Косте тоже было наплевать, один человек ничего не изменит в его жизни. Взгляд был устремлён в окно, наблюдая за кружащимися в воздухе хлопьями снега. Ему было очень больно. Моральная боль была намного сильнее, чем физическая. Он считал так. Ведь физическую можно пережить, ну отрубят тебе руку — новая не отрастёт, зато пройдёт. А вот моральная болит внутри, с ней болят душа и сердце. Ежеминутно напоминает о себе, отчего становится тошно даже смотреть в зеркало. И Костя винил лишь себя. Но Влад считал, что они были оба виноваты в этой ситуации. Косте нужно было лишь выговориться. Выпытывать, а самому не нужно было так быстро поступать, даже не обдумав. Просто сердце сыграло дурную игру, а разум далеко не хотел этого. Теперь оба страдали. За эти три дня Владислав практически ничего не ел, у него была настолько сильная хандра, да она и сейчас продолжается, только не в такой сильной форме. Теперь он хотя бы с постели встаёт чаще, с родителями пересекается. Те уже не знают, что предпринимать. Караулят у дверей, спрашивают, перечисляют все возможные проблемы и причины. А он отговаривался тем, что, кажется, простудился. Да уж. Не спал ночами, засыпал только под раннее утро, когда до учёбы уже оставался час от силы.

Девятиклассник теперь вовсе не ложился, если повезёт — засыпает прямо за компьютерном столом, утыкаясь в сложенные руки. Его глаза были красные, даже не похожи на человеческие. Мама уже прокапала дозу таблеток от коньюктивита, но процветания всё равно не видать. Да и сын молчит. Он почти ни с кем не разговаривает, пару раз пытался… Да что там пару раз, названивал каждую минуту Владу, но всё было тщетно, тот трубку не брал, вообще телефон потом выключил. Мальчики не плачут? Знаете, бред тот ещё. Почему все люди делят на гендер? Даже шампунь. Просто у человека, если есть внутри помощник, который подаёт сигнал — плакать, то человек, естественно, это и делает. Данный механизм придуман для того, чтобы человек не сошёл с ума. У кого-то он не развит, у кого-то средний, а у кого-то очень слабый и можно зареветь в любую минуту. Люди делятся на ранимых, близко принимающих к сердцу и на людей холодных и превращающих ситуацию в шуточную форму. А есть люди средние. Они уже ни на что не делятся.

-Так, читаем следующее упражнение, -перелистывает страницу пухлого учебника учитель, слегка смачивает палец, чтобы легче было. Так забавно за этим наблюдать, даже улыбка напрашивалась. Вообще, учитель английского душой компании был, с ним и поговорить было можно, открыться, чай попить после уроков.

В одиннадцатом классе снова шёл урок химии. Роман уже дёргается с обычного слова «реакция», требует частого «можно выйти», чтобы невзначай не попасться на опытах снова. Хватило предыдущего раза, отмывался два часа. Ефрентий Гаврилович стоял у доски и рассказывал о реакциях, протекающих в разных средах, о возможности её форм и скорости. Влад пересел от надоедающей одноклассницы, на весь класс сказав ей то, что ему уже везде мерещится звук затвора её передней камеры. Та подтирала салфетками потёкшую тушь, говорила ему, какой он бесчувственный сухарь и чёрствый человек. Но юноша лишь закатывал глаза и думал совсем об отстранённом. Он не был таким, как кричала о нём фифа. Как раз таки умел чувствовать и переживать, просто не каждый человек способен выдержать нескончаемые корчи рож на фотографию, да ещё и в кадр всё время попадать.

-Ребята, я отлучусь ненадолго, вы пока следующий параграф читайте, -молодой учитель убрал за ухо белые волосы, складывая стопки бумаг к себе в портфель.

-И не возвращайтесь! -крикнул ему вслед Роман, до сих пор держа обиду на учителя. Хоть тот и не был причастен к «взрыву», но прекрасно понимал, что отвечает за учеников и сам тогда сказал, что реакция не пойдёт.

Почти сразу же начался балаган и шум. Хотелось заткнуть себе уши наушниками или бирюшами, но ни одних, ни других не было под рукой. Приходилось это выслушивать и даже участвовать в разговоре. Владиславу сегодня предложили погулять, на что он согласился почти сразу же. С одноклассниками у него были прекрасные отношения, пусть и не со всеми.

-Пацаны, а можно с вами? -зевает Рома, упираясь головой о ладонь. Ещё чуть-чуть и он положит голову на мягкий учебник по химии, начнёт проваливаться в сон… А вдруг что-то взорвётся?!

-Ромчик, у тебя же баба теперь есть, -подло улыбается одноклассник, записывая число у себя в общей тетради.

-Сам ты баба, а это — мечта! -с восхищением протянул русоволосый, прикрывая задумчивые глаза. Ещё немного и ворон точно будет читать. Владислав недовольно оглянул друга, что сидел за соседней партой и явно невыспавшийся. Чисто теоретически, у него теперь тоже «бабы» нету, поэтому и гулять дозволено сколько угодно.

Вернулся учитель. Роман тут же принял вид грозного воина, который в любую минуту готов был запустить копьё во вражеское пространство. В классе сразу стало тихо, потому что все знали, каким бывает учитель в гневе, пусть ещё молодой, зато яростный какой! Всем двойки поставит, заставит колбы свои чистить.

Учебный день почти закончился. За все перемены и время, проведенное в столовой, спортзале, никто из четвёрки друзей не пересекался и не виделся. Не особо хотелось. У Олеси сегодня тоже завал, хочется плакать от плотного графика, забитого на каждую минуту. Девушка сильно устала. Её золотистые локоны сегодня были какие-то растрепанные, будто пол ночи занималась физикой и проводила опыты, как Эйнштейн. Всё валилось с рук, даже алгебра не понималась и не хотела решаться. Роман тут не способен помочь, разве что на некоторое время, да и не хотелось навязывать свои проблемы ему, так как ещё сдаёт экзамены, у самого навалом всего.

-Да блин! -несколько тяжёлых книг вывалились из раскрытого рюкзака и покатились кубарем по лестнице. Это была последняя капля на сегодня. Из ярких зелёных глаз начали появляться прозрачные слезинки. Хорошо, что Олеся сегодня тушью не накрасилась, а то была бы пандой. Она обессиленно присела, собирая книги к себе в портфель.

Вдруг мутный из-за слёз взгляд девушки уловил чью-то другую аккуратную ручку, которая помогала сложить учебники в стопку. Панфилова подняла взор, вдыхая приоткрытым ртом как можно больше воздуха, поскольку нос уже был заложен.

-Это твоё? -протянула книги новенькая девочка, лучисто улыбаясь и сидя напротив Олеси также на корточках. Улыбка была искренняя, но было видно, что грустная, наполненная ненастоящими радостями. Просто это уже вошло в привычку.

-Спасибо, -приняла книги Олеся, уже закрывая самый большой карман рюкзака замочком. Как он умудрился так раскрыться и выпустить всё наружу? Девушка смахнула волосы назад, вставая и выпрямляясь. Следом за ней и Изабелла.

-Почему ты плачешь? -тон голоса новенькой сразу же заменился на более печальный, жалобливый. Ей не нравилось, когда рядом с ней был кто-то грустный, хоть и сама она чуть ли не жила этой вечной тоской, терзающей сердце.

Поникший взгляд Олеси заперся в очах, от этого вопроса всегда хотелось плакать ещё больше. Девушка и вовсе сорвалась, уткнувшись к Изабелле в плечо. Та удивилась, но мгновенно поняла, что человек нуждается в помощи, поддержке. Руки неуверенно приобняли Олесю, а спина уперлась о деревянные перила школьных лестниц. Равнодушные ученики один за другим спускались\поднимались по толстым ступенькам.

-Как мне всё это надоело, -щёки Олеси обрели багровый оттенок из-за слёз, что вылезли наружу сами, по такому же принципу «внутреннего помощника». Её голос был дрожащим, самым страшным на земле, поскольку в нём было пропитано столько боли и безысходности, что не перечесть по пальцам.

-Ну-ну, можешь рассказать мне всё, -волосы девушек словно слились воедино. Можно было отличить их лишь по тому, что у Беллы локоны были темнее. Они сошли с лестницы, уходя в более спокойное место, где можно сесть и хорошо побеседовать, чтобы всё было внятно и понятно. Это была столовая. Изабелла принесла горячего компота для новой подруги, даже самой первой, которая появилась в этой школе. Олеся дрожащими пальцами приняла прозрачную чашку, отпивая от неё немного.