Чимину стоило немалых трудов внести ясность. Однако, перебив его на полдороги, Эсперанса спросила о том, что сразу сделало акцент на внезапном визите:

— Не знаешь, где Юнги?

И большие пытливые глаза уставились на Чимина с ноткой укора.

***

Пансион в ночи выглядел жутко, полуживым замершим чудищем, готовым раскрыть пасть одной из входных дверей, слетевшей с петель. Выбитые или целые стёкла угрожающе поблёскивали в лунном свете, а кирпичная кладка на затенённых участках точно шевелила трещинами. Три трехэтажных корпуса, расположенных неполным квадратом, соединены общими коридорами.

— Не зря сюда люди не суются, — Тэхён повернулся и взял пистолет, протягиваемый Юнги.

Они постояли и покурили, прислушиваясь к цикадному оркестру. Никаких сторонних звуков, что радует. Звуков человеческих.

— Крестик взял? — усмехнулся Тэхён.

— Как и баклажку святой воды, — с иронией добавил Юнги. Помимо кольта при нём «беретта». — А если нечисти не обнаружится, то зря я серебряные пули прихватил.

Сбив смешок вместе с окурком, Тэхён шагнул вперёд. Поправив пояс с подсумками для обойм и прикрыв его плащом, Юнги размял шею и пошёл следом. Освещая путь фонариками, они вошли в здание.

За порогом ожидала разруха, следствие распада материи, отслоившаяся краска, местами рухнувшие перекрытия и дыры вентиляционных шахт. Широкий коридор по обе стороны уходил в непроглядную тьму, от необитаемости которой на руках поднимались волоски. На полу огрызки газет, игрушек, завалы книг и прочий строительный мусор.

— Слушай, на осмотр всех зданий у нас уйдёт хуева туча времени, — тихо сказал Юнги.

— Знаю. У них явно должно быть какое-то определённое место…

Они прошли вправо, минуя брошенные классные комнаты с оставленными навсегда партами и стульями, перекосившимися картами и досками, замшелыми пособиями, почерневшими раковинами. Судя по всему, это учебный комплекс. Прогуливаться тут ночью Юнги бы не советовал никому, хоть сколько-то соображающему головой. Пустота при дневном свете не обрастает иллюзиями, не давит. Но когда не видно ни зги, всякий предмет норовит обрести живые очертания, а то и наброситься, чтобы отхватить кусок мясца.

В пределах каменной махины только и слышно эхо шагов. У лестницы Юнги поводил кружком света вверх по стене и резко опустил ниже. Там, где поблёскивала паутинка, красовалась чёрная стрелка, указывающая вниз. Они с Тэхёном переглянулись и одновременно подумали об одном и том же. Хорошая метка для наркодилеров и местных ушлых.

Проход в подвал, примечательно задвинутый фанерой, расчистили на раз-два. Чем ниже они спускались, тем сильнее тянуло гнилью, сыростью, застоявшимся канализационным стоком.

Вдруг Тэхён остановился, шлёпнув ладонью по стене, пошатнулся.

— Что?… — Юнги поддержал его. — Слушай, если плохо, давай наверх. Я один справлюсь.

— Нет-нет. Нормально всё.

— Точно? — Юнги прихватил его за подбородок, поводил рукой перед глазами, тот отреагировал. — Просто у меня аллергия на такие помещения. Быстро проходит.

— Как же, аллергия, — падре не стал отмечать вслух, что у Тэхёна взмокли виски, и на шее заметно колотился пульс.

Через несколько метров лестница кончилась, и они пошлёпали по мелководью грунтовых вод. По обеим обшарпанным стенам потянулись широкие красные полосы, служившие ориентиром. Юнги мазнул контур одной и растёр ощущение меж пальцев.

— Краска. И не слишком давнишняя.

Тут же Тэхён поймал на мизинец застрявший у водостока предмет, поднёс к фонарику.

Детская сандалия.

— Твою мать… — он поморщился и отбросил находку.

Насторожившись, Юнги понадеялся, что это всего лишь чья-то забытая вещица, коих тут наберётся немало.

Всепоглощающая темнота подпустила холодок под одежды. Слышны перебежки крыс, впереди покачивались отмершие лианы проводов и кабелей. Не лучшее место, как для встреч, так и для подготовленной западни.

Площадка стала выше, и вода исчезла из-под подошв. Встав перед зияющим проходом в большое помещение, они замешкались, крепко держась за оружие. Юнги пригнулся и по-солдатски махнул вовнутрь, оценил обстановку: ни признака жизни, махнул Тэхёну и осмотрел залу. Тут и там выделялись огарки красных свечей.

— Господи Иисусе… — выдохнул Юнги, наткнувшись на центральный экспонат, прикрыл рукавом нос, затем судорожно начал молиться за упокой.

Когда же зашёл Тэхён, потворствующая вымершему страху тошнота подступила к самой глотке, дыхание давалось тяжело. На очищенном от мусора бетонном полу той же красной краской нарисована пентаграмма, вокруг ещё какие-то безумные надписи, а впереди, куда смотрел Юнги, висело раскоряченное зеленовато-чёрное тело, лежавшее в незримой колыбели, подцепленной на крюки. Чуть поржавевший металл проколол запястья, щиколотки, сгибы локтей, крупными звеньями - грудину и живот. Словно кто-нибудь уронил с потолка марионетку, и та ненароком сломала шею. Тощее и изувеченное тело подростка, чьи ввалившиеся, раскрытые в безнадёжной мольбе глаза вперились в наблюдателей, начало смердеть.

И Тэхён, и Юнги застыли на одеревенелых ногах. Стрелять им не в кого. Воздух насыщенно прелый, раздирающий глотку эфиром разложения.

Пока Юнги насилу рассматривал среди гор мусора ошмётки одежд и презервативы, шприцы и окурки, Тэхён подошёл к мёртвому и опустил его веки. Правую руку вынужден прижать левой к телу, она начала колотиться, как сигнальная петарда. Он не знал зачем, но присел на корточки и высветил фонариком косточки позвоночника, следом явно прочувствовав омертвение тканей, выстилающий полость рта омерзительный горький привкус.

— Эта штуковина, — тем временем Юнги всматривался в гипсовую статуэтку, валявшуюся на полу, — похожа на Баала, я как-то читал в истории Вавилона… Они совершенно точно сектанты, пришибленные, конченые отморозки.

— Юнги… — подозвал Тэхён, потом чуть громче, скомканным и осевшим голосом, прикрываясь от трупного запаха. — Подойди. Взгляни сюда.

Он присел с ним рядом и поднял взгляд. Чуть ниже правой лопатки, измазанной в грязи, значился шрам в форме подковы. Юнги медленно поднялся, отступил на пару шагов назад, точно стремясь раствориться в воздухе. Ему ли не знать, что точно такой же шрам у Тэхёна. Последнему следовало помочь подняться.

— Оставим так? — Юнги кивнул на тело не глядя.

— Если кто-нибудь узнает, — процедил сквозь зубы Тэхён, — они свяжут это со мной быстрее, чем мы успеем моргнуть. Я не знаю, что они делают и зачем, что за ритуалы совершают, но другим это видеть нельзя. И этот мальчик не должен… — Тэхён осёкся.

Кивнув, Юнги быстро нашёл выход. Сорвав, тело замотали в здешнее тряпьё и простыни, вынесли на поверхность, слили немного бензина из машины и сожгли на заднем дворе.

Плотное марево поднималось выше, жгло глаза, искры взрывались на фоне чёрного неба. Тэхён знал, что пришлось пережить этому несчастному юноше, и его пробирала дрожь, озноб, берущий начало из самого нутра, из-под песочной клетки каждой кости. Он не был первым и последним? Он тот, кого ожидала эта участь и тот, кто сумел её избежать. Предположительно, Тэхён мог кончить так же, если бы не Чонгук.

Если бы не Чонгук…

В отличие от священника, замершего с последней молитвой на устах, он до крови прикусил губу и, ощутив нужду в таблетках, отправился в машину, выпил больше положенного, но успокоение ощутимо притупленное.

На пути в Катанию машину вёл Юнги. Потрясённые, за все три часа они так ни разу и не заговорили, остановились в мотеле на въезде, смыли с себя подвальные останки и, прогнав оторопь водкой, легли в одну постель.

***

Да, как и обещали, они вернулись в течение одних суток, после обеда. Чимин обрадовался сиюминутно. При первом взгляде на Тэхёна, сердце его забилось в страшной тревоге, лодыжки скрутило. Он мог поклясться, что начинал видеть густую бесформенную тень, бредшую прежде по берегу, ту самую, что насиловала и себя, и его. Время, точно сделав пару витков по спирали, снова вошло в одно русло, возвращая их назад и заодно набрасывая петли на шеи.