Вскинув взмокшими волосами, Тэхён ударился затылком о крепкое плечо Хосока, второпях облизал подсунутые им пальцы.

Поцелуи в тысячный раз, успокаивающий шёпот. Все они хотели именно этого. И, двигаясь в едином тесном ритме, слушают друг друга внимательно, как никогда.

Не сговариваясь, они трахали его медленно и долго, доводя до томления укусами, вспенивая его, взбивая между телами. Тэхёна заполнили до краёв и оставили засосы, поделив шею на равных, поделив всё, что у них есть.

…Измазанные, вспотевшие и утомленные, они лежат на кровати, зажав Тэхёна между собой, и тот уже нацепил ободок Чимина, сделавшись пай-девочкой с затраханным взглядом. Хосок не удерживается от неуместной реплики.

— Это же спальня твоих родителей, Тэ? Боже, какие же мы скверные.

— Тут где-то святой источник, можем пройти очищающее омовение, — тихо смеётся Тэхён.

— Ну нет, ребят, не уверен, что мы потом найдем местечко, способное отмыть нас от осквернения источника.

После прокатившейся волны смеха настал момент истины.

— А знаете что? — у Тэ заблестели глаза, он стиснул объятия. — Я люблю вас, парни.

— «Ч.Т.Д.», — деловито говорит Хосок.

— Что и требовалось доказать? — ухмыляется Чимин.

— Не-а. Чимин, Тэхён, Джей-Хоуп.

— С каких пор «Джей»? — изогнул брови Тэ.

— Буква подходящая… Что-то я проголодался. Кто после душа со мной?

Неудивительно, что в душ, спотыкаясь, побежали втроём и даже умудрились застрять в дверном проёме.

***

Тот, кто важнее. Тот, с кем прощаешь себе всё подряд и готов взять его за руку в любой момент. Тот случайный, с кем даже не думал быть при первой встрече, с кем никогда не представлял себе рвущего жилы секса в душе или долгих объятий в гостиной перед каким-нибудь фильмом. Вообще ничего не представлял. А случилось целое кино позднего сеанса, когда оказывается в тысячу раз нужнее и едва ли не навсегда.

Забыть всё без осложнений Юнги обещал себе только в том случае, если они не выдержат или кто-нибудь сдастся. Теперь Юнги очевидно: он не выдерживает, и всё внутри бьётся и трещит.

Банни нужен ему в больших дозах. Со всеми его смешками, серьезностью или нечаянным баловством, с его часто пропускаемым «хён» и вредностью, подчас нетерпимым упрямством и гордостью. Нужен по утрам и ночами, ежечасно, как недостающая часть, как тот, под боком у кого можно согреться и тот, кого так ждёшь домой.

Юнги никогда не любил сравнивать и измерять то, что не должно тому поддаваться, он понятия не имеет сколько и кому нужно отдавать, кто сколького достоин. И предпочитал не считать, не задавался целью приписывать кому-то большего.

Захлёстываемый дождем от макушки до пят, Шуга остановился между прошлым и настоящим, остановился, разрываемый на части, взглянул на удаляющегося Чонгука, затем обернулся и увидел застывшего позади Намджуна.

Он никому ничего не должен, правда же?…

— Стой, Чон Чонгук! Стой, кому говорю!— прокричал Шуга, он выдохся и схватился за ноющий бок. — Мать твою, хочешь, чтоб я сдох?!

Чонгук остановился в метре от него и не захотел оборачиваться, усиленно утирая рукавом лицо. Какой толк, когда так заливает?… Когда он повернулся вполоборота, в больших глазах полоснуло отчаянием и болью. Не обида или злость, а чистое страдание, молчаливый вопрос «зачем». Утопая в лужах, Юнги ковыляет к нему и подходит вплотную, нежно берет за руки.

— То, что ты видел - чушь. Намджун уезжает и больше не вернётся. Мы прощались. Слышишь? Это ничего не значит. Абсолютно. Глупость. Просто не знаю, что на меня нашло.

Вымученно улыбнувшись, Чонгук кивнул и… его большие тёплые ладони выскользнули из рук Юнги так легко, как будто он не держал их вовсе. Растерянно хлопая мокрыми ресницами, Шуга застревает посреди тротуарной плитки и чувствует, как дрожат губы, и стучат в висках молотки. Он сжимает медальон, мёрзнущий на груди, и не может поверить.

Хочешь, чтоб я сдох?

Еще хуже. Находится и подорванное сердце, и пущенные под дых снаряды, и ощущение, словно теряешь всё разом.

Вообще-то, смотреть на то, как Чонгук уходит очень странно и получается будто бы со стороны, чужими глазами. Юнги пробует его окликнуть, но оказывается, что язык прилип к нёбу.

Какое право он имел давать Намджуну то, что тот хочет?… В качестве ли прощания или…?

Вот он, привыкший стоять под знамёнами справедливости, осуждает себя за то, что виноват и не желает искать оправданий. Он сделал Чонгуку слишком больно и совершенно не знает, как это исправить.

***

Трио вернулось с громкими приветствиями в таком восхитительном расположении духа, что Юнги размечтался достать дробовик и уложить их еще на входе.

— Припёрлись, блядь… — буркнул он, но бравая шумная команда его не расслышала.

— А мы знаем, что у тебя обед, — Хосок протянул картонные пакеты, заполненные едой из отличного ресторанчика.

Но у Шуги уже как несколько дней никакого желания есть и сон ни к чёрту.

— Вот это ты раскис, — заметил Тэхён, приглядевшись.

— Хён, что случилось? — Чимин живо поменялся в лице и косо посмотрел на Тэхёна. Быть внимательным к Юнги всё-таки его прерогатива. — Что-нибудь серьёзное?

— Ничего, — он засеменил в подсобку, но не услышал за собой шагов, круто развернулся. Троица стоит, скрестив руки на груди и угрюмо пялится. — Вы типа пытаетесь сказать, что мои проблемы - ваши проблемы? Может, я с вами для начала за компанию пожру нормально впервые за пару суток, а уже потом поиграем в допрос?

Удовлетворенно кивнув, они пошли на сделку и провели с Юнги довольно аппетитное трапезное время. Правда, вкусовые ощущения у Юнги притупились, и осталось одна лишь переполненность пищей, родимый косячок и моськи а-ля «ты обещал». Смотрят, выглядывают что-то, пытаются понять заведомо. Того и гляди, кто-то блеснёт умом и предположит.

— Ну что, господа экстрасенсы, кто сделает вывод первым?

— У вас что-то неладное с Чонгуком, — Чимин попал в десяточку, не моргнув и глазом.

Остальные завздыхали, по одному виду хёна сообразив, что заключения вернее им уже не сделать. Юнги не стал вдаваться в подробности, а ограничился одним: «У нас временные затруднения, но вполне возможно, что он и не захочет меня больше видеть». Не обязан он с ними делиться, с весёлыми и энергичными. Тем более, когда давит вина.

Чимин, отпустив парней на улице, всё же вернулся, чувствуя своим долгом помочь или хотя бы выслушать. Юнги закатил глаза, и Чимин сел на стойку перед ним.

— Хён, ну перестань. Ты был со мной постоянно, в какой бы передряге я не оказывался. Не захочешь слушать моего мнения, я слова не скажу. Просто выговорись. Немного, но полегчает.

— Да что тебе сказать? Я идиот. Я проебал собственные отношения, вдруг прельстившись неведомой херней по старой памяти, даже не моей, подозреваю, а тупо физической. Намджун пристал, я отбивался от него неделями, а тут вдруг его «ради тебя», со свадьбы он сбежал. Ну и почему бы после этого сразу на хуй не пойти, да? Но нет, надо ко мне с предложением двинуть. Поехали, мол, со мной. Всё или ничего. Я не хотел его целовать, но понял, когда мы уже вовсю сосались, а потом я заметил Чонгука, и понимаешь, меня затошнило от самого себя… — Шуга спрятал лицо в ладонях. — Я жуткая блядь, да?

Чим неуверенно пожал плечами. А он тогда кто. И Тэхён, и Хосок. Юнги, по сравнению с ними, порядочный парень. Золотце.

— Скажу так: все мы иногда ошибаемся.

— Ты дохуя философ, я гляжу, — нахмурился Шуга, потом заговорил вновь, но голосом, пропаленным дрожью. — Теперь сижу дома и подыхаю, поэтому на работе взял смены подряд. Иногда знаешь, что понимаю? Пялюсь на телефон и жду, когда он, сука, зазвонит. Звоню туда, а там трубку не берут. Но он прав, ясен пень. А я… я скучаю.

У Чимина невыносимо понимающий взгляд. Он знает, что всё это значит.

— Как объяснить? Сложно, — Шуга разводит руками. — Без Намджуна я не мог ни строчки написать, а тут хуячу ночами, идёт, потому что деть некуда. И что ты думаешь? О Банни, о том, как он улыбается или ест детские хлопья, гладит мне футболки, о нашем тет-а-тет в тёмной кладовой, о том, как мы мерились ладонями, твою мать! Или ещё, как он близко и целует… меня…