Но чтобы легенда закончилась красиво, герой должен вовремя уйти. Вечно живой герой – бремя для потомков, а в случае Текудера – особенно тяжкое бремя. Любая битва с созданием Запределья несет опасность: разрушив клетку плоти, победитель демона выпускает в мир его душу. Покалеченную, поверженную, но живую. И становится первым, кого встречает внутренняя суть чудовища во внешнем незнакомом мире. Крохотная частичка, обрывок чужеродной энергии, цепляется к своему губителю, проникает внутрь с кровью, становится неразделимой с врагом. Так в душе героя поселяется и начинает расти семя иного мира. Ритуалы изгнания демонов из демоноборцев известны с незапамятных времен... и давно забыты за ненадобностью. Граница между мирами была прочна, враждебные сущности с изнанки много веков не нарушали ее. Люди утратили осторожность, поэтому после битвы никто не провел над Текудером необходимых ритуалов.
Демон рос, питаясь его страданиями, занимал место в разуме воина, говорил его устами, действовал его руками. А поскольку был силен, то обиды и разрушения, причиненные людям и их имуществу, оказались обильны. Не понимая природы изменений, происходящих с ним, Текудер сделался вспыльчив, раздражителен, начал пить, чтобы отбить память о том, что совершал не сам, о действиях, которые не мог контролировать, что тоже не добавило ему популярности. Если современники легендарной битвы почитали Текудера, то уже их дети начали задавать неудобные вопросы: сколько еще лет мы должны его терпеть? Пошел шепоток между деревенскими: так ли уж благороден герой, как повествуют легенды? Достоин ли этот полубезумный, крепко пьющий человек той славы, что разнеслась о нем по Шусину? А если еще учесть его более чем сомнительное происхождение и бедовое детство… Сход постановил: недостоин. Такого нельзя приглашать в компанию к приличным людям. Его стали прятать от поклонников – реальный, а не мифический, Текудер стал обузой для сельчан, скелетом в их шкафу. Очень крупным скелетом, регулярно норовившим выломать дверцы шкафа.
Однако поток паломников в родную деревню героя Шусина хоть и стал меньше, но полностью не иссяк, и многие согласны были заплатить любые деньги за то, чтобы остановиться в его жилище. Вот оборотистые деревенские старейшины и призадумались – куда одинокому бобылю такие хоромы, тем более, что он не каждую ночь до них добирается, а зачастую засыпает там, где свалился? Дом Текудера был превращен в гостиный двор, его самого тихо и незаметно выселили в сарай, где раньше держали овец, а трактирщик ради собственного спокойствия обязался кормить и поить бывшего владельца. Легендарный меч, сразивший демона, и расшитый золотом плащ были хозяйственно прибраны старостой. Драгоценные кубки и подносы тонкой работы – дары от благодарных жителей – разошлись по старейшинам… Ягмир гулял в общем табуне, исправно снабжая общину элитным потомством. А герой Текудер превратился в дядьку Кудю, местного пьяницу и дебошира. Диковину.
Не может живой человек устоять на вершине человеческой благодарности. Всем было бы лучше, если бы герой не вышел из схватки живым. Бессмертие реальное и бессмертие памяти людской не могут достаться одному: воистину, это ноша тяжела. Только избирательность памяти, благородно закрывающая глаза на прегрешения умершего, способна передать потомкам светлый идеал, образ настоящего героя. Живущий прототип этому только помеха.
Мы направлялись на север, навстречу зиме, стараясь держаться в стороне от обжитых мест. Совсем недалеко, на границе с кайджунской степью нас ждал еще один Камень силы. Я слышал его зов, видел направление потоков энергий над головой... но лошадки несли нас восточней, к предгорьям Тянь-Мыня, хотя мы давным-давно могли быть там, рядом с ним. Ехали быстро, останавливаясь лишь на ночные привалы, но времени затратили уже больше двух недель. Ледяное дыхание ветра срывало с деревьев остатки листвы, потемнела зелень сосен и кедров, землю для ночевок внутри шалашей приходилось прогревать кострами и устилать толстой подушкой лапника. Время от времени в ночи раздавался вой волчих стай. Ныла от холода не так уж и давно зарубцевавшаяся рана, сводило судорогой пальцы рук, сжимавших повод, щипало морозом щеки, не прикрытые мехом малахая. Тяжко приходилось и избалованным красавцам коням с их короткой шелковистой шерстью, привыкшим в наступающих холодах хрустеть овсом в теплой деревенской конюшне. Где мы оставим их, когда подойдем к предгорьям? Просто бросим? Жалко-то как!
Текудер ничем не помогал. Хорошо, хоть не мешал, конечно, но толку от него не было никакого: безучастно покачивался в седле Мерхе, ел, что дают, спал, где положат. Он окончательно погрузился в себя, находя внутренний мир более значимым, чем тот, что нас окружает. Раздражал безмерно: сейчас он стал обузой для нас, и вел себя так, будто это – в порядке вещей! Но Учитель Доо словно не замечал тяжести упавшего на плечи бремени и терпеливо возился с бывшим учеником. Глаза его ввалились, лицо осунулось, но ни слова жалобы не слетало с обветренных губ. Терпение и решимость наставника заставляли и меня сдерживать рвущиеся с языка ругательства – всем нам сейчас нелегко.
Вернуть потерянное было уважение к герою помог сеньор де Норона, как-то вечером предпринявший отчаянную попытку обрести независимость от сознания владельца тела. Начало трансформации я пропустил: отводил коней в сторону от места стоянки, чтобы как следует высушить и накрыть попонами. Шум, поднявшийся у наполовину обустроенного костра, заставил бросить скребницу и, успокоив Мерхе, поспешить к месту разворачивающихся событий. Я чуть-чуть опоздал: Учитель Доо уже скрутил Текудера-Норону каким-то изощренным приемом.
– Чего же тебе не хватает, любезный? – тихо выговаривал он, наклонившись к заострившемуся уху. – Ты дышишь, видишь, чувствуешь мир… пусть с помощью ворованного тела, но ты живешь...
– Тело с-смерда… – рычал глухо демон в ответ, стараясь вырваться из захвата, – прос-столюдина, ублюдка, ш-шлюхиного сына… это поз-сор!
Черты лица снова дрогнули, поплыли, словно выбирая окончательный облик.
– Тело героя, которого с благодарностью помнит Шусин вот уже сто лет, – голос наставника оставался ровным, только мышцы напряглись до предела. – Благородство – в душе, ты знаешь об этом сам, неудачник, не способный на достойное перерождение! Он победил тебя тогда, одолеет и сейчас.
– Ха! Я его почти уничтож-ж-жил! – сквозь хрип и стиснутые зубы, прорычал демон. – Нет больш-ше твоего ученичка!
И тут Текудер нанес удар. Видимо, во время путешествия он копил силы, концентрировал их, чтобы решить исход боя за один ход. Из носа и ушей хлынула кровь, яростно пылающие алыми углями глаза потухли, тело несколько раз дернулось в конвульсиях… и затихло.
– Стоять сможешь? – спросил Учитель Доо бывшего ученика, превращая захват в поддержку.
Тот кивнул и выпрямился, пошатываясь. Принял из рук наставника фляжку с водой, жадно глотнул и вылил влагу в ладонь, растерев по лицу потеки крови. Учитель Доо поморщился, порылся в рукаве и вынул полотняное полотенце, расшитое по краю драконами.
– Клоун, – слабо улыбнулся Текудер, принимая ткань.
Наставник вернул ему улыбку.
А я смотрел на них, привычно стоящих бок о бок, и видел иное.
Крепкий вихрастый мальчишка вытирает кулаком со сбитыми костяшками кровь из носа и настороженным взглядом сопровождает каждое движение одетого в дорогую броню всадника, легко соскочившего с мощного боевого коня. Воин улыбается, извлекает из узкого рукава шелковой поддоспешной рубахи крупное румяное яблоко и протягивает его на раскрытой ладони. Ребенок, чуть помедлив, принимает угощение: яблоко остро пахнет медом и приключениями, сказочной жизнью, совсем не такой, к которой он привык. Сегодня деревенские пацаны, как всегда, навалились скопом, побили и сбежали лечить свои синяки. Вечером их родители придут в дом и будут кричать на маму. Никто из деревни слова доброго им не сказал за все десять лет жизни мальчугана, куском хлеба не поделился, а странный чужак не просто угощает яблоком, но еще и вынимает его из рукава… Так же делал яркий смешной человечек на осенней ярмарке, – мама называла его клоуном, – он еще и жонглировал всеми вынутыми оттуда вещами. Ребенок был восхищен акробатическими трюками, ловкостью и весельем – настоящим волшебством, ярким пятном в череде серых дней и серых людей. И даже сбежал бы с бродячим цирком… но он никогда не бросит маму! «Клоун!» – восторженно шепчет мальчишка, шагнув к незнакомцу.
