— Ее характер неисправим, но она слушается тебя, даже если ты этого не замечаешь. Она меняется ради тебя и улыбается тоже…

На этих словах стрелок приоткрыл глаза и с недоверием взглянул на Генри, но он улыбнулся и продолжил.

— Вспоминай эти слова, когда видишь ее, и ты тоже заметишь.

— Она, сказала мне…

— Забудь, что она сказала. В этом вся Реджина. Либо все, либо ничего, и, опасаясь, что всего ей не получить, она выбирает ничего. Из-за гордости.

— Из-за слабости, — выдавил Робин и почувствовал, как слова Генри тягучим бальзамом стекают на пылающее сердце, поглощая огонь и вселяя надежду.

— Твоя правда, но так она защищается.

— Вы думаете, она боится меня? — усмехнулся разбойник

— Боится подпустить так близко, что, потеряв, не сможет обрести покоя. Снова. Она уже теряла. Все, что стало с ней, все что стало с моей девочкой, случилось после потери. Злыми не рождаются, Робин, ими становятся, и Реджина стала такой после того, как ее сердце покрылось прахом первой потери. Она стала такой потому, что не было никого кто мог бы просто так взять и обнять ее, пообещав, что все будет хорошо. Ей нужен тот, кто решит все за нее, иначе она решает сама. Своим извращенным методом. Не понимает, что причиняет боль всем, включая себя.

— Я оказывается совсем не знаю ее.

— Не важно, насколько ты ее знаешь, но если она заставляет тебя улыбаться, если она заставляет дрожать то, что находится у тебя вот здесь, — старик ткнул пальцем в грудь разбойника, — не отпускай ее, как бы сильно она не пыталась тебя оттолкнуть.

— Что я должен сделать?

— Остаться и дать ей время, или же, ты можешь пойти прямо сейчас к ней, ворваться в спальню и… дальше не мне тебя учить.

Робин рассмеялся, глядя на такое же улыбчивое лицо мужчины.

— Попробуй хоть раз решить что-то за нее, и она отблагодарит тебя самой сильной любовью, на которую способна. Она прекрасна, когда любит, и когда любят ее.

— Вы верите в это?

— Я верю в тебя и верю в нее. Этого достаточно.

Холодные пальцы касаются нежной кожи. Платье оказывается на полу, и ее тело теперь такое же обнаженное, как сомнения в карих глазах. Охотник целует ее, но эти ласки лишены жизни. Быстрые следы губ не сравнятся с теми, что оставлял на ее теле Робин. Она позволяет волку прикасаться к себе, но все ее нутро противится этому вторжению.

«Не он»

С каких пор ее тело диктует правила? Реджина притягивает к себе мужчину, впиваясь животным поцелуем в губы. Он давно привык к этой дикости, и позволяет ей пытать его тело, не прося чего-либо взамен.

Она разрешает стянуть с себя последний элемент белья и остается полностью обнаженной. Охотник целует неторопливо, предоставляя Королеве возможность всегда изменить ход игры. И она делает это — притягивает его голову для поцелуя и вторгается языком в рот. Охотник отвечает, так же, как всегда, но ей не нравится.

Она хмурится.

Отвратительно.

Чувствует себя воровкой, которую вот-вот поймают на месте преступления. Чувствует себя отступницей, предавшей служение ради разгульной жизни в барах и пьянок в трактире. И в какой-то мере Реджина была права, так как ее душа давно привязалась к одному храму и не собиралась отдавать тело в служение иным. И все-таки она продолжала принимать принудительные ласки раба, в котором где-то внутри все еще живет тот охотник, который точно расквитается с ней, стоит только вернуть ему сердце.

Когда холодные и грубые от долгого пребывания в темнице руки коснулись внутренней стороны бедра, Реджина с отвращением оттолкнула его.

— Ваше Величество, я что-то делаю не так? — услужливо спросил охотник, смотря на нее сверху вниз.

— Все не так, — прошептала она, — одевайся.

— Ваше Величество…

— Закрой рот.

Схватила со стула халат, накинула на себя. И когда легкая ткань скрыла пробиваемое легкой дрожью тело, Реджина почувствовала себя лучше, словно она отошла от края, с которого вот-вот должна была сорваться.

Робин спокойным шагом подходил к ее спальне. В голове машинально раз за разом прокручивались слова старика. Они согревали охладевший рассудок и успевший успокоиться пульс. Да, то, что она сказала было жестко, то, что она сказала было нечестно, но она не думает так… Правда ведь?

Он не стал мучиться долгими ожиданиями, пусть Генри и сказал дать ей время, Робин просто не мог. Сначала он пару раз рвался в сторону того самого коридора. Поначалу. Затем вышел на балкон и окинул взглядом открывшуюся белизну полей.

Снег. Прекрасное белое одеяло, будто искусная канва, расшитая серебряными нитями, накрыла верхушки башен и главную площадь дворца. В темно-сизом небе летали вороны и, как только они равнялись с землей, становились похожи на чернильные пятна, метко упавшие с кончика пера.

Удивительно, как быстро сменился привычный желтоватый пейзаж за окном на это зимнее царство. Царство льда и холода. Королевство под стать своей правительнице.

Руки озябли, и Робин только сейчас заметил, что все это время крепко сжимал балконные перила, не чувствуя, как в ладонь впиваются тысячи невидимых остроугольных снежинок.

Возвращается. Дьявол, эта комната. Как же его все раздражает. Он нервный, он дерганый, он непонимающий. Он дарит ей время, хотя сам лишается его. Теперь каждая минута оставляет засечку на сердце. С каждым часом будет труднее.

Молчание. Неизвестность. Прочный сплав самых тяжелых металлов. Этими слитками он выстраивает стену вокруг себя, с каждой минутой дюйм за дюймом стена становится толще и еще немного, еще чуть-чуть он взорвется и тогда каменные глыбы упадут на пол, и громкий грохот оповестит всех жителей замка о его поражении.

Разбойник присаживается на край кровати, продолжая смотреть на покрасневшие ладони. Сколько он так просидел? Двадцать минут? Тридцать? Навряд ли. Не прошло и десяти, как Робин вскакивает с постели и начинает метаться по комнате. Он не может дать ей время — слишком многим пожертвовал. Постоянно идет ей на уступки. Больше нет сил ждать.

Глоток вина обжигает горло и оставляет горькое послевкусие на губах, от которого она не может избавиться с помощью языка. Рассматривает граненный стакан, неустанно вертит его в руках, словно на этой никчемной и бесспорно дорогой посудине написано объяснение ее поведению. Охотник тоже выбрал себе предмет изучения. Он стоял позади и спокойным взглядом окидывал напряженную фигуру женщины. О да, он прекрасно понимал, наверное, единственный, кто действительно догадывался об игре между Вором и Королевой. Догадывался, ревновал, молчал, злился, надеялся. Он так много хотел узнать, но так мало имел право сделать и сейчас ему ничего не остается, как только ждать стражников, которые уведут опять туда, вниз, в сырость, холод, в темноту, а она останется здесь. Освещённая лучами камина все равно будет казаться холодной.

Двери распахнулись, и поклонившиеся Королеве стражи ушли, забрав с собой надоевшую игрушку.

Покалывание на коже, и легкий перестук сбившегося сердца, непонятные ею чувства заставили обернуться и увидеть в конце коридора его. Нахмурившийся, раскрасневшийся Робин стоял без движений, и только мышцы непроизвольно напрягались, что она все равно не могла заметить под одеждой.

Королева приоткрыла губы, выпустив теплый воздух, заменяя его холодным, морозными, отчего-то колющим. Они смотрели друг на друга пару секунд, но время словно остановилось, и Реджина снова вспомнила все слова, что сказала ему не так давно в надежде, что лучник покинет ее навсегда. Но Робин не покинул, остался и пожалел об этом. Первые несколько пуль прошли насквозь, лишь по краям повредив жизненно важные органы, эта же угодила прямо в сердце и больше нет шанса на реабилитацию.

— Робин, — негромко произнесла она, собираясь бежать навстречу. Ее останавливал страх испортить все окончательно и бесповоротно, но она чертовски сильно хотела прижаться к его телу, обвить руками шею, уткнуться носом в колючую щеку и просить прощения. Снова и снова. Она бы сделал это, обязательно сделала, если бы разбойник не рванул вглубь коридора.