— Юнги, перестань…

— Оно заговорило, господи! Зовите экзорциста!

— Юнги, твою мать…! — рявкнул Намджун. — Я пришёл, чтобы поговорить, а не участвовать в цирке! Давай выйдем, пожалуйста, это касается только нас.

Рассмеявшись, Шуга покачал головой и обратился к зрителям.

— Не, ну вы видели? Поговорить он собирается! — Шуга показал оппоненту средний палец. — Нет, Намджун. Смотри, короче. За тобой дверь. Ты сейчас разворачиваешься и идёшь прямой наводкой нахуй отсюда. Спасибо, что зашёл, воспользовался тем, что нам домофон меняют, а я хату не закрыл. Молодец, мозги есть.

— Обязательно устраивать показуху? — Намджун подступил к нему вплотную и взял за руку. Юнги вздрогнул. — Я хочу всё объяснить и для этого свидетели мне не нужны. Пойдём сейчас же.

Шуга было дал слабину, разомлев под тем же уверенным голосом, по которому невыносимо скучал, но вместо этого… дал Намджуну в челюсть. Кулак, управляемый волей Джа, остановить невозможно. Пошатнувшись больше от неожиданности, чем от боли, Намджун ошарашенно взглянул и стёр кровь с разбитой губы.

— Ты спятил?!

— Упс, — Юнги равнодушно осмотрел свои костяшки и подул на них. — Извини. Возмездие не контролирую.

— Я не буду с тобой драться, Юнги.

— Будешь, блядь, — горячо выдохнул он. — Если твоя курва тебе еще яйца не слизала, будешь! Как мужик с мужиком, давай. Зассал?

Чимин и Тэхён удержали за плечи рванувшегося Чонгука, Юнги закатал рукава и встал в позу, вспомнив старшую школу и бокс, и по категоричному взгляду Намджун понял: так на самом деле выясняются отношения и перемалываются обиды. Но ударить его кажется немыслимым…

Шуга нанёс удар первым, и только чудо помогло Намджуну поставить блок, а потом и увернуться от следующего замаха. Он дрался разъярённо, защищаясь от собственных мыслей и желая причинить Намджуну хотя бы осколочную долю боли, но и та бы не окупила всего, что Юнги прочувствовал оставленным позади, затоптанным, обманутым и преданным. Оставшиеся в трезвости присутствующие собрались в кучку, кому-то пришло в голову выкрикивать слова поддержки и улюлюкать, будто застав бой на ринге.

Несколько минут, пока Юнги колотил воздух, Намджун уходил в оборону и не решался ударить. Их взгляды, рассерженные, отчаянные, пересеклись и дали искру.

Сцепившись и закричав, они разбрасывали друг друга по комнате.

Вероятно, у Шуги дрогнула рука, колени подогнулись. Сначала Намджун зацепил Юнги скулу, затем встряхнул за грудки и отбросил на стол, тот перелетел его, сметая коробки и разрубая в кашу торт. Не успел он подняться, как Чонгук, словно сорвался с цепи и накинулся на Намджуна, снося его на пол и, вжав, с усердием принялся разбивать лицо.

Наконец все поняли, что драка достигла апогея: время вмешаться. Особо опасливые тут же покинули территорию, остальные взялись разнимать воюющих.

Шуга встрял посреди комнаты, не зная, кого жалеть и за кого бороться. Пока они катались по полу, покрывая друг друга ссадинами и матом, Юнги смотрел куда-то в пустоту, наблюдая почти бесстрастно, погасив иссохшие эмоции. В его мире отключился звук, Тэхён и Чимин, какие-то люди, замедленно хватались за Чонгука, а тот кричал что-то и раздирал Намджуна за то… за то, что Юнги было больно. Придурок. Лучше бы продолжал танцевать на пилоне и не встревать не в своё дело.

Сглотнув, Юнги быстро направился к ним и спихнул Чонгука с Намджуна. Тот откатился и обмер, словно выныривая из кипучей ярости обратно в адекватность.

К тому моменту отдышаться пытались уже только Чимин с Тэхёном, наблюдателей не стало.

У еле присевшего Намджуна одутловатое лицо в кровоподтёках, он подтирает красную жижу ладонями и шумно дышит. Чонгук в похожем положении, с рассеченной бровью и разбитыми губами, ссадиной на переносице. Вокруг развалы, мусор, кровь, загробленное настроение.

— Хён… — Две тонны вины.

Он побоялся, что сделал что-нибудь не то. Отягчающее.

И только Чимин, беря Тэхёна под руку, догадался, что предпримет Юнги.

— Пошли вон отсюда, — прохрипел Шуга. — Все пошли нахер из моего дома.

Переборщил и он, и остальные. Должно было полегчать, но ничего подобного, новая партия ножей врезалась в лёгкие. На Намджуна по-прежнему невозможно взглянуть с требуемым холодом, на Чонгука тоже. Их соприсутствие обессмысливает и угнетает, разъедает Юнги на лишнее сопереживание, вносит в его размеренную и раскиданную по порциям жизнь сплошные галимые проблемы.

— Я сам приберу, Чим, не беспокойся, — утешил он друга и кивком дал понять, что выживет.

Квартира опустела.

Юнги умылся, сел за компьютер и, откинувшись на спинку стула, посмотрел в потолок, на мгновение тот растянулся в озеро, но обрёл прежние очертания, стоило лишь прикусить щеку. Он кричит с чувством:

— Ёбаная хуйня, эта жизнь, с-сука! Да как же заебало это всё без конца и края!

Он хотел сорвать медальон, потянул так, что цепь врезалась в шею, но не дожал и замер. «Это подарок». И он тут ни при чем, как и обиды на Намджуна, что транслируются на мелкого и делают его таким же монстром. Впервые на Юнги нападает неопределённость. Когда дельно помогаешь остальным, самому, как правило, не к кому пойти за советом или хотя бы за тем, чтобы выговориться как следует.

Прострация. В минутах ли, часах, в создании новой песни.

Еще одна горсточка для маленького косячка, растолочь, закатать, прикурить.

Обернувшись к доске памяти, Шуга затягивается и говорит:

— Великий Джа, я никогда не обращаюсь к тебе всуе, но в эти минуты тотального пиздеца, пожалуйста, дай мне сил. Даже если Вселенная срать хотела на мои ничтожные проблемы, я прошу, дай мне сил выбраться из дерьмовой ямы.

И с задавленным в пепельницу окурком раздаётся звонок.

Кто-то за порогом.

— Мэджик, ёпта, — повеселев, говорит Юнги.

========== 4. destruction ==========

Три ночи.

Дерьмо только начинается.

И всякий намёк на весёлость смывается с Юнги кисловатым металлическим запахом, запоздало озверевшим взглядом. Дрогнули колени, закололо сухожилия, в животе словно лопнули сдерживающие струнки.

Охотник не сбился с запаха и доводит жертву до исступления.

Запёкшаяся кровь, заляпанная футболка, заниженное урчание и недопустимое стягивание рук вокруг талии, медвежий захват. Дальше Юнги на автоматическом притяжении перекусывает вспухшими губами и обсасывает чужой язык, плохо соображая, какого ёбаного хера происходит, и за что он так держится, кто подкидывает его на бедра и тащит к стене, срывает рукой телефон с тумбы прихожей. Под грохот - стон, и это Шуга взывает к разуму, пока его пальцы лохматят спутавшиеся волосы. Здравый смысл рвётся, как и одежда.

Хотелось бы только поговорить, но этого не будет.

Он вернулся к нему, чтобы обойтись без лишних слов, вернулся потому, что тоже скучал, зачерствел под влиянием ненужных ласк и осточертевшей разлуки. Перебарщивает намеренно.

— Намджун… Пусти… Нет…! — Юнги колотит его по плечам.

Но душегуб безостановочно толкается жёстким стояком в пах и кусает в шею, морщится от боли, опухших синяков. Продолжение драки, голодные псы с такой лихвой не грызут до кости настолько, насколько им хочется изорвать друг друга. А потом Юнги растерял силы, не может сопротивляться. Как будто часть галлюцинации, сбой матрицы, потом он моргнёт, и реальность оставит его одного в комнате. Возможно, их никогда и не существовало по раздельности, и так заканчивается длительный кошмар. Путём пыток и истязаний.

Обрушение на паркетные доски, новая попытка вырваться, закричать. Новый удар, и у Юнги липкое на ладонях от задетых ран, в то время как ладони Намджуна настойчиво сдирают джинсы, а потом зажимают ему рот и давят худые ляжки. При всём желании Юнги из-под него не выберется. Он всё-таки возбужденно постанывает, но ничего не хочет, а Намджун - да и чересчур. И это придаёт ему силы, какой он не посмел применить чуть раньше.

Как мужик с мужиком.

Трахаться безмолвно и грубо, с разворотом на живот и лицом в пол, без резинки, по старому завету - так только с ним, с Юнги. Дальше смазать слюной проход и войти в него, заставив содрогнуться и вскрикнуть, вгрызшись в запястье. Изогнувшись, Шуга зажмурился и успел подумать, что если бы не действие каннабиса, он бы потерял сознание прямо сейчас, а так - рефлексы заторможены, напряжение снято, и он обещал себе не сдохнуть в пяти шагах от эдема.