Ты, вырвавшийся от красавиц

И от стаканов круговых.

...Пусть в тюле где-то ночь пустая.

Пусть крик и песня вдалеке.

Ты всё забудешь,

припадая

К покрытой венами руке.

1970

МОИМИ ГЛАЗАМИ

Я весь умру. Всерьёз и бесповоротно.

Я умру действительно,

Я не перейду в травы, в цветы, в жучков.

От меня ничего не останется...

Я не буду участвовать,—

Зачем обольщаться? —

В круговороте природы.

Прах, оставшийся после меня,— это не я.

Лгут все поэты! Надо быть беспощадным.

«Ничто» — вот что

Будет лежать под, холмиком на Ваганькове.

Ты придёшь, опираясь на зонтик,

Ты постоишь над холмиком,

Под которым лежит «Ничто», потом вытрешь слезу...

Но мальчик, прочитавший моё стихотворение,

Взглянет на мир моими глазами.

1963

ПО ТУ СТОРОНУ ЛИЦА

Я как-то раз

На горячей дороге в Альпах, в местности,

Где были когда-то концлагеря,

Попал в самую середину

Пыльного стада овец.

Овцы равнодушно обтекали меня,

Как островок,

С обеих сторон.

Они тыкались своими тупыми

Курчавыми мордами

В меня и друг в друга.

Они шли, как шли по этой дороге

Тысячу лет назад,

И две тысячи лет назад.

Они текли, как текла бы

Долина вместе с травой,

Как текли бы холмы,

Как небо с облаками...

Пастух схватил одного барана

И вынул складной нож.

Другой пастух стал разводить

Костер для ужина...

Но если поднять лицо человека,

Как крышку бака,

Под ним будет клубиться

Хаос.

1964 Заульгау

ЛЕТОПИСЕЦ

Вея чистую быль от нелепиц,

Проходя между бездн и высот,

Летописец-старик, страстотерпец,

Страшный крест свой по жизни несёт...

Так кого-то забили в железа,

Кто-то спущен был с башни в проем,

Тот преставился «иже зареза»

Брата в Гжатском именье своём.

Очи скорбные, жидкие пряди.

От дворовых свободен работ,

Только правды единственной ради

Он скребёт, и скребёт, и скребёт...

Что послы возвратились из Рима

И кто пытан на днях колесом...

Будто так уж необходимо

Нам об этом узнать обо всём!

За бойницей гудят христиане.

Им плевать, если глубже, на дно

Опускаясь в ночном океане,

Будет прошлое погребено.

Лишь один он, исполненный страхом,

Слыша в сердце неведомый глас,

Всё скребёт... «Аз смиренно писахом»

Не смыкает вдавившихся глаз.

Не какой-то бумагомарака!..

Он - далёким потомкам под нос

Света горсточку, вырвав из мрака,

На дрожащей ладони поднёс.

Мелочь былей, что нету дороже,

Словно бусинки нижет на нить

И трепещет от ужаса: «Боже,

О, не дай ни одной обронить!»

И во взгляде огонь святотатца,

И перо расщепил на листе:

«О, не дай ни одной затеряться

В бесконечной твоей пустоте!..»

Быть нельзя и худей и забитей,

Но как змий-искуситель умён:

«Что он значит, твой мир без событий,

Без характеров, дат и имён?»

1967

* * *

Жизнь у него, однако, не плохая...

Там за оградой, где по остриям

Вверх вьётся плющ, в шелку лежит, вдыхая

Пунцовые цветы,

Омар Хайям.

Уста сравнить ли в сотый раз с рубином,

Иль, уж ни с чем не сравнивая впредь,

Полузакрытым взглядом ястребиным

На медлящую женщину смотреть?..

В цветном дворце средь страшных наслаждений,

Где вечен сон, а человек что вошь,

Чего ты хочешь, отвечай мне, гений?

Чему ты учишь и куда зовёшь?..

И он ответит: жизнь сплошная мука.

Так надо, смерти чуя немоту,

Есть только сласти и как в бочке муха

Почить навеки в золотом меду.

1970

ПЧЕЛА

Людские заблуждения. Полна

История гигантских лжеоткрытий.

Какая паутина соткана

Из представлений, этих тонких нитей!

О, сколько тут прогнозов и афер!

О, сколько тут напущено тумана!

Тут Саваоф, и страшный Люцифер,

Златой Ваал, и злой чурбак шамана.

...Кряхтят жрецы, стирая пот с чела,

Творя химеры, что мудры, но зыбки...

А вот инстинкту верная пчела

Летит на цель впрямую, без ошибки.

1962

* * *

Опять с намокшей шляпы каплет,

в кармане звук пустой ключей.

Вот он идёт, полночный Гамлет,

ненужный.

Брошенный.

Ничей.

Под ноги лист кидает осень...

И вот, пригнувшийся слегка,

в пивную входит он и просит

полухолодного пивка.

Сперва пивко пролил оплошно,

потом,

таясь, поплакал всласть

о том, что так всё в мире сложно,

о том, что жизнь не удалась.

1971

ПРИРОДА

Природа.

И я не избег её козней,

И я любил, идя вдоль межи,

Гробовые молчания осени поздней,

Весны безудержные кутежи.

Что может её быть щедрей и краше?..

Я равно ценю, различья познав,

И виктории-регии белые чаши,

И вас, незабудки,

дети канав!

Природа!

Я рвал её путы и скрепы,

Я к солнцу руки тянул из норы...

Водопады и тигры её — свирепы,

Травы и овцы её — добры.

Я с детства пред нею благоговею...

Она была чахленьким деревцом,

За мусорной свалкой я встретился с нею

В колодце двора,

к лицу лицом.

Позже я плыл на плотах по Каме...

На тысячи вёрст безлюдье храня,

Лесами и царствующими облаками

Она окружала в те дни меня,

Я помню юг.

За пологим мысом

Дрожала пена — морей молоко.

В небе, разрубленная кипарисом,

Луна, поднявшаяся высоко...

Природа.

Она стучит родниками.

Тронь дно — и заноет кисть руки.

Под молчаливыми ледниками

Она погребает материки.

О ней не случайно сказано было:

Гони её в дверь — влезет в окно.

Весною асфальт не она ли пробила

Травинкой,

высосавшей зерно?

Всё живущее на два пола

Она разделила. Не спорить же с ней!

И нету резче, быть может, раскола,

Идущего от изначала дней.

Непреступаемая граница!

Как двум полюсам, как двум врагам,

Сливаясь вечно, всё же не слиться

Этим двум берегам.

И вот содрогается мир от пенья.

Выпаливая радость, страсть и тоску,

Разряженный в самые лучшие перья,