Я вспомнила вчерашний разговор с графом, чувствуя, как ушедшее было напряжение вновь разливается в воздухе.

– Il n’y a pas de roses sans е́pines[15], – произнесла я, стараясь говорить как можно мягче. – Розы тоже прекрасны, Том. Быть может, ты просто не хочешь разглядеть…

– Ребекка. – Шагнув вперёд, друг взял мои руки в свои. – Я знаю, что ты не любишь меня. Но клянусь: если ты станешь моей, я сделаю всё, чтобы ты меня полюбила. Твои капризы станут для меня законом, твои желания – моими желаниями. Я не буду неволить тебя ни в чём. И если ты поймёшь, что я противен тебе… я дам тебе свободу. Либо развод, либо возможность жить в браке, как ты хочешь. С кем ты хочешь. Клянусь.

Я не отстранилась. И не отняла рук. Наверное, потому что на сей раз в его взгляде была печаль, но не страсть, а на лицо печатью обречённости легла странная тень. Тень, позволившая мне отчётливо понять: то, что говорил лорд Чейнз, действительно может быть правдой. И если это правда – я не могу отказать.

Ведь я действительно никогда не смогу бросить друга, поставив себя выше него, обрекая его на погибель.

– Наши родители хотят, чтобы мы поженились в один день с Бланш и Джоном, – произнёс Том неожиданно. – Через месяц.

– Ну да. Как удобно. Даже список приглашённых менять не придётся, – пробормотала я. – И никто не скажет, что младшая дочь не дождалась своей очереди.

– Сейчас мы можем пойти к ним. И сказать, что ты согласна на моё предложение. – Заметив мой возмущённый взгляд, Том успокаивающе вскинул руку. – Это облегчит жизнь и тебе, и мне. Иначе, боюсь, твоя матушка вполне способна подстроить некую ситуацию, которая скомпрометирует нас обоих так, что нам не останется иного выбора, кроме как пожениться. Она уже поговаривала об этом. О том, что случилось вчера, я не рассказал никому, кроме отца: не из трусости, а из-за понимания, что этим я отрежу тебе все пути к отступлению. Я не хочу этого, не хочу волочь тебя под венец лишь потому, что у тебя не осталось выбора. Но я оставлю тебе этот месяц на то, чтобы понять, чего хочешь ты. Если в какой-то момент ты поймёшь, что ни при каких обстоятельствах не желаешь быть моей женой, и скажешь мне об этом, мы разорвём помолвку. Твоя репутация останется безупречно чиста, обещаю. Тебе не нужно будет объяснять мне, почему ты не хочешь, чтобы эта свадьба состоялась. Хватит одного твоего слова «нет». В конце концов, ты ведь не говорила мне «да». – Он крепче сжал мои пальцы. – Хорошо?

Если б на его месте был кто-то другой, я решила бы, что меня обманывают. Что меня завлекают в шёлковые сети, которые в нужный момент обернутся стальным капканом. Что меня приманивают мурлыканьем ласковой кошки, которая без колебаний выпустит когти, когда это понадобится.

Но это был Том. Милый, добрый мальчик, которого я знала почти так же, как себя. Мальчик, который никогда не умел лукавить и лгать. Тем более мне.

Если б на его месте был кто угодно другой, я не колеблясь сказала бы «нет». Но это был он, мой старый добрый друг, – а мне требовалось время, чтобы понять, действительно ли он нуждается во мне так, как говорил его отец и как кажется мне. И я не хотела своим неосторожным «нет» сейчас подписать ему приговор.

Поэтому, судорожно выдохнув, я коротко ответила:

– Хорошо.

Казалось, его глаза вспыхнули изнутри. Таким чистым, лучезарным светом, что мне стало стыдно за все свои подозрения.

Порывисто склонив голову, Том коснулся губами моих волос. Отстранился – в тот же миг, когда я ощутила, как сбивается его дыхание и как становятся стальными пальцы, сжимающие мои ладони; глядя в его глаза, вновь почерневшие, я видела, какого труда ему стоило отстраниться. Понимала, чего ему стоило поцеловать мои волосы – всего лишь волосы, – не повторяя вчерашнего.

Мне вдруг стало интересно, что сказал бы по поводу всего этого мистер Форбиден.

И, понимая, что это совсем не та мысль, которая подобает чужой невесте, смущённо подала руку Тому, готовому вести меня обратно к дому.

– Идём, – сказал он лукавым голосом мальчишки, с которым когда-то мы носились наперегонки под тем самым вязом, где теперь объяснились в нелюбви. – Обрадуем твою матушку счастливым известием, что больше ей нет нужды расставлять ловушку собственной дочери.

На следующий день, срезав ветку с ивы в саду, я отправилась в деревню, на могилу Элиота.

Заключение стражи было быстрым и гласило, что покойного убил крупный волк. На похороны я не успела: матушка была против того, чтобы я ехала куда-либо – вот ещё придумала, портить себе настроение, когда надо готовиться к вечернему балу в Грейфилде! – но отец решительно пресек её возражения. Та уступила и даже не особо ворчала. Похоже, вчерашний разговор с Томом действительно её умилостивил.

Конечно, непутёвая дочь ведь оказалась не так безнадёжна, как она думала.

Кладбище располагалось за околицей деревни, некогда названной Хэйл, неподалёку от храма Великой Богини. Мне пришлось немало поплутать между мшистых покосившихся памятников, чтобы найти свежую могилу. Небольшой курган из камней высился подле самой кладбищенской ограды, за которой расстилались вересковые поля вокруг Хэйла, рядом с памятником, украшенным короткой надписью: имя Элиота, годы жизни и подпись «Верный и преданный слуга». Буквы обрамлял орнамент из листьев бузины, символа смерти и нового рождения, а на кургане лежали ветви ивы, первого дерева творения, и листья плюща.

Мне с детства казалось забавным и немного жутким, что плющ украшал как похороны, так и свадьбы. Всегда зелёный, он символизировал бессмертие природы и человеческой души и одновременно – вечную любовь.

Возложив свою ветку на грубые серые камни, я сомкнула опущенные руки, молча глядя на надгробие.

Возможно, всё дело было в том, что я не видела тела Элиота, – но мне трудно было поверить в его смерть. Казалось, старый конюх уехал куда-то, а этот камень с его именем – простой памятник, напоминающий о том, что он когда-то жил в этих краях.

Что ж, в каком-то смысле он действительно уехал.

Путь до потустороннего мира недолгий, но неблизкий.

– А, мисс Лочестер!

Вздрогнув, я подняла голову.

Неторопливо подъезжая к ограде со стороны полей, под серым небом, вновь грозившим надвигающимся дождём, мистер Форбиден смотрел на меня с насмешкой и любопытством. Чёрная лента в его волосах вилась на ветру, не по-весеннему холодном.

– Кого навещаете? – осадив коня, осведомился он.

– Элиота. Наш конюх, – я сглотнула ком, внезапно приглушивший мой голос. – Он умер… вчера.

Мистер Форбиден, спрыгнув наземь, похлопал коня по боку. Спокойно перешагнув через низкую ограду, сложенную из неотёсанных булыжников, встал рядом со мной.

Рассеянно поигрывая хлыстом в руке, посмотрел на памятник.

– Соболезную, – сказал он просто.

Сморгнув так и не пролившиеся слёзы, я искоса посмотрела на него. Ни во взгляде, ни в лице, ни в голосе «корсара» не было насмешки: зрелище, которое я видела, наверное, впервые.

Что он здесь делает? Просто ехал мимо, направляясь в Хэйл? Или сделал то, о чём я не раз читала: поддался частому желанию убийцы навестить могилу собственной жертвы?

– Как вы? – помолчав, осведомился мистер Форбиден. – Поздравить вас с тем, что вы успешно увеличили свои шансы остаться старой девой, или посочувствовать по поводу скорой свадьбы?

Привычные язвительные нотки, вновь скользнувшие в его интонации, почти успокоили меня – в отличие от их исчезновения до того.

Я не ответила. И не столько потому, что мне казалось неприличным вести подобные разговоры над могилой Элиота – я предпочитала думать о Томе и нашей мнимой помолвке, нежели о том, что лежит под камнями передо мной, – сколько ввиду ожидаемой реакции на правдивый ответ.

Но он, конечно же, угадал этот ответ и без моей помощи.