знал своего командира, чтобы в чем-то его ослушаться, хотя и ответил на его призыв не без сожаления. Если еще мгновение назад он желал говорить, то теперь ему хотелось молчать; но медлить было невозможно – надо было решаться.

– Господа, – наконец проговорил капитан голосом, дрожащим от волнения, которое он тщетно старался подавить, – я прошу совет выслушать заявление первостепенной важности.

Члены совета приготовились внимательно выслушать докладчика.

– Вы все знаете, господа, – продолжал докладчик, – по какому поводу мы здесь собрались. Нам предстоит выполнить нелегкую задачу – осудить подлое убийство, совершенное по отношению к личности капитана Гишара, командира корабля Вест-Индской компании «Петух», человеком, находившимся в непосредственном его подчинении. С этим человеком никто из вас не знаком; никому из вас не известно, кто он; вы даже не знаете его имени. И мой долг, прежде чем виновный предстанет перед военным трибуналом, состоит в том, чтобы назвать этого человека.

– Капитан! – воскликнул господин де Лартиг.

– Простите, командир, я еще не закончил, – бесстрастно возразил капитан.

Господин де Лартиг, ничего не ответив, опустил голову.

– Господа, – продолжал докладчик, – этот человек принадлежит к древнейшему и вместе с тем одному из самых знатных французских родов. Он служил офицером в королевском флоте, но был с позором изгнан из наших рядов за постыдные пороки и поведение, не достойное дворянина и честного человека; всеми отвергнутый, отторгнутый всеобщим презрением, не зная что делать и как быть, он из сочувствия снискал себе должность старшего помощника капитана на борту «Петуха»; и зовут этого человека граф Орас де Вильномбль. Но известна ли вам главная причина, побудившая меня сделать это заявление, впрочем, еще не законченное? Так вот, суть в том, что человек этот доводится близким родственником нашему любимому и верному командиру. И с нашей стороны было бы бесчеловечно требовать, чтобы господин де Лартиг, коего все мы почитаем как родного отца за его достойный характер и безграничную доброту, председательствовал на военном совете, призванном судить его родственника, ради которого он пошел на большие жертвы, – словом, воспитал в своем доме. А посему наш долг, господа, состоит в том, чтобы всеми силами воспрепятствовать возложению столь тяжкой обязанности на нашего честного и уважаемого командира.

– Поддерживаем! Поддерживаем! – в один голос воскликнули члены совета.

Только сейчас понял Дрейф, отчего господин де Лартиг едва не потерял сознание, когда первый раз взялся читать отчет; флибустьер корил себя за то, что причинил столь мучительную боль честному офицеру, пусть и невольно: ведь он ни сном ни духом не ведал о его близком родстве с убийцей.

Когда ропот, вызванный оглашением этого необычного обстоятельства утих и снова воцарилась полная тишина, командир встал.

Господин де Лартиг был бледен, но держался твердо; на его мужественном лице не осталось ни тени былой слабости – оно сделалось совершенно каменным.

– Господа, – проговорил он с горькой улыбкой на бесцветных губах, – благодарю вас. Господин капитан-докладчик исполнил свой долг, доведя до вашего сведения факты, которые вы не знали; но я позволю себе не согласиться с вашим мнением, отвергнув легкий окольный путь, коим вы благожелательно предлагаете мне воспользоваться, призывая меня отказаться председательствовать на этом военном трибунале. Я не в силах оставить свое место. Король назначил меня командовать этим кораблем, и я обязан смириться со столь почетным бременем. Я изменил бы своему долгу, к чему вы не хотели бы меня склонить, если бы отстранился и снял с себя ответственность, коей я облечен в нынешних столь серьезных обстоятельствах. Когда я был призван исполнить долг верховного судии во имя торжества закона, постыдно попранного жалким нечестивцем, недостойным ни малейшего снисхождения, то решил – чем ближе мне виновный, тем строже должен я его судить. И долгу своему я не изменю, что бы там ни было. Пусть я послужу вам примером, ведь большинству из вас однажды будет суждено командовать кораблями, и тогда вы вспомните, что честный человек ни за что на свете, сколь бы дорого его сердцу что-то ни было, не поступится ради этого своим долгом.