Зачем Илье нужна была эта девушка, он пока точно понять не мог. Если предположить общепринятую версию мотива, согласно которому, один человек использует другого, тут же появлялось раздражающее чувство неполноценности себя и самой такой версии, потому что он легко мог оплатить услуги "профессиональной женщины" или накормить и позабавить женщину с инициативой, а то и с явными признаками тоски и голода по мужчине. Все это было скучно и он хотел оставить такое в прошлом, особенно после отсидки. Сейчас вдруг захотелось чего-то "реального" и "большого", чтобы дух захватывало, и чтобы насытило целиком, как если бы он наливал бак машины до самого верха, до перелива, чтобы даже лужица образовалась у его ног... Это была не метафора, а очень точное представление желаемого чувства; он даже вспомнил что-то прочитанное когда-то у Фрейда и удивился, что его визуальные фантазии так легко согласовывались с теорией этого прославленного извращенца.
...А дальше нужна была интрига. И она случилась очень быстро - они встретились раз, потом другой, потом в порыве страсти терзали друг друга в машине; он порвал ей в нескольких местах одежду, тут же обещал купить что-то новое и на следующий день они провели часа два в магазине; он обнимал ее крепко, до хруста в позвоночнике и синяков, зачем-то клялся в любви и удивлялся силе своего желания и ответной реакции организма, который просто поражал его своей устойчивостью, но, к сожалению, скорым апофеозом и быстрым выгоранием. Он не мог понять, насколько ей хорошо, но она была в восторге в любом случае, поскольку обладала способностью быть довольной самим актом соития, антуражем, - то была актриса, которая могла бы играть одинаково перед пустым залом и перед заполненным. Важна была сцена, на которой играли свои роли актеры-мужчины, а ей было дано право помогать им в этом деле. Она была счастлива! Она умела быть счастливой чуть ли не каждый день - точнее, каждый вечер, но не в утро...
Его и подкупила ее способность радоваться, и быть легкой, ни о чем не думать всерьез и быть открытой для него настолько, насколько и представить нельзя - ведь она так легко рассказала о себе и, как думалось, так откровенно, на что он был бы не способен... Они встречались еще и еще, только теперь в квартире, которую он снял для них. Счастье расползалось вширь, поднималось, как на дрожжах, оно должно было заполнить пространство вселенной и слиться с вечностью, если бы однажды не произошел конфуз - он вдруг, в самый активный и горячий момент чувствований, сник - вот так вот взял и плюхнулся с невероятной высоты на землю - потерял все, и чувства, и множественные тона, краски, которыми красил весь мир вокруг, сменив их на черно-белые, холодные цвета, как бывает только с жуткого похмелья, поутру. Она не сразу поняла, но почувствовала, естественно. Спросила, что случилось? Он отвалил в сторону, вскочил и ушел в ванную. Там, стоя под душем решил, что она, наверное, ему изменяет, если так вдруг отреагировал организм. Скорее всего это подсознание сигнализировало об измене и теперь он понял все про нее. Вернувшись, он сразу спросил ее о преданности и получил в ответ клятвенные признания в этой самой преданности, а еще она поделилась с ним одним своим правилом, в соответствии с которым она не могла одновременно иметь двух партнеров. Он поверил ей на второй день, когда все снова сработало; в этот день они были аккуратными и сами остановились, сошлись на идее купить выпивку и весело довести этот вечер до его логического конца - до пустых бутылок и крепкого сна... в объятиях друг друга.
Встречались они в неделю по три раза, а однажды он обещал, что переедет жить в эту квартиру. Она предложила оплачивать половину аренды, он согласился. Ларисе сказал, что будут частые командировки, иногда ночевал дома и немного удивлялся, что Лика совершено его не ревнует, даже не спрашивает, спят ли супруги, требует ли жена исполнения долга, есть ли у него желание быть с женой? От этого в нем еще больше забродила бактерия ревности, однако он молчал. Лишь пристальнее всматривался в свою пассию, стал чаще следить за ней. Вот так, выезжая из дома, или откуда-нибудь по сторонним от наблюдения делам, все равно оказывался на этом месте, сидел в машине и чего-то ждал, что-то высматривал, надеясь на удачу и страшась этой удачи, потому что тогда бы пришлось убеждать себя, что Лика ничем не отличается от "соски" на остановке. Ничего такого не случалось, она по-прежнему была легка в походке и когда вылетала из двери здания и неслась куда-то по своим делам, он был уверен, что в здании так же была верна ему, как теперь, в одиночестве направляясь куда-то. Пару раз он организовывал встречу с ней, будто бы случайную, и она верила, что именно сегодня и в это время он проезжал мимо этой остановки, или мимо того дома, где они встретились. Он подвозил ее к тому месту, куда она ехала по делам ее конторы, они целовались, они разговаривали, потом она выпархивала из машины, а он оставался ждать, потому что каждый раз соглашался, что дождется завершения работы и подвезет ее домой, где скоро начнет оставаться с ней на ночь.
А вот сегодня все пошло не так. Он расположился наблюдать - ждать ее появления; он предварительно позвонил ей и узнал, что она на работе, закурил и включил приятную музыку, впрочем, вскоре переключив на радиостанцию, потому что все-таки нервничал; в кармане зажужжало, он вытащил компактный модный гаджет и удивился - номера не было в его контактах.
-Ну? - спросил в трубку, - кто это?
Ответил до боли знакомый и неприятный голос:
-Я это, сынок, я...
-Ты опять приехал?
-Не опять, а снова. Да, я в городе. Не хочешь с отцом встретиться?
Илья промолчал, лицо его сморщилось - чувства, которые в нем возникали при появлении этого человека, из частицы которого он произошел, были не путанными, не сложными, а очень даже простыми и однобокими. Он кривился не из каких-то там моральных переживаний, не из психологии отношений со своим отцом, а просто так, как это случается с нормальным человеком, когда он вляпывается всей ступней в кучу дерьма! А то и пачкает одежду... Иной раз ,если он находился не в машине, на улице, в помещении, слюна начинала вырабатываться обильно и он вульгарно поплевывал, потом постепенно успокаивался. Сам Илья за собой этого не замечал, не мог проконтролировать себя полностью - именно эти начальные чувства, - но справлялся с собой; и внешне выглядел нормально, во всяком случае, мало кто смог бы заметить в нем такой степени отвращение, которое сын может испытывать к своему родному отцу.
-Чего приехал-то? - спросил Илья, спустил стекло и сплюнул в сторону.
-Сынок, я, скорее всего, перееду жить в Ленинград, ну, то есть в Питер...
-С чего это вдруг?
-Понимаешь, все проще пареной репы - в моем возрасте пора устраиваться поближе к родным...
"Нагло, - подумал Илья, - но не придерешься..." Не хотелось уходить в дебри каких-либо рассуждений, или, пуще того, высказываться упреками, да еще и что-то вспоминать. Надо было поскорее понять, для чего он действительно звонит, потому что из-за каких-то там родственных переживаний этот человек не стал бы связываться со своим сыном, как не стал бы отдавать долг, если бы занял денег, не стал бы помогать деньгами, если бы их у него было больше, чем уместиться в кармане... Когда-то он не стал помогать жене справиться со смертельным недугом и уехал; жена справилась сама и по сей день жива. Однажды он потерял сына, потому что остался с друзьями пить во дворе, а сын ушел домой сам, благо, зная дорогу. И было этому сыну года три. Мать искала ребенка по району, а ребенок терпеливо ждал мать у двери; мать дралась с мужем, а тот бил ее, почему-то вдруг усомнившись, что сын его, а не нагулянный...
Нет, вспоминать Илья не любил, хотя вспоминал всегда один случай, когда было ему уже много больше трех лет. Вспоминал, как отец врезал ему так, что следующим кадром перед его глазами был асфальт и кровавые пятна на нем. За то только ударил, что сын вздумал заступиться за мать: тогда они пили уже вдвоем, и тогда ему было уже четырнадцать. Мать застукала их недалеко от дома, в компании "ханыг" дворовых и решила спасти сына. В общем, акт спасения удался, потому что именно после этого случая Илья перестал общаться с отцом всерьез, окончательно решив для себя, что однажды отомстит за этот удар. А случилось так, что мать стала оттаскивать сына, а отец своим здоровенным кулаком ударил ее прямо в лицо. Вот тогда вмешался Илья и получил мужской удар в скулу. Они с матерью оба ушли, а отец остался с мужиками. Потом, вспоминая, Илья удивлялся, что стояла тишина, что никто из мужиков не проронил ни слова... Хотя, ведь было же чему удивляться - отец бил сына как взрослого мужика, от всей души!
