Он рвался вперед, с трудом дождался, пока вышел Мазурин. Красногвардейцы шли ходко, равнялись в рядах.

На улицах было большое оживление. Недалеко от Гренадерского моста встретили казачий разъезд. Донцы ехали, лихо выпустив чубы из-под фуражек с красными околышами, с винтовками за плечами, помахивая нагайками. Рышка оглянулся на Мазурина, — тот шел спокойно. Казаки сгрудились, заслоняя дорогу на мост, красногвардейцы медленно двигались на них. Вдруг по ту сторону моста послышалась громкая песня — пели «Варшавянку».

Рота Волынского резервного полка бодрым шагом вступила на мост — красные повязки были на руках у солдат. Казаки посторонились, офицер скомандовал им «рысью», и они свернули в боковую улицу. Несколько казаков украдкой махали фуражками. Волынцы перемешались с красногвардейцами. Их вели унтер-офицеры. Рышка вспоминал митинг в цирке «Модерн», где выступали представители столичных полков. — «Все вместе! — звонко закричал он. — Солдаты, рабочие, значит, мужички, весь трудовой народ.

Эх, держись буржуазия! Уж земли тебе не видать!..»

Он торжествующе смотрел кругом. Левой рукой пощупал на груди бумажку.

— Двадцать пятое, — подумал Рышка. — Двадцать пятого Ленин обещал. Не выдаст.

Отряды разошлись. Красногвардейцы подошли к серому дому с запыленными окнами. Оттуда пахло свинцом и краской. Наборщики выбегали навстречу. Заведующий типографией, толстый, коротенький человек в золотых очках сердито кричал, что сейчас же позвонит господину Милюкову, что в свободной России не может быть места такому произволу.

Заведующий типографией сердито кричал.

Красногвардейцы добродушно подшучивали над ним, кто-то похлопал его по брюшку, и он исчез. Рабочие охотно становились к наборным кассам, набирали «Рабочий путь», «Солдат» и воззвания Военно-Революционного комитета. Работа шла долго, грузовики увозили перетянутые веревками кипы свежеотпечатанных газет.

На улице послышался шум, стук прикладов. Рышка выскочил вместе с другими. Взвод юнкеров с винтовками у ноги стоял перед типографией. Маленький, подвижной поручик бегал перед дверьми, громко кричал. Прищурив глаза, он наскочил на Рышку, вид его был грозен.

— А ну-ка, — закричал он, — очистить мне немедленно типографию!

— Не очистим, — тихо ответил Рышка, — и еще попросим вас и юнкерей ваших отсюда марш-маршем, значит, чтобы нашей, значит, революционной работе не мешать.

Поручик наскочил еще раз, пальцы его запрыгали у кобуры:

— Три минуты, — вскричал он, — через три минуты…

Он оглянулся и не закончил. Спорящие не были одиноки. Густая толпа собралась возле типографии. Это не была мирная толпа обывателей царского Петрограда. В толпе было много обтрепанных фронтовиков, заросших бородами, много рабочих, чернели матросские бушлаты. Юнкера стояли в тревоге, толпа все теснее окружала их. Белокурый матрос, отделившись от своих товарищей, весело подошел к поручику.

— Интересно, — сказал матрос, — интересно нам, что будет через три минуты?

Поручик молчал, надувался, видимо, сдерживался изо всех сил.

— Думаю, что через три минуты вас тут не будет, — сказал матрос. — Командуйте!

Но юнкера, не дожидаясь команды, повернулись направо и взяли на плечо. Поручик быстро сбежал со ступенек, и отряд беглым шагом скрылся за поворотом.

Из типографии отряд ушел, когда все было отпечатано и отправлено.

Город был неузнаваем. Новая могучая сила вышла на его улицы и площади, стремительно катилась от окраин к центру. Путиловцы, самые организованные и многочисленные, двигались от Нарвской заставы черными, сильными колоннами. К Смольному со всех сторон подходили красногвардейцы, горящие желанием скорее начать.

Рышка вместе с другими отрядами пробирался на Морскую.

Морская была в полутьме: многие фонари не горели. Серое массивное здание телефонной станции было наглухо закрыто. Из верхних окон пробивался свет, за воротами что-то глухо шевелилось. Со стороны Невского показался броневик, несущийся полным ходом. Рышка приказал рассыпаться в цепь; красногвардейцы вышли на середину улицы с наведенными винтовками. Броневик остановился, оттуда выскочил солдат с красной повязкой на рукаве.

— Ну-у? — удивленно сказал он, узнав, что станция еще не занята, — а нас послали помогать вам в охране станции. Что же, давайте вместе брать.

Юнкера засели за воротами. Они действовали нерешительно, ворота удалось открыть, и красногвардейцы проникли внутрь. Рышка бродил по залам, удивляясь сложным, никогда не виданным аппаратам и машинам. Он был в нетерпении — он ожидал настоящего сражения. Его вызвал Мазурин — часть отряда отправлялась к Зимнему дворцу.

Невский был ярко освещен. Слева поблескивал золотой шпиль адмиралтейства. Автомобили, переполненные солдатами, держащими винтовки наизготовку, проносились по проспекту. Отряд матросов с патронташами через грудь пробежал, направляясь к арке Главного штаба. Красногвардейцы свернули вправо, перешли сад, вышли на Сенатскую площадь. Петр сидел на вздыбленном коне, указывал на Неву, где дымились три серые трубы «Авроры». Высоко на мачте, освещенный ярким огнем, веял красный флаг. На палубе суетились люди, большой баркас отвалил от крейсера и направился к набережной. Темная холодная вода сердито плескала под сильными ударами весел. На носу баркаса стоял плечистый матрос, ленты его фуражки развевались по ветру. Смеясь, он выскочил на пристань и ударил прикладом о камень набережной.

— Наше, — сказал он, — теперь не отдадим!

Матросы выскакивали один за другим и строились на набережной.

Матросы строились на набережной.

Их начальник весело посмотрел на красногвардейцев.

— Ну, что стоять? — крикнул он. Мы за делом пришли. Даешь Зимний! Даешь Керенского! Айда, братишки!

Матросы в своих черных бушлатах, крепкие, коренастые, выглядели очень воинственно. К ним торопливо подбежал рабочий в старой кожаной куртке, с острой бородкой.

— С «Авроры»? — спросил он. — Приветствую вас от имени Военно- Революционного комитета. Заждались мы вас, товарищи. Зимний пока не сдается. Вы готовы?

— Прибыли в ваше распоряжение, — просто ответил матрос. — Вы поезжайте на корабль. Судовой комитет там.

Крейсер стоял возле Николаевского моста. В семь часов вечера здесь гремели выстрелы. Чтобы разъединить революционные силы столицы, штаб Петроградского военного округа отдал приказ о разводке мостов через Неву. Крылья моста уже разошлись, повисая в воздухе. Юнкера, опираясь на винтовки, стояли у моста по обоим его концам. Шестидюймовые орудия «Авроры» медленно двигались, длинные серые дула глядели на мост. Высаженный отряд беглым шагом шел на юнкеров. Матросы шли молча, держа винтовки наперевес. Юнкера развернулись цепью, цепь подалась назад. Вышел белобрысый офицер в очках и спросил, почему матросы наступают и чего они хотят. Матрос первой статьи Андреев посмотрел сумрачно. Ему было противно разговаривать, были противны словесные увертки офицера.

— Хотим, чтобы вы немедленно убирались к чертовой матери, — сказал он. — Надо свести мост.

Офицер протестующе поднял руку, Иванов повернулся к своим, скомандовал:

— По юнкерам… прицел четыре.

Юнкера свернулись, поспешно уходили. Крылья моста медленно сближались. Через час движение было восстановлено.

Ленин в Смольном. С карт. худ. Костенко.

Миноносец «Самсон» вошел в Неву. На вышке Народного дома сидели пулеметчики-кольтисты. Петропавловская крепость, комендант которой был арестован солдатами, господствовала над Троицким мостом и прилегающими к ней набережными. В четыре часа дня самокатчики, охранявшие Зимний дворец, сняли охрану и ушли. Их заменили юнкера. В это время из Кронштадта уже подходили минный заградитель «Амур» и посыльное судно «Ястреб» с десантом матросов. Дымы подходящих кораблей еще стлались над Невой, а на берегу уже веяли красные знамена красногвардейских отрядов, встречавших матросов. Впрочем, отряды немедленно расходились по боевым местам, подчиняясь указаниям из Смольного.