– Да, модуль. «Старшая сестра» называется. А где хворост?

– Хворост? – задумалась Лиза.

– Чая не будет, – заключила Марина. Ветки тут же схлопнулись и по лесу промчался маленький торнадо. Через несколько минут кипа хвороста уже лежала перед Мариной, и та довольно хлопнула в ладоши.

– Ура! Тащи кружку.

Другой тары для готовки у них не было.

Потом они сидели на берегу, прихлебывая из горячей кружки, и играли в слова. Солнце поднималось все выше и выше, золотя озеро. Кожа предвкушала осенние холода и грелась впрок.

– Марин, – Лиза вдруг прервала игру, – а тот доктор – он хороший человек?

– Да, – улыбнулась Марина.

– Лучше папы?

– Гораздо, – вырвалось у Марины. Она почувствовала гнев и зарождающуюся ненависть и машинально посмотрела на часы. Было двадцать минут второго.

* * *

Марина пришла в себя в каком-то полуподвале, заваленном всяким хламом. Может, здесь было что-то вроде приемной – два стола с креслами, древний компьютер, календари на стенах. В углу какие-то доски, садовый инвентарь и топор. На полу валялись газеты. Одна из них, раскрытая на середине, пестрела красным и зеленым. Зеленое было правильным, красное – нет. Марина пыталась прочесть заголовки, и чувствовала какую-то гниль в словах – неважно, каким цветом они были подсвечены. «Смотрите-ка, «война» у них зеленое слово. «Война со всеми, если понадобится». Если понадобится…»

В груди ярким знаменем развевалось какое-то новое чувство. Это было непередаваемое ощущение абсолютного понимания устройства мира и единственно верного способа его переделать. Зеленым и красным окрасилось все. Зеленые мысли думать можно, красные – нельзя. От зеленых слов нужно заходиться в экстазе, от красных – впадать в бешенство. Все просто. Никаких полутонов. Никаких других цветов. Красное – стреляй. Стреляй? Она вспомнила праздник на площади, превратившийся в парад, превратившийся в бойню, и ее пробила дрожь. «Дальше заговорят ядерные ракеты» – прочла она зеленую надпись в газете. Конечно. Они, должно быть, уже в пути.

За дверью, которую Марина автоматически заперла, когда пряталась, раздались шаги. В тот же миг, как девушка посмотрела на дверь, она отчетливо увидела подсвеченные силуэты с той стороны – красный стоял над лежащим зеленым и злостно ухмылялся. Он протягивает когтистую руку к прекрасному беззащитному юноше, еще почти мальчику, и тут Марина не выдержала.

– Оставь его!

Красная фигура замерла на мгновение, подняв хищно ухмыляющуюся голову.

– Я врач, – произнес голос за дверью, – я не причиню вреда. Сейчас перевяжу парню ногу, – Марина отчетливо видела, как говоривший отрывает куски плоти и проглатывает их, – и подойду осмотреть вас, идет?

«Что за бред, – подумала Марина, – не могу же я видеть сквозь стену, в самом деле. Глазки мои глазки, зачем вы мне это рисуете?»

Он поднял голову и обратил к ней омерзительную окровавленную пасть. Потом поднялся и сделал шаг в ее сторону. Марина с изумлением поднесла к глазам правую руку. Длинные тонкие пальцы исчезли, запястье раскрылось, подобно цветку, а из недр предплечья вытянулся оружейный ствол. Она ощутила, как невесть откуда взявшийся патрон лег в ложе, в ожидании. Марине же, судя по всему, надлежало успокоиться и считать винтовку, выросшую из ее руки, частью нормы.

Вместо этого она вскрикнула и затрясла рукой, словно пытаясь стряхнуть паука, но оружие не исчезало. Тогда она попыталась убрать его. Скомандовала, как когда-то своему набору кистей. Никакого отклика.

Доктор сделал еще один шаг в ее сторону, и винтовка тут же нацелилась на него, словно сторожевой пес, минуту назад лежавший безучастно в будке, а теперь вытянувшийся к чужаку и ощерившийся от носа до хвоста.

– Стойте! – в отчаянии крикнула Марина, пятясь назад. Споткнувшись, она упала спиной на пол, приподнялась на левой руке – правая как заговоренная смотрела в дверь – и поползла спиной вперед, – Не двигайтесь! Она вас пристрелит!

Врач замер. Марина уткнулась спиной в угол и постаралась отдышаться, левой рукой поправляя задравшееся платье. Чудище стояло, не двигаясь, роняя капли крови с когтей. Отвернувшись, Марина закрыла глаза и начала считать вслух.

– Раз, два, три, четыре, пять…

«Нужно представить, как он выглядит. Так, думай. По голосу молодой, лет тридцать. Пусть будет брюнет. С усами. Ладно, без усов. Нос с горбинкой. Почему с горбинкой? У дяди Вовы такой. Пусть будет похож на дядю Вову. И белый халат. Точно»

Досчитав до тридцати, Марина снова посмотрела на дверь и заставила себя поверить в придуманный образ. Дыхание ее замедлилось, сердцебиение стихло. Винтовка нехотя, с сомнением зарылась в руку. Девушка пошевелила пальцами.

«Это же мои пальцы. Моя рука. Она неплохо рисует, хорошо готовит и знает, как защекотать Лизку до слез. Почему она должна вдруг кого-то убивать?»

– Вы там как, девушка?

– Ох, ну и вопросики, – горько усмехнулась Марина.

– Ранений нет?

– Нет.

– Убивать меня не планируете?

– Нет. Но я себя не контролирую.

– Чушь, – фыркнул доктор, – я же контролирую.

– Рада за вас.

– Не обижайтесь. Скоро это все закончится.

У Марины сердце провалилось куда-то подпол. Она сглотнула образовавшийся ком в горле и тихо спросила:

– Ракеты?

* * *

Днем, когда они уже шагали по опустевшей дороге, то и дело натыкаясь на брошенные автомобили, это случилось опять. Это было тягуче-мерзкое чувство. Тошнотворно-рвотный привкус во рту, онемение и холод внизу живота, и ноющий нарыв где-то внутри. Марина чувствовала, как внутри что-то шевелится, что-то ворочается, чьи-то холодные металлические пальцы лепят из ее тела как из пластилина смертоносную гнусь. Она охнула и схватилась за живот руками.

– Болит? – участливо спросила Лиза. Марина кивнула.

– Я сейчас, – промычала она сквозь сжатые зубы и медленно, держась за живот одной рукой, сошла с дороги в лес. С трудом шагая среди деревьев, она ощущала себя торговым автоматом. «Кто-то опустил в меня монетку, и вот сейчас монетка катится себе по желобу, нажимая рычажки, а потом этот кто-то получит свой товар. Неприятное сравнение. Может лучше сравнить себя с деревом? Набухает почка, тянет из меня по жилам соки, растет, вырывается из меня. Какое же мерзкое чувство!»

Марина отошла достаточно далеко и села на мох. Погладила его правой рукой, успокоилась и зажмурила глаза.

Щелк.

«Заберите ваш товар из лотка, спасибо за покупку»

Ее чрево родило свеженькую холененькую пулю. Машины-акушерки заботливо укутали ее в пеленки патрона и уложили в кроватку-магазин. «Эй, у вас здоровая малышка» – радостно сообщили они, пытаясь вкачать Марине дозу радости в кровь, – «целых 4 грамма! Будьте здоровенькими, берегите ее как зеницу ока»

– Черта с два, – ответила Марина. Рука извергла ствол винтовки, и новорожденная пуля ушла глубоко в землю. Земля застонала, но выдержала. Марина посидела немного, поглаживая холодный зеленый мох, вытерла пот с лица и вернулась на дорогу.

– Если болит живот, можно приготовить отвар ромашки или мяты, – серьезно заявила Лиза, шагая рядом, – «Юный натуралист» знает, как они выглядят, давай поищем?

– А ты сама будто не знаешь, – улыбнулась Марина.

– Знаю. Но вдруг я ошибусь. А «Юный натуралист» не ошибается.

Лиза вдруг остановилась.

– Красная точка на земле, – удивленно произнесла она. Марина едва успела перехватить сестру за руку, не дав приблизиться. Точка мерцала и двигалась из стороны в сторону, будто преграждая путь. Оценив обстановку, Марина резко нырнула в заросли, потащив за собой Лизу.

Точка осталась на месте. Только моргать начала. То появится, то пропадет. Марина прислушалась – было тихо. Ни шума, ни голоса. Что за чертовщина?

– Я… В четырех … километрах, – вдруг медленно, по слогам произнесла Лиза, будто читая сложноразборчивый почерк, – Не иди… те… дальше.

– Лиза, ты чего? – озадаченно спросила Марина.

– Это азбука Морзе, – ответила девочка, наблюдая за мигающей точкой, – «Юный натуралист» знает сотню разных сигналов всех народов мира, – повторила она рекламный текст, – Он пишет что он … «снайпер». Кто такой снайпер? А, мы можем… можем выйти, тогда он будет читать по губам.