Так значит его ищут вовсю… И будут искать…
Но сейчас он не может идти… И Славка, малыш намучался. Спит. Что же делать?
Он не знал, что делать. Сил думать уже не было, и он, закрыв глаза, уснул без снов.
…Серый рассвет пробивался сквозь занавески на окнах. Славка мирно спал, в любимой позе, поджав ноги и сложив ладошки под щеки. Хмурился о чем-то во сне. Под сбившейся майкой видны были засохшие царапины на животе. На худеньких ножках – несколько синяков. Такой маленький, беззащитный. Даже не верится, что вчера он стоял, сжимая пистолет и жёстким, совсем не детским голосом приказывал маньяку. И он, этот малыш, спас вчера Тошку…
Антон вздохнул: не поднималась рука у него будить малыша. Сел на кровати, прислушался. За дверью было тихо. Его синяя куртка аккуратно висела на спинке дивана. Антон взял её.
- Славка, - тихонько позвал он.
Малыш открыл глаза. Сразу. Испуганно посмотрел на него.
- Славка, пойдем.
- Ага…
Тошка встал на ноги. Ощутил в них неприятную слабость. Прислушался. Качнувшись, шагнул к окну. Потянул рукоятку. Рама тихонько скрипнула, Тошка замер. Тишина. Он потянул снова за ручку, и в грудь ударил свежий прохладный воздух. Сразу прибавилось сил.
Он взобрался на подоконник. Подал малышу руку. Славка, надев кроссовки, напоследок оглянулся . Опять они уходят… А ведь здесь, как ему показалось, такие хорошие люди…
Антон прыгнул, снял малыша с подоконника. Пятки отозвались запоздалой болью. Ну и пусть. Позади дома был щелястый забор. Без труда Антон нашёл в нем маленькую лазейку, просунул туда голову, нырнул, дождался малыша. И снова оказался в тревожном и жестоком мире.
***
Валера сумрачно смотрел на Колю. После того, что рассказал ему друг, на душе было тягостно. Чудом мальчишки остались живыми. А сейчас? Где их искать? Что с ними будет?
- Коль, зачем ты им сказал, что ты в милиции работаешь? Зачем сказал про меня?
- Валер, я не думал…
- Да иди ты со своей прямолинейностью!
Коля ещё в университете отличался таким вот мышлением и прямотой. За это на него обижались, за это ему верили, за это его побаивались, и поэтому у него было очень мало друзей. Да ещё в первые годы работы в милиции, дела бы у него шли лучше, будь в нём хоть немного гибкости и умения лишний раз промолчать… Хотя это не мешало быть ему честным и надёжным товарищем, каким он оставался и сейчас.
- Валера, давай будем искать, - он не обиделся, - понимаешь, я даже не мог подумать, что он сегодня рванёт куда-нибудь! Он вчера был еле живой…
- Значит чего-то он боится. И куда-то очень торопится… Вот куда ему понадобилось?
- Как куда, - удивился Коля, - домой, конечно! У него же есть родители, так ведь только сейчас папка звонил! Знал бы я раньше это, так сказал бы, что отец едет к нему.
- Да кто же знал, что он приедет! Отец позвонил мне только сегодня! Он был за границей!
- А ты ему не мог раньше позвонить?
- Да нет же, не мог! – с досадой сказал Валерий. - Телефонов его родителей нет! Я нашёл только электронную почту, а они ведь в поездках, где интернет не везде есть…
- Тю, как несерьезно всё, - вздохнул Коля.
- Несерьезно. Совсем. И вот так в нашей стране исчезают дети. – Валерия осенило грустной догадкой, - ну вот, не сбеги он сейчас, уже сегодня – завтра был бы со своим папкой! А сейчас, что с ним будет? Ещё и пацана какого-то с собой тащит…
- Вот пацан мелкий – вообще загадка. Ничего мне вчера не рассказал. Валер, этот парень – кремень. Ты видишь, какой он настырный. Он доедет…
- Ага, доедет… - хмуро сказал Валера, - свалится где-нибудь…
- Ну… Звони отцу, пусть приезжает сюда. Давай-ка покажи мне на карте, город, где находится его дом… Только ты уверен, что это точно тот Антон?
- Это ты уверен? Посмотри фотографию.
С минуту Синицын внимательно изучал портрет. Потом сказал коротко:
- Он.
Глава 21
И снова – дороги
За окном моросил дождик, мелкими брызгами оседая на пыльное стекло электрички. Тошка прислонился спиной к стеклу, усевшись с ногами на сидение. Славка пристроился рядом и грыз кукурузные палочки из большой пачки. Дорога укачивала. Тошка прикрыл глаза.
Народу было немного. На соседнем сиденье расположились трое мужиков, положив на колени сумки, достали несколько пластиковых стаканов, маленькую бутылку, копченую колбаску, кальмаров и о чем-то бурно разговаривали. «Видать, праздник у них, - подумал Антон. – Ну и хорошо. По крайней мере, не будут приставать…
- Малой, откуда едешь? - спросил Славку один из них.
- С отдыха, - сказал Славка.
Мужики заржали.
- А чего такой тощий? Мне бы такой отдых, а то я на отдыхе только пузо отращиваю!
Славка сердито замолчал, нахмурив светленькие брови.
- Обиделся… Не сердись… Колбаски будешь? – спросил другой мужик.
Славка посмотрел на Антона. «Как хочешь» - глазами ответил Тошка. Малыш кивнул.
Мужики занялись едой. Славка жевал колбасу, заедая её кукурузными палочками. Тошка снова закрыл глаза.
«Мама… Я так давно не видел тебя! Ты не отправишь меня обратно, мама? Я ведь не смогу там… Совсем… Мам, давай я лучше не буду просить у тебя больше телефон и игрушки… И книжки можно в библиотеке брать, чтобы не покупать… Давай я буду есть гречневую кашу, ну и что, что не люблю… Мам, только не отправляй меня обратно…»
А иначе, зачем всё это? Зачем он там, в интернате? Он ведь никому там не нужен. Ну и что, что там есть игрушки… Ну и что, что родители обещали свозить его на море… Никакое море не нужно, когда серыми осенними вечерами накрывает тебя тоска по дому, такая, что ты не можешь глубоко вздохнуть, что ты не можешь смеяться… И плакать тоже, потому что от этой горечи слёзы застывают в душе. А если добавить к этому постоянные унижения и невозможность побыть одному, хоть ненадолго отдохнуть от приставаний, от разговоров, от насмешек, просто сесть и помечтать, то…
Почему невозможно сделать так, чтобы не было в мире интернатов и детских домов, чтобы не было этих слёз безысходности? Этого отчаяния, когда в нём тебе становится «всё - всё равно», размывается граница законов и совершается преступление? Общество торопится, общество развивается и перешагивает через ребёнка. А ребёнок, подрастая, перешагивает через общество. Через его нормы. Через законы. Через мораль. Как с вершины - не видно грязи и не слышно людских криков во время пожаров и потопов, так и с вершины общества не видно всего ужаса «дна», куда спускается подросший детдомовец или беспризорник. Почему? Почему его тянет именно туда? Может быть, потому что чувства, выросшие внутри него, тождественны чувствам, которые наполняют это «дно»: боль, обида, борьба, подавление борьбы, отчуждение, и в результате – свёрнутая пружина ненависти. Или равнодушие. А может просто – нет смысла? Ведь он не нужен никому…
… А ведь есть те, кто вырастая без родителей - создает семьи, рождает детей, стараясь творить, а не разрушать. Но как тяжело такому человеку без добрых материнских наставлений, без ощущения «надёжного тыла», которое сопровождает ребёнка и укрепляет почву для последующей семейной жизни… Эти люди – крупинки золота, они, словно ростки пробиваются через замерзшую почву людского равнодушия, стараясь творить добро обществу, которое некогда на них закрыло глаза.
« В мире столько людей не могут иметь ребенка, - думал Тошка, - и столько людей расстаются с детьми, отдавая их в интернаты или просто умирая… Почему те, кто не может иметь детей и хотят - не возьмут себе ребенка? Почему так сложно это сделать?».
Кажется, он однажды слышал почему. «Это чужие гены. И непонятно, что в них заложено. Лучше свой, родной…» - говорила как-то тётка продавщице в магазине. Антон вышел – не мог он этого слышать. Почему, когда мы молим о помощи, то мы не задумываемся о том, какие гены заложены в человеке, которого просим? Мы просто просим, потом благодарим. И не только ведь своего близкого, а друга, товарища, соседа, коллегу по работе. И пьем с ними вместе и доверяем сокровенные тайны, не интересуясь их родословной… А, выбирая себе мужа или жену – мы так ли досконально изучаем его род? Мы просто любим… А бывает, что мать выгоняет сына, или сын забывает мать, хотя ведь у них «родные гены…». Наоборот всё бывает: чужой человек не проходит мимо, поднимает замерзшего человека на улице и потом они становятся друзьями… Или просто благословляет своего спасителя…Сильно помогают они – эти гены?
