На данном примере прекрасно видно, что язык в области терминологии явно отстаёт от науки. Между ними существенная количественная разница. ЯКМ усвоила намного меньше терминов, чем научная картина мира.

Но между ЯКМ и научной имеется не только количественная, но и качественная разница. Она состоит в том, что дефиниции научных терминов и терминов, вошедших в ЯКМ, далеко не всегда совпадают. Вот как это объясняет О. А. Корнилов: «Обиходные значения отличаются от научных понятий не просто объёмом, но и "качеством", т. к. языковое сознание может приписывать слову элементы значения, не соответствующие научному знанию о называемом объекте» (там же. С. 37).

У славян были свои мифологические представления о трёх областях мира – небе, земле и подземном царстве.

Небо – обитель высших славянских богов – Перуна, Стрибога, Сварога, Сварожича, Дажьбога, Хорса, Рода, Белеса, Ярилу, Ладу, Лель, Мокошь, Симаргла.

Только шесть из перечисленных богов великий князь Владимир Святославович в 978 (или в 980 г.) поместил в киевское языческое святилище. Вот как об этом рассказывается в «Повести временных лет», которая была составлена монахом Киево-Печерского монастыря Нестором около 1113 г.: «Поставил (Владимир) кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряною головою и золотыми усами, и Хорса, Дажьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокоши. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили к ним своих сыновей и дочерей, и поклонялись бесам, и оскверняли землю жертвоприношениями своими» (Волошина Т. А, Астапов С. Н. Языческая мифология славян. Ростов-на-Дону, 1996. С. 240–241).

В своей «Истории России с древнейших времён» С. М. Соловьёв так описал крещение киевлян в 988 г.: «По возвращении в Киев Владимир прежде всего крестил сыновей своих и людей близких. Вслед затем велел ниспровергнуть идолов… Из ниспровергнутых идолов одних рассекли на части, других сожгли, а главного, Перуна, привязали лошади к хвосту и потащили с горы, причём двенадцать человек били истукана палками: это было сделано, прибавляет летописец, не потому, чтобы дерево чувствовало, но на поругание бесу, который этим идолом прельщает людей: так пусть же от людей примет и возмездие. Когда волокли идола в Днепр, то народ плакал; а когда Перун поплыл по реке, то приставлены были люди, которые должны были отталкивать его от берега до тех пор, пока пройдет пороги. Затем приступлено было к обращению киевского народа; митрополит и священники ходили по городу с проповедию: по некоторым, очень вероятным известиям, и сам князь участвовал в этом деле» (Размышления о России и русских. Штрихи к истории русского национального характера. Т. I. Сост. С. К. Иванов. М., 1994. С. 57–58).

Процесс христианизации русского народа был чрезвычайно мучительным. Очень многие оказывали ей сопротивление. Приходилось применять насилие. Об этом свидетельствует пословица о крещении новгородцев: Путята крестил их мечом, а Добрыня – огнём. О сопротивлении христианизации со стороны нашего народа, между прочим, свидетельствует в какой-то мере, тот факт, что, хотя и в очень ущербном виде, славянская мифология дошла до нашего времени.

Подобно Зевсу, Перун был не только богом грома и молнии («пярун» по-белорусски значит «гром»), но и верховным богом, богом-вседержителем, богом-мироправителем. Н. М. Карамзин писал: «В России до введения христианства первую степень между идолами занимал Перун, бог молнии, которому славяне еще в VI веке поклонялись, обожая в нем верховного Мироправителя» (Волошина Т. А., Астаповт С. Н. Языческая мифология славян. Ростов-на-Дону, 1996. С. 72).

Об особом, наиболее почтительном отношении славян к Перуну говорит тот факт, что после принятия Владимиром христианства идола Перуна в Киеве не изрубили на куски и не сожгли, как других идолов, а опустили в воды Днепра. Двенадцать дружинников сопровождали кумир Перуна по мере продвижения его по течению реки до того момента, пока он не прибился к острову.

Более того, образ Перуна не был полностью изжит из памяти народной и в дальнейшем. Этот образ трансформировался в христианстве в образ пророка Ильи, который ездит по небу на огненной колеснице. Мы можем сказать, что 20 июля – не только Ильин, но и Перунов день. Этот день обычно воспринимается у нас как окончание купального сезона.

Возможно, образ Перуна связан с животным тотемом – конём. Вот почему славянские сказки и былины изображали его в виде всадника на коне или на колеснице, который поражает своею палицей Змея Горыныча. Победа над ним означала освобождение дождя, несущего земле живительное плодородие. Мы наблюдаем здесь слияние мифологии с народным искусством – фольклором.

А. Н. Афанасьев писал: «Трудные подвиги богатырей и их битвы с великанами и змеями суть только образные, поэтические изображения естественных явлений, так могущественно влияющих на производительность земли. Солнце, закрываемое темными тучами, в народных сказках представляется девою неописуемой красоты, похищаемой змием, который уносит её в свои неприступные горы и ограждает крепкими затворами; освободителем красной девицы является богатырь, владетель чудодейственного меча-саморуба, то есть сам Перун, божество грозы и молнии; он проникает в мрачные подземелья, выпивает там всю сильную воду и поражает змия, или, говоря простым обыкновенным языком, он разбивает тучи молнией, проливает на землю дождь и выводит из змеиных пещер деву-солнце» (там же. С. 76–77).

Но Перун, по религиозным представлениям, – не только защитник людей, за их проступки он может карать людей неурожаем, голодом или поветрием (эпидемией). В подобных представлениях просматривается нравственная функция Перуна, основанная на устрашении. Имея в виду эту функцию, М. М. Херасков в поэме «Владимир возрожденный» так описывал Перуна: «Боги велики, но страшен Перун! Ужас наводит тяжёла стопа, как он, в предшествии страшной грозы, мраком одеян, вихрями повит, грозные тучи ведёт за собою…» (там же. С. 82).

По мнению многих исследователей, Стрибог старше Перуна. Вот почему его функциональная природа не поддается строгому объяснению. Его определяли и как верховного бога славянского пантеона, и как деда ветров, и как бога погоды, и как бога-строителя добра, и как бога-отца, и как бога неба.

Две последние точки зрения на функциональную природу Стрибога могут быть объединены в одну. Это позволит говорить об этом боге как небе-отце всей вселенной. Генетическая сторона славянской мифологии держится на догадках. Так, если Стрибога расценивать как небесного отца, то в качестве его жены следует рассматривать мать-сыру землю.

Опираясь на древнейшие космогонические представления, А. Н. Афанасьев писал: «Летнее небо обнимает Землю в своих горячих объятиях, как невесту или супругу, рассыпает на неё сокровища своих лучей и вод, и Земля становится чреватою и несёт плод, не согретая весенним теплом, не напоённая дождями, она не в силах ничего произвести. В зимнюю пору она каменеет от стужи и делается неплодною…» (там же. С. 107).

Во времена Владимира Великого верховный статус Стрибога в славянском пантеоне был уже утрачен. Этот статус перешёл к Перуну, однако и авторитет Стрибога оставался ещё высоким. Вот почему его идол был выставлен Владимиром в киевском языческом святилище среди других пяти славянских богов.

Сварог, Сварожич, Дажьбог и Хорс – солнечные божества. Во многом их функции переплетаются. Может, поэтому Владимир оставил в своем капище только двух их них Хорса и Дажьбога? К чему являть солнце в четырёх божественных ликах, если достаточно двух? Выбор пал на Дажьбога и Хорса. Тем не менее, солнечных божеств у славян было больше, что свидетельствует о том, что солнцу они отдавали предпочтение перед всеми другими явлениями природы.