– Оно недожарено, видишь, какое красное, – не соглашался брат.

– Красное? – рассердился папа. – В кошерном мясе нет крови, оно сухое и белое, и стоит дороже золота.

Вот уже месяц, как мы ели кошерную пищу, но папа не уставал жаловаться на ее дороговизну, вкус и свежесть.

Слушая его, я повторял про себя волшебные заклинания, которые должны были мне помочь исчезнуть. Я знал, он винит меня в нашей домашней революции, и все его упреки я немедленно адресовал себе.

– На самом деле папа доволен нашими переменами, – сообщила мне тихонько мама, хотя и была под впечатлением от дороговизны мяса в лавке Мазеля Това. – Скажу тебе больше, папа гордится, что эти перемены внесли его сыновья.

– Да? Но он все время сердится.

– Ты же знаешь, папа любит поворчать. Но я говорю тебе, он очень доволен вашей просьбой, она избавила его от угрызений совести, а то он постоянно упрекал себя за то, что не блюдет запретов.

– А в ресторане он по-прежнему ест некошерное.

– Ну что ж, – засмеялась мама. – Не может же он сразу во всем сдаться. Теперь дело за ним, он сам будет потихоньку двигаться вперед.

Жюльен решился и проглотил кусочек мяса.

– Вот и хорошо. А теперь я скажу, что я решил, – гордо заявил папа. – Я решил, вернее, я принял даже не одно, а два решения.

Не очень-то я люблю папины решения. Похоже, что и у брата недоброе предчувствие, он смотрит на меня, словно бы говоря: «Ну, сейчас мы с тобой получим! Мало не покажется!»

– Значит, вы хотите, чтобы мы жили как настоящие иудеи? – спросил папа.

Мои опасения подтверждались.

Я опустил голову и постарался, чтобы у меня на тарелке не осталось ни крошки мяса.

– Я к тебе обращаюсь, Рафаэль!

– Ну да, конечно.

Я с трудом выдержал папин взгляд.

– Ну так вот, я записал тебя в школу изучения Торы. Будешь изучать историю евреев и читать на иврите. Готовиться к бар-мицве. По воскресеньям станешь ходить в синагогу и учиться. Что скажешь?

Сообщение, что по воскресеньям мне придется вставать с утра пораньше, меня не сильно обрадовало.

– Мне кажется, мне рано еще ходить в эту школу. Бар-мицва ведь в тринадцать лет.

– Да, но чем раньше ты начнешь, тем скорее все выучишь.

– И мне тоже туда ходить? – встревожился Жюльен.

– Нет, не с этого года.

Брат выразил свою радость тем, что яростно вгрызся в антрекот.

– Рафаэль!

Нет, это не повод, чтобы спорить.

– Конечно, буду ходить. Мне нужно все это выучить. Да, конечно, мне интересно.

Папа радостно взмахнул руками, обрадовавшись, что я с ним согласился, и улыбнулся маме.

– А второе… решение? – отважился спросить Жюльен.

– Это насчет Рождества. Мы больше не будем его праздновать. Этот праздник нас в самом деле не касается.

– Больше не будет Рождества? – жалобно воскликнул Жюльен. – Ни подарков? Ни елки?

Папа замолчал, чтобы придать весомости своим словам, потом сказал:

– Да, никакого Рождества. Мы будем праздновать Хануку.

– Хану… что?

– Хануку. Праздник свечей.

– Праздник свечей, – повторил растерянно брат. – А что делают на этот праздник свечей?

Папа лукаво улыбнулся.

– Будем каждый вечер зажигать свечи.

– Вот это классно, – мрачно отозвался Жюльен, уткнувшись носом в тарелку. – Вместо подарков свечи. Гениально.

Папа засмеялся и вышел из кухни.

Мы с братом, подавленные, остались сидеть за столом. Мама наклонилась к нам.

– Мы будем зажигать свечи и дарить детям подарки, – добавила она.

Жюльен расплывается в радостной улыбке.

А мне немного жаль веселого сладкого Рождества. Но, с другой стороны, мне приятно. Я сделал выбор, и меня услышали. Наша жизнь меняется, потому что мы становимся тем, кем хотели бы быть.

«Шофер, если ты чемпион!..» В сотый раз ребята в автобусе повторили припев. Я не знал этой песни, и поначалу она мне даже понравилась. Водитель с улыбкой покачивал в такт головой, и мне казалось, что он заодно с хором. Но потом я понял: с его стороны это была вынужденная вежливость. А сейчас лицо у него стало суровым. Он смотрел на дорогу и, наверное, спрашивал себя, был ли и он в наши годы таким же надоедливым идиотом, и ответ его не радовал.

Я впервые отправился в путешествие на автобусе. Впервые ехал в горы. Впервые должен был встать на лыжи. Страх перед лыжами портил мне всю поездку.

Рафаэль сидел рядом и читал «Астерикса»[13]. «Галла Астерикса». Интересно, почему французы отождествили себя с этим усачом, чья единственная доблесть – пить волшебный напиток? Маленькая деревенька сопротивляется куче злодеев. Смешно.

– Ты уже ездил на таком автобусе? – спросил Рафаэль.

– Да. А ты? Нет?

– Ездил, ездил, – поспешно ответил он.

– И что тогда?

– Ничего. Не знаю этой песни.

Интересно, покраснел я или нет? Иногда я краснею и выдаю себя.

– Брось, она дурацкая.

Я согласился, кивнув. Мне очень хотелось задать еще один вопрос, но я пока не решался.

Рафаэль меня от него избавил, сказав:

– А я, представляешь, никогда не катался на лыжах.

Мне показалось, что окна в автобусе распахнулись и на меня повеяло свежим воздухом.

Да вообще-то многие из нас не катались. Новичков можно узнать сразу – джинсы, кроссовки, куртки или лыжные костюмы, но слишком просторные или слишком тесные, явно с чужого плеча. И они так же недоверчиво смотрят на хвастунов в складных костюмчиках, которые показывают свои «звездочки» и «снежинки» и рассказывают, за что их получили. Черт! С ума от них сойдешь!

– В общем, думаю, это нетрудно! Скользишь себе на двух досочках! Но спорт дурацкий, мне кажется!

Спасибо Рафаэлю, он искренне высказал наше отношение к лыжам.

Мы вышли из автобуса, и у меня закружилась голова. Я не ждал увидеть такой белизны и такого простора. Свет слепил глаза. Ледяной воздух обжигал губы и легкие.

– С ума сойти, до чего красиво! – воскликнул Рафаэль, чувствуя то же, что и я.

Минута смятения миновала, и меня охватила эйфория. Я готов был бежать, кинуться на снег, кататься по нему, даже попробовать его на вкус.

Пункт проката. Рафаэль и я обменялись смешливыми взглядами, обозрев свои ботинки. А когда попробовали идти, то в голос расхохотались. И тут же прикрыли рты – не хотели, чтобы приняли за новичков-дурачков.

– Кто умеет кататься, становитесь справа, кто не умеет – слева! – скомандовал тренер.

На короткую секунду новички заколебались. Решали непростое уравнение, где в левой части отвага и вранье, а в правой – риск. Я посмотрел на трассу, на все петли и повороты и вопросительно уставился на Рафаэля. Похоже, и он не знал, на что решиться. Но вот первый новичок встал слева от тренера, и к нему сразу же присоединилось еще несколько ребят. Мы тоже уже было собрались влиться в команду здравого смысла, но тут Александр заорал во все горло:

– Не бойтесь, девчонки! Сейчас получите санки!

И мы с Рафаэлем решительно надели лыжи, а тренер сразу дал нам несколько советов, как держаться на первых порах.

Родители не хотели, чтобы я ехал кататься на лыжах. Во-первых, им было непонятно, с чего вдруг школа озаботилась такой экскурсией. Школа, она для ученья, а не для забав. Во-вторых, они беспокоились, как бы со мной чего не случилось. И в-третьих, хоть плата за поездку была невелика, для них она была лишним расходом.

Но я настаивал: поедет весь класс! Я что, один буду сидеть в школе?

И еще я приврал: мы не будем кататься на лыжах, только на санках, и потом будем изучать растения и снег, такое нам дали задание.

В конце концов родители согласились.

И теперь страстное желание улетучилось, и я боялся оскандалиться.

Зато когда надел лыжи, страх пропал. Мы все выглядели очень смешными! Кто-то сразу не сумел удержать равновесие, заскользил назад, шлепнулся и не мог подняться, все радостно засмеялись.