Близость служила защитным коконом, Тэхён представлял, как Чонгук покрывает его тело подобно густому бальзаму и не даёт просочиться никому и ничему чужому. Это исцеляло лучше прописанных таблеток. Как и его невесомые поцелуи, скапливающиеся на губах, ласково опускающиеся к шее. Тело Тэхёна принимало лишь его притязания, стремилось ему навстречу.

Иной раз Чонгук просто притягивал его голову к груди и поглаживал, пропуская пряди волос сквозь пальцы и глядя в далёкое далёко, его терзала какая-то неведомая беспричинная печаль. Позже она перерастала в участившиеся поцелуи, Чонгук подгонял их к чему-то важному, он хотел успеть. Тэхён приходил в себя, просыпался, он ощущал, что Чонгук хранил его прежнего, хранил и оберегал, как снятый давным-давно слепок. Он увлекал его за собой, требуя войти в одну реку дважды.

В один из вечеров это случилось снова, воссоединение, написанное с чистого листа, не животное или пропаренное страстью. Событие редкой нежности, единственное в своём роде, неповторимое. Чонгук зацеловал его сверху донизу, прикасаясь с запасом, осторожностью. Тэхён содрогнулся под ним и, окольцевав руками спину, впился в лопатки ногтями. При первом толчке вскинулся, застонал, но стерпел. Чонгук - не они. И он впустил его вместе с подвальной сыростью, а нашёл только соль на виске, смазав её губами. Растворялись полузабытые мороки. Чонгук приливным волнами оседал на коже. Он мог забрать это, мог забрать всё плохое - и развеять. И Тэхён отдавал ему ту боль, наслоившуюся и тяжёлую, отдавал и царапался, грыз его и щедро одаривал синяками. Движения насыщенные, кожа склеилась, и в момент - ореол света, исходящий будто бы от них, но выше.

Отдышавшись, Тэхён прильнул с иным намерением, и Чонгук тоже позволил, впустил его в себя и ахнул, сделался тоньше, но не слабее. Тэхён пробовал ударить - Чонгук ловил и перехватывал руки, Тэхён пробовал душить и не мог подступиться, в отместку мял зубами его губы и получал равноценное в обмен. Они раздирали друг друга, но не доходя, совсем немного не добираясь до роковой черты. И это становилось похожим на танец у пропасти.

…Посреди ночи, выплыв из дрёмы, Чонгук нарушил покой вполголоса, хотя долго не решался будить, да и вообще не собирался разводить болтологию, наметив исчезнуть без лишних обмолвок. Однако, вынуждала совесть или что-то ещё.

— Тэхён, я ухожу.

Фраза ударила молотом, Тэхён приподнялся и, нахмурившись, переспросил:

— Уже? Сейчас?

— Не в том смысле, что отсюда, — Чонгук нервно облизнул губы. — Вообще. Из мафии. Не могу больше.

Сев, он закурил, чувствуя напряжение, каким окатывало позвонки.

— Не пялься на меня так, а.

Тэхён действительно смотрел на него, недоумевая, но уже приготовившись напасть, закипеть, заслышав в сказанном угрозу.

— Что за херню ты сказанул, Чонгук? Уходишь из мафии? Нормальные такие шутки.

— Я и не шучу, — голос Чонгука стал холоднее, предложения чеканились без натяжки. — Я серьёзно. Меня всё это заебало, местные распорядки и морали. Сначала смерть родителей, потом куча неизвестных, которых мы убиваем лишь потому, что так надо. Кому надо-то, блять? Тебе, мне? Нет. Нам на уши навешали лапши, а мы давай жрать её тоннами, вместо того, чтобы снять и увидеть правду… — он обернулся, Тэхён сидел насупившись и поджав губы, ковыряя пальцами подушку. — Ну и потом - ты. Всё это дерьмо, что с тобой случилось, эта дикая история…

— Ты в этом не виноват, — сказал Тэхён.

— Знаю. Но для меня это как последняя капля. И кто знает, что ещё произойдёт? Не хочу я ждать у моря погоды, — добавил он с безнадёгой и глубоко вздохнул. — С меня хватит.

— Что ты несёшь? — взвился Тэхён, ужасаясь тому ничтожному разрыву в биении сердца. — Из мафии нельзя выйти. Только вперёд ногами. Тебе просто нужно отдохнуть и обо всём хорошенько подумать.

— Нет, Тэхён, — Чонгук протянул руку и погладил его по щеке. — Я уже хорошенько подумал. И знаешь, на хую я вертел эту контору и их писаные законы. Да, я сбегу, но это мой выбор и мне за него отвечать, не тебе.

Он ведь знал, что Тэхён не последует за ним, не станет рисковать, и потому цеплял за живое почти намеренно. Едва Тэхён успел оклематься, как грянул новый удар. За одну ночь смывалась Атлантида, Чонгук пытался отмыться от содеянного, устал от тяжбы службы, благодарить никого не планировал, отмахивался от нажитых благ, неожиданно избрав праведный путь… Его право. Он никогда не был напрочь плохим парнем и было бы эгоистично вязать на нём свои ленты. Но отправиться на верную смерть в одиночку, как можно? Нет, это не походило на предательство, но Тэхён не мог подобрать слов, те распадались, а самого его полосовало обидой вдоль и поперёк. Отговаривать Чонгука, останавливать его…? Что делать?!

Тэхён просто схватился за его запястья и держал, не давая поднести сигарету, и та тлела, прожигая простынь.

— Ты не можешь.

— Могу.

— Не пори горячку. Они тебя найдут.

— Вы с Чимином меня не выдадите, — Чонгук пожал плечами. — Суток мне хватит, чтобы убраться отсюда подальше. Раньше меня и не хватятся, не такая уж важная сошка. А там, как повезёт.

Он не поддавался уговорам и упирался в одно: усталость. Он шёл вслед за амбициями, за Тэхёном, но после последнего инцидента, переломившего их, как соломинки… О нет, верить в незыблемость семьи, довольствоваться ролью инструментов? Сколько он будет внушать себе, что это во благо и выбранное - именно его путь?

— Мы как-то с тобой говорили о том, что было бы круто, вернись мы в Корею.

— Наш дом здесь.

— Твой дом, Тэхён. Но не мой. Я здесь как чувствовал себя чужой собакой с первого дня, так и сейчас то же самое. Ничего не меняется.

Тэхён ощутил полынный привкус страха. Чонгука невозможно отпустить: все стены и призраки тут же обрушатся и сдерут шрамы.

— Послушай, ладно. Я понимаю, о чём ты. Но не обязательно убивать, так будет не всегда, если тебя это настолько коробит, — против своей воли Тэхён заговорил доводами, скороговоркой. — Однажды мы просто будем разъезжать на своих…

— …дорогих тачках и ебать наших многочисленных пассий, да, ты говорил. Я помню, Тэхён. Помню. Но это однажды, — усмехнулся Чонгук и покосился на пару миллиметров до фильтра. — Дай мне затянуться ещё разок, детка?

Иногда он использовал это слово, которое Тэхёна бесило. Он неохотно отпустил его, позволил отделаться от окурка, взяться за раскиданную одежду, и чувствовал, что эта обстановка - слишком взрослая для них, выбитая с последней ленты старой катушки кино. Он не мог допустить и мысли, что Чонгука не станет рядом, губы задрожали.

— Раз так, мы с Чимином пойдём с тобой.

— Вот уж нет. Хочешь им рисковать? — брошено сурово.

— Тогда только мы вдвоём.

— Оставишь беднягу одного? — Чонгук застёгивал пуговицу за пуговицей, медлил.

— А ты, — Тэхён жгуче посмотрел исподлобья, ещё чуть-чуть, и он встал бы, чтобы подраться. И совершенно нелепым звучало следующее, не присущее им, инородное, тихое: — Ты… оставишь меня?

Наверное, Чонгук ждал этого вопроса. Расстановки приоритетов. Встав коленом на край кровати, он притянул Тэхёна за шею, склонился над ухом.

— Я оставлю тебя, Тэхён. Так будет лучше. Лучше я сам уйду, чем когда-нибудь сдохну у тебя на глазах или ты у меня. А если ты хочешь знать, что я чувствую… — Тэхён уцепился за его шею и неоднократно попросил заткнуться. — Нет, я скажу. Мне жаль.

Прикусив язык, Тэхён стерпел. Потому как лучше услышать это, нежели отрицательное и разбивающее «нет», вообще - вдаваться в подробности, ковыряться в усложнённых узорах мальчишечьих чувств. Они ведь не слабачки какие, чтобы срываться на тупую патетику, да и Тэхён предчувствовал, что это когда-нибудь случится, их разведут если не разногласия, то случайная пуля. Да разве знал, что будет настолько тошно просто от того, что Чонгук подастся в отступники?

— Почему ты так… почему сейчас?

— Я уже всё сказал и решил. Извини. Время прощаться, — Чонгук отстранился и сделал шаг к двери.