Оставив в робе, в нашей раздевалке,
Всю тяжесть смены долгой и ночной,
Плестись под солнцем с тенью вдогонялки.
Но я пошел по сказочной глуши,
Не знающий ни грусти, ни печали...
Два жаворонка – две живых души –
Доверчиво меня сопровождали.
Хохластые, невзрачные на вид...
Один взлетит, прольется – песню сладит
И ждет меня.
Потом другой взлетит
И впереди на край дороги сядет...
В пустыне, на безлюдном большаке,
Где было одиночество не властно,
Я слушал песнь
На птичьем языке.
Она всего два слова:
«Жизнь прекрасна!..»
* * *
Пришло письмо – без адреса обратного...
Таких фамилий в нашем доме нет.
Но адрес – наш...
Мне думалось: порвать его
Иль прочитать?
Куда пошлешь ответ?
Оно лежало тихое, манящее.
А я ходил, баюкая мой пыл...
Наверно, надо опустить бы в ящик?..
Решился – надорвал конверт и вскрыл!
Письмо письмом, приветы да поклоны,
Чуть - о погоде: вскрылася река,
Знакомые советы да резоны.
Видать, писала старая рука!
Читал легко, написано исправно...
Но от догадки оробел на миг:
Ведь мы сюда приехали недавно,
До нас жил в этой комнате старик!
Письмо – ему!
Но крепко припоздало
На перегонах долгих, почтовых...
Пришло письмо, как понял я, с Урала,
Но адресата нет уже в живых.
Ну нет и нет!
А мне какое дело?
Но только где он, где он, мой покой:
Весь день хожу потухший, оробелый
Перед чужой нахлынувшей бедой...
На родине Низами
Я в жизни не бывал ни разу
(Хоть возраст к тридцати восьми!)
В предгорьях Малого Кавказа,
Там, где родился Низами.
И вот в который раз –
в который! –
Как будто забываясь сном,
Вдали в степи я вижу горы
В молчанье мудром, вековом.
В низинах сумерки намякли,
А в них, созвездьями горя,
Огни желтеющие саклей –
Точь-в-точь как капли янтаря.
Там очаги пылают жарко,
Овчиной пахнущий уют
И смуглые азербайджанки
Напевы древние поют.
Я осязаю этот запах,
Вдыхаю ароматный чад!
И старики сидят в папахах,
Как горы гордые – молчат.
Спят сладко-сладко в зыбках дети,
Таятся тени по углам,
И в полумраке, в полусвете
Собаки брешут по дворам.
А ночь обрушивает разом
Свой мрак над миром,
Над людьми.
О сказка Малого Кавказа!
О край, где вырос Низами!..
На приколе
Сидим во главе с диспетчером,
Буржуйка гудит – жара!
Сегодня нам делать нечего:
Пурга началась вчера.
Такая – бессилен трактор...
Осталось одно – курить,
Пургу за ее характер
Нелестным словцом корить.
А в поле такое месиво –
Ни зги не видать за шаг...
Невесело нам, невесело
Отсиживаться вот так!
Нажать бы на всю железку!
Чихать бы на снежный ад!
Из инея занавески
В диспетчерской нашей висят.
В окошке – норой мышиной –
Выдута нами дыра:
Глядим на свои машины
Бездельники-шофера.
И ждем не дождемся рейса.
И комната словно клеть...
Оттаивай, сердце, грейся:
Успеешь в пути огрубеть...
* * *
Бездонна ночь. Луна уже в зените.
В кустах угомонился козодой.
«Не торопите дни, не торопите:
Они пройдут своею чередой».
Так что же нас обуревает спешка
И мы ее послушные рабы?
Природы откровенная насмешка?
Закономерность суетной судьбы?!
Мучительно ищу в ночи ответа
До стыни, до горения в груди...
Еще одно вдали осталось лето.
Костром пылает осень впереди.
А недоделок тяжкое беремя
Все ниже гнет и властвует:
«Спеши!
И не заметишь, как подступит время
И возвестит о смертности души!..»
Стою задумчив, как когда-то витязь:
Коня терять иль голову сложить...
«Не торопите дни...»
Но торопитесь
Прочувствовать, продумать, совершить!
Обслуживающий персонал
Я покоя в судьбе не искал,
Но несчастье стряслось в пустыне.
И обслуживающий персонал –
Окруженье мое отныне.
Кто ж такой я, чтоб люди меня
И выхаживали, и жалели,
В продолжение тихого дня
Приходили к моей постели?
Предлагали – поешь, испей,
Приносили по просьбе «утку».
И чтоб было мне веселей,-
Все пройдет, мол! –
дарили шутку.
Вот и боль не так и остра:
У нее притупили грани.
Говорю я: «Спасибо, сестра!»
И желаю здоровья няне.
И в часы эти долгие вдруг,
Удивляя меня нимало,
«Человек человеку – друг»
По-иному совсем прозвучало.
Допоздна я опять не засну:
Что-то в сердце творится такое!..
Вот такие, наверно, в войну
Выносили солдат с поля боя...
Мартовская вода
Светилась высь закатная,
Дрожала даль прозрачная.
А за пузатой кадкою
Таились тени мрачные.
И мы по тропке узенькой –
Обледенелой, матовой,-
Звеня ведерной музыкой,
Шли за водою мартовской.
Вокруг сугробы грудились –
Снега окаменевшие.
В боярышнике – чудилось –
Следят за нами лешие.
Мы в допотопных валенках,
Глазасто-конопатые...
А рядом на проталинках
Подснежники лохматые.
Мне и сегодня помнится –
Вода в ведерке динькала!
Вода без хлорной примеси,
Прозрачная, со льдинками.
Вода такая вкусная
Из луночки, под горкою,
Что я ее закусывал
Хрустящей хлебной коркою...
* * *
Люблю это время – час поэтов и дворников,
Золотая пора удивленных людей:
Полумрак мостовых, и задумчивость двориков,
И домашний напев голубей...
Вот прохожий прошел по делам своим дачным.
Просыпается в скверике птичий базар.
«День сегодняшний
Оченно будет удачным!» -
Так мне дворник знакомый сказал.
Он не так чтоб и стар, но завел для порядку,
Как по штату должно быть, метелки усов.
Мы с ним курим:
Я к слову, а он – «с устатку»,
Разговор наш – несколько слов.
А покой пробуждается, звуками полнится...
Мы прощаемся с дворником,
Я дальше иду...
Это утро, я знаю, надолго запомнится:
Подобных негусто бывает в году.
Воскресенье – отрада!
Ни забот, ни усилий,
Обновленный, шагаю по ранней заре.
Мне хорошие люди тебя воскресили,
Песня – юность моя,
В каждом тихом дворе...
Нулевая палата
Скажи – с чего опять не спится?
Тоска тягучая такая...
Окошком желтым горбольницы
Глядит палата нулевая.
В ней по-казенному негромко,
В ней цвета синего панели.
И незнакомая девчонка
Уж год как не встает с постели.
Покой больницы однозначен,–
Стремленье к солнечному свету.
А нам, бездельникам ходячим,
Нельзя входить в палату эту.
Ах, нам ее совсем не знать бы
В застолье доминошном нашем!
И гоготать –
пройдет до свадьбы,
Мол, мы на ней еще попляшем!..
Но, семеня и ковыляя,
Мы колобродим молчаливо,
И санитарка баба Рая
Так неуживчива, сварлива.
Но хмарь сегодня просветлела,
С небес и лиц согнала тучи,
И новость птицей пролетела:
Девчонке нашей стало лучше!
