А юбочки в сауне Власенко очень меня расположили — мне только не хватало разглядывать здесь причинное место унтер-офицера.

Всего нас в сауне набилось семь человек. Рассевшись на полках, мы какое-то время молча прогревались, потом потихоньку заговорили. По опыту знаю, что, если в кабинет заходит более пяти человек, кто-нибудь обязательно попросит выключить кондиционер, так вот, если в бане или сауне больше пяти мужчин, кто-нибудь обязательно расскажет, как кто-то умер в сауне, уснув и угорев на полке, или о том, как некто поддал парку да сунул лицо посмотреть, как там парок, да и обварился паром. В нашем случае отличился Сеня. В роли уснувшего на полке оказался старичок — бывший спортсмен, поспоривший, что пересидит молодого. Но с нами ничего подобного не случилось.

Случилось другое. Как известно, спиртное действует на людей по-разному: кто-то становится угрюмым, кого-то сразу клонит в сон, кто-то поет, кто-то начинает говорить пошлости. Я, например, становлюсь очень веселым и более темпераментным (хотя со стороны, конечно, виднее), но вот есть такой тип мужчин, которые, выпив, обязательно хотят помериться силами. Мы пили пиво, потом шли в жар, снова пили пиво, Власенко сказал, что за соседней дверью есть небольшой спортзал со шведской стенкой и татами и что летом привезут универсальный тренажер и боксерскую грушу. И вот тут я заметил этот своеобразный блеск в глазах унтер-офицера, означающий, что без «помериться силой» нам с ним уже не обойтись. Интересно, что началось это очень чинно. Унтер-офицер вспомнил, что занимался классической борьбой и что это до сих пор помогает ему «на улице». Я не большой любитель такого варианта отдыха, как «помериться силой», но уж очень захотелось мне показать, кто здесь кто (в отношении Нади, разумеется). Конечно, здесь было больше от инстинктивного посыла одного самца оскорбить своей победой другого, причем это обоюдно чувствовалось и во мне, и в унтер-офицере, но в тот момент мне было не до психологического анализа. Я так же, как бы отвлеченно, сказал, что с семи до пятнадцати лет занимался самбо и что мышцы на уровне рефлексов еще очень долго хранят память о том, чему их учили столько лет. Унтер-офицер заметил, что если это и так, то сама техника без тренировок все-таки теряет былую реакцию. Как я сейчас понимаю, все, кто находился тогда в сауне, понимали причину этих неуклюжих пререканий. Со стороны, наверно, это было немного комично. Но кто не был в своей жизни хоть раз смешон, пусть первый кинет в меня камень. Как бы там ни было, мы, как были в одних махровых юбочках, словно какие-нибудь шотландцы, отправились в спортзал.

Зал оказался вполне приличных размеров, под стать дому. Немного размявшись, по борцовской традиции мы обменялись рукопожатиями вступили в бой. Я сразу ощутил, что передо мной довольно жесткий противник. В классической борьбе борются почти обнаженные мужчины, и вся техника построена на захватах голого тела, а самбо — на захватах борцовской куртки, поэтому в первые секунды мне было очень сложно перехватить инициативу, приходилось время от времени пробивать отвлекающие подсечки, искать подходы к шее. Унтер-офицер очень ловко уворачивался, срывал захваты и сам как-то играючи проводил свои комбинации. Вдруг мы сцепились, и я несколько долгих мгновений ощущал напряжение его плеч и цепкость его рук у себя на шее и предплечье. Он сделал обманку на бросок через бедро, но вышел на упор ступней мне в пах и хотел просто перевернуть меня кувырком назад (в самбо этот бросок назывался «самолетик»). Но я вовремя осел, и мы перешли в партер. Тут он был мой! Мешала эта дурацкая юбочка, но я зашел на «канарейку» и смог-таки заломить ему руку на болевой. Он стал выгибать спину, вставая на мостик, но его рука была четко зафиксирована, и унтер-офицеру пришлось сдаться. Во всех видах борьбы сдаются, стуча ладонью о мат. Я отпустил его руку, несколько секунд, тяжело дыша, мы сидели на татами. Я потрогал свое ухо, сильно ушиб.

— Ну! — смеялся Власенко. — Борцы, борцы! Как татами?

— Жестковато, — ответил я, подал руку офицеру, спросил: — Нормально?

— Надо было на «подхват» выходить, — скорее себе, чем мне, сказал он, и мы пошли в сауну. Кто-то закурил. Странно, я не ощущал победы, даже настроение не поднялось, мешало простое понимание того факта, что какие бы победы над унтер-офицером я ни одержал, это уже не имело никакого значения. Почему-то меня это злило.

Мы хорошо отдохнули, парок был что надо, выпили литров двадцать пива, поныряли в кафельном бассейне, обсохли и вернулись в гостиную.

Было уже около девяти. Наши девочки привели себя в порядок, надели вечерние платья, сделали прически. Вика меня просто сразила. Она была в синем романтичном платье, восхитительный макияж, брошь, серьги и браслет из белого золота. Все очень утонченно. Словно снежная королева, она подошла ко мне и шепнула игриво:

— Вы там не скучали?

— Да нет, некогда было скучать, — в тон ей ответил я.

— Хочешь, я тебя переодену?

От нее пахло шоколадом, вермутом, духами и чем-то еще, совершенно невероятным, гипнотическим. Я примерно представлял, насколько затянется это переодевание.

— Уж лучше потом ты меня разденешь, — сказал я и поднялся наверх один. Переоделся в костюм, причесался, посмотрел в зеркало и, оставшись доволен, спустился вниз. Я был голоден.

Спускаясь по лестнице, я почувствовал, что задыхаюсь. Я увидел Надю. На ней было коричневое шелковое платье, под цвет карих глаз, простенькая золотая цепочка. Со вчерашнего дня до этого момента я смотрел на нее сквозь призму фразы «мы чужие люди», а тут то ли мысли мои были заняты другим, то ли она сейчас особенно остро напомнила мне о прошлом, только мне вдруг захотелось подойти к ней, обнять ее и сказать: «Ну, что ты, ты же моя. Все хорошо. Давай, когда кончится эта вьюга, уедем ко мне, и к черту всех». Но невозможность сделать это была так невыносимо тяжела, так уже были закручены все гайки, что от детской этой мысли, от фантастической невозможности даже прикоснуться к Наде — ведь я обещал ее мужу — мне захотелось свернуть себе шею, а от понимания, что я этого ни за что не сделаю, стало еще невыносимей. Стараясь ни на кого не обращать внимания, я прошел на кухню, налил стакан холодного «Абсолюта», выпил, чем-то закусил и, чувствуя нарастающий шум в голове, вернулся в гостиную.

— Нет, ну он опять это делает! — закричал Краснов. — Опять отбивается от общей массы отдыхающих.

Я отшутился, взял бокал с шампанским и провалился вместе со всеми в этот праздник, в конфетти, в анекдоты с бородой, в «ребята, разливайте шампанское! Давайте, с новым счастьем всех!», в пьяный хоровод вокруг елки, в быстрые и медленные танцы, в подкладывание салатиков, в «пойдемте-ка покурим на кухне», в мысль, что нужно очень постараться не смотреть на Надю и тем более не встречаться с ней взглядом, в покачивание пола, в десятый по счету мандарин, в декольте синего платья, в эту песенку про пять минут… в неспособность ни на что, в сон.

В три часа пополудни следующего дня меня разбудила Вика. На подносе стоял кофе, лежали сандвичи.

Посмотрев на все это, я вдруг подумал, что предыдущего дня не было вовсе. На секунду мне стало жутко.

— Кофе в постель, — сонно сказала Вика, и наваждение спало.

— Спасибо, — ответил я. — Снег?

— Все еще. Кажется, не утихает.

— Я перевернулся на другой бок, включил сотовый — «нет покрытия сети».

Позавтракав, я отправился в душ, следом зашла Вика, мы, как в прошлый раз, занялись сексом, а чуть позже я увидел, что в постели она снова читает роман. Я уставился на нее.

— Что с тобой? — спросила она.

— Да ничего. У тебя есть обезболивающее?

— Тебе лучше выпить пива, — улыбнулась она.

— Да, пожалуй.

Я спустился вниз. Мой взгляд встретился со взглядом ангела, я подошел к елке и, подтянувшись на цыпочках, развернул его лицом к зеркалу. Не знаю, зачем я это сделал. Наверное, перевел какие-то невидимые стрелки, назначив себе новый отсчет времени. Повернув голову, я увидел: в гостиной, в кресле, укрывшись пледом, спали унтер-офицер и его жена. В камине теплились угли. Я подошел, посмотрел в их спокойные лица и подложил несколько поленец в камин, потом отправился на кухню за пивом.