Из кухни донесся звонкий голосок Сири:

– Обед готов!

Азазель крикнул:

– Уже идем!

Михаил покосился в сторону кухни:

– Твой демон, что не демон, там и живет?

– Нет, – сказал Азазель, – она сразу во всем доме. Это я, как дурак, кричу, хотя услышит любой шепот даже из ванной. Привык, знаешь ли, орать, как и ты. Технологии опережают нашу адаптацию к ним. Но то ли еще будет, ой-ой-ой…

На кухне Азазель быстро переставил тарелки с горячих поддонов на обеденный стол, разложил вилки и ложки. Михаил опустился на прежнее место, показалось, что Азазель избегает его взгляда, сказал настойчиво:

– Азазель, карты на стол, как здесь говорят, хотя не знаю, при чем тут карты…

– Речь не о географии, – ответил Азазель. – Карты бывают изобретенные, как ты говоришь, для порочных занятий. Раньше были кости, теперь карты, но суть та же…

– Не уводи в сторону, – предупредил Михаил. – Я вообще трудно уводимый.

– Да понял, – ответил Азазель. – Тебя да не понять? Ты еще рот не раскрыл, а я уже знал, что скажешь и как скажешь. Тебе здесь еще шесть дней, а уже страстно жаждется сделать мир лучше и чище… ха-ха!..

– Ничего смешного, – отрезал Михаил. – Это вы, демоны, стараетесь сделать его хуже и гаже!

Азазель внезапно оборвал смех, лицо и глаза стали очень серьезными.

– Ты ешь, а потом я… наверное, буду готов указать на одну персону… Правда-правда. Я говорил о нашем кодексе невмешательства в людские дела?… Тем более, мы не должны им вредить.

Михаил поморщился.

– Даже кодекс… Откуда у демонов кодекс? Если не вмешиваетесь, то из страха, так и говори.

– Так и говорю, – согласился Азазель. – Не вмешиваемся и даже не высовываемся, чтобы нас не выдернули… Но вот недавно появился в наших местах один неадекватный суккуб… Вообще-то знаю парочку суккубов, что живут нормальной жизнью, правда-правда!.. ну как нормальной, у людей теперь все норма, даже садомазохистские игры, а то и сами игрища. Так что те двое не засвечиваются, хотя и суккубничают друг с другом. А эта штучка уже двоих молодых парней лишила жизни…

– Нельзя вредить божьим созданиям, – твердо сказал Михаил. – Это требует наказания!

– Ты ешь, ешь, – сказал Азазель заботливо. – Кто спорит? Конечно, нельзя. Другое дело, когда сами себя или друг друга, это мило и здорово, можно запастись попкорном и наблюдать с удовольствием.

– Азазель, – сказал Михаил резко. – Поднимайся! Потом дозавтракаем. Покажи мне этого суккуба. Пока он не убил третье существо, именуемое человеком.

– А тебе людей что, жалко?

– Их создал Творец, – напомнил Михаил строго. – Потому я всегда на их защите.

Азазель сказал неохотно:

– Увы, я не знаю, где она обитает. Могу только предположить, где окажется вечером. Суккубы свои привычки меняют туго, это их слабое место. Ты ешь, ешь… Неизвестно, сколько ее придется ждать даже вечером.

Михаил посмотрел на него исподлобья.

– И что, будем вот так сидеть и есть до самого вечера?

– А что такого? – оскорбился Азазель. – Если можно целый день пить, то можно, думаю, и есть. И вести неспешные интеллектуальные беседы. У тебя как с интеллектом?… Ничего, после двух-трех бутылок коньяка будем на одинаковом уровне.

– Не будем, – отрезал Михаил. – Я лучше посмотрю ваши новости…

– Щас врублю, – сказал Азазель. – Вообще-то эти штуки устарели, зря их совершенствуют. Сейчас народ все новости узнает по интернету. И вообще все, в том числе и зрелища… Сири, включи жвачник!

Половина стены вспыхнула множеством двигающихся картинок, Михаил задержал дыхание, все настолько четкое и объемное, будто он смотрит в просторное окно.

– Вот пульт, – сказал Азазель. – Можешь переключать каналы. Если что непонятно, спросишь Сири. Жвачник узнает только мой голос, а тебе придется по старинке.

Пару часов, что показались Михаилу целым днем, он провел на диване, просматривал телепередачи. Часть из них откровенно не понял, часть понял только местами, но даже те, что рассчитаны на самую массовую и нетребовательную аудиторию, как подсказал Азазель, оставались по большей части недопонятыми, и, как предположил Михаил, даже то, что он понял, могло быть понято неверно.

Азазель посматривал с усмешкой, дважды сам приносил чашки с кофе и печеньем, садился рядом и смачно грыз с задорным хрустом, прихлебывая кофе.

– Ну как?… Как видишь, изменился не только образ жизни. Но это пустяки…

– А что не пустяки? – спросил Михаил.

– Изменилась мораль, – пояснил Азазель. – И, как тебе ни покажется невероятным, при всем этом кажущемся и показном разврате народ в целом не стал развратнее или порочнее!..

– Врешь, – сказал Михаил убежденно.

– Почему?

– Я же вижу!.. Везде разврат! И презренная похоть.

Азазель сказал лениво:

– Думаешь, женщина в коротенькой юбочке обязательно развратна?… Да других юбок вообще нет в продаже!.. Так же и с остальным. Даже самая доступная женщина, что раньше было синонимом разврата, может быть абсолютно беспорочна.

– Что-что?

– Ты же в теле человека не стал человеком? И вот она не стала животным и, даже переходя из рук в руки, где ее телом пользуются как хотят, мечтает о замужестве, своем домике с садиком, детях, кухне, выпечке пирогов…

Михаил раздраженно передернул плечами, отвечать не стал, слишком дикие вещи Азазель несет, но в обществе людей в самом деле произошло что-то более важное, чем умение строить такие громадные дома и самобеглые коляски.

– Не мешай, – сказал он, – как сделать тише этот рев?

– Нажимай здесь, – пояснил Азазель. – И держи до тех пор, пока не станет по ндраву. И точно так же, если нужно усилить такой нужный тебе рев… Как переключать каналы, запомнил?

– Да.

– Успеха, – сказал Азазель серьезно. – Не свихнись, люди очень изобретательные, а ты все еще на уровне пещерного… гм… ангела. Прости, архангела! Но разум твой свеж, хоть и дремуч.

– Азазель!

– Это был комплимент, – пояснил Азазель невинно. – В тебя можно влюбиться, Михаил. Ты так чист и светел, что хоть вместо люстры подвешивай или ставь в углу вместо светильника… Ладно, если что непонятное, я всегда на связи.

Михаил спросил встревоженно:

– Уходишь?

– Да, по работе. Я хоть и тунеядец, но другим работу даю, а то и задаю. Если понадоблюсь срочно, скажи Сири, свяжет со мной, ты же мобильником все равно за эти шесть дней не научишься.

Михаил окинул его придирчивым взглядом.

– Вот так и пойдешь? Бесстыдство какое.

– Я что, – спросил Азазель оскорбленно, – голый?… Эти штаны от Оксаны Рыбачук, у нее лучший Дом моды!.. Да и вообще…

– Ладно, – сказал Михаил, – уже вижу. Здесь все сумасшедшие. Ночевать вернешься?… Или искать тебя по всему свету?

– К шести вечера буду, – сообщил Азазель. – Не рухнись от телепередач. Я и то уже боюсь повреждений моей хрупкой и ранимой психики культурного и чуткого существа. Я же никогда не служил в армии, хотя на оборонку в какой-то мере работал, когда учил тех дикарей копать руду и добывать из нее металл… Надеюсь, это когда-то засчитают в плюс?… Или все же в минус?… Какое там наверху отношение к милитаризму в данное время?

В отсутствие Азазеля он продолжил просматривать телепередачи и все больше убеждался, что человек перещеголял даже демонов по отвратительным мерзостям и гнусностям, что люди придумали и воплотили в жизнь.

Но Азазель все твердит, что это все внешнее, неважное, рано или поздно пройдет… А что тогда важное? К чему человек должен прийти через все эти опустошительные войны, через кровь, голод и разрушения?

Как человек сам не приходит в отчаяние и не говорит себе, что все напрасно? Или он, как твердит Азазель, все тот же Адам, существующий вечно во многих телах, постоянно увеличивающий свою мощь, который видит, как неспешно на месте разрушаемых городов возводятся еще более огромные и прекрасные, а вместо уничтоженных народов приходят другие, тоже дети Адама, хотя, конечно, если придерживаться истины, большинство из них дети Каина?