Правда, воровал лет с десяти… Нет, это не плохо, заткните свои праведные пасти.

Арсений до сих пор помнит тот день, когда Матвиенко пришел к нему, весь разбитый и подавленный, и жутко охрипшим голосом сказал, что у его матери диагностировали шизофрению.

Эта новость обернулась им пистолетом, который выстрелил в сердце.

Бам! Раз, и готово.

Но в этом прошлом им нельзя было быть слабыми.

Но она великолепная женщина. Слышите? Самая добрая и заботливая, самая нежная и чуткая для Сережи, понимаете? Он поклялся себе, разбивая руки в кровь, что ни за что на свете не позволит ублюдкам в белых халатах забрать его самого любимого человека на этой земле в психбольницу.

Нужно было доставать таблетки - “Темазепам”, который отключал все эмоции человека, превращая его в робота, бесчуственную куклу, да как угодно! Но, хотите верьте, хотите нет, материнское сердце вопреки всему стучалось в заботе о сыне, невзирая на маниакальные депрессии и приступы иллюзионных видений.

Мама осталось мамой. Рядом.

А это главное.

Отец Сережи после этой новости хлопнул дверью, сказав на прощание своему сыну то самое: “Пацаны не плачут.”

Дальше к ним присоединялся Максим.

Он всегда приходил со своей девушкой, Марией Островской, которую все по-доброму называли Манькин остров. А она и не обижалась.

Маша и Максим были как два сапога пара, безумно любили друг друга. Родители Макса были всегда против такой невестки. Но влюбленной паре было все ни по чем.

Максим мечтательно обещал ей, что они уедут. Далеко-далеко. Устроют самую пышную в мире свадьбу, созовут весь белый свет, Маша наденет фату с надписью: “Вместе до победного.” И они всем своим дружеским коллективом будут петь раз двадцать песню: “Самый лучший де-е-ень…”

Маша всегда смеялась над его фантазиями, но верила. Искренне верила, что все так и будет.

И он, Арсений Попов. Его тогда называли поэтом за любовь к сочинению стихов. И у него даже неплохо получалось.

И куда теперь все это делось?

Попов-старший работал летчиком-испытателем, зарабатывал приличные деньги. Но все хорошее заканчивается, правда?

Арсению было пятнадцать, когда он получил первое в своей жизни письмо. Он еще тогда удивился, мол, такое еще пишут?

А там черным по белому напечатаны слова, за которыми была лишь липкая пусотота, окутавшая глаза в нити лопнутых капилляров.

Письмо гласило:

“12.08.2001

Ну, здравствуй, любимая семья,

Я снова в воздухе парю, как будто птица.

Домой уж скоро я вернусь, билеты у меня!

Забронировал на завтра, скоро увижу ваши лица.

Мой дорогой сынок, я ежедневно вижу облака,

Когда мне в воздухе говорят пройти испытание,

И в этом небе я вижу лишь твои глаза.

Ты за сентиментальность прости старика заранее.

Дорогая моя жена, ты свет моих очей,

Мне до облаков так хочется коснутся,

Они сравнимы с белоснежной твоей кожей.

Я везде вас вижу. Пора домой вернуться.

13.08.2001

Сегодня мой последний день на работе,

Я больше не испытаю самолетов.

Любимая, я позабыл о твоей заботе

(Ты никогда не одобряла полетов)

Знайте, я вас безмерно люблю

И лишь о том, что так редко это говорил, сейчас я каюсь.

Поцелуй, дорогая, Арсюху в лобик.

Люблю вас, я падаю, я разбиваюсь.

Стихотворения, принадлежащие летчику-испытателю Андрею Алексеевичу Попову, который погиб во время несения службы, написанные для его семьи.

Мы выражаем соболезнование семье Поповых и просим вас обратиться за материальной компенсацией в фонд…”

У матери после этой новости отказали ноги. Да что там… Весь мир вмиг отказал ей.

А дальше больницы, доктора, постель…

Тогда прошло уже больше года, анализы были отличные, и юный Арсений верил в то, что его мама уже вот-вот встанет на ноги, чем непременно в ту злополучную ночь поделился со своими друзьями.

Они тогда искренне радовались за него.

Друзья гуляли, веселились, обсуждали будущий выпускной - каждый строил свои планы.

Когда время начало клонить к десяти вечера, Арсений попрощался с Максом, Манькой и Серегой.

Зачем же заставлять маму волноваться?

Чем раньше придет, тем лучше.

Но он не успел далеко уйти.

Арсений как сейчас помнит звук выстрела за его спиной и громкий девчачий истеричный визг.

Помнит эти ощущения, когда ты поворачиваешься и не видишь силуэтов своих друзей, подбегаешь ближе, ведомый непонятно чем, и не видишь больше ничего, кроме… кроме кровавой одежды и бледной кожи.

Пуля прошла навылет через Максима, немного задев Сережу.

Макс лежал, захлебываясь своей кровью, стараясь откашлять ее, но все попытки были тщетны.

Арсений упал на колени перед другом и все твердил одно: “Максим, сукин сын, глаз не закрывай! Не смей, слышишь?!” - он держал его руку и бился в истерике, дергаясь всем телом и крича, срывая горло.

Но хватке ладони суждено было ослабиться, рука упала на землю.

Все, Максима нет.

Арсений заорал еще сильнее, дергая волосы на своей голове перепачканными в крови руками: “Что за суки это сделали? НЕТ! НЕЕТ!”

Попова начало трясти, и голос его приобрел страшную и тихую охрипшую интонацию: “Я не верю… Не верю”.

Он посмотрел на Сергея, который застыл с телефоном в руке, где на том конце провода приятный женский голос все это время пытался узнать, что случилось, но Сережа не ответил ей - он просто не мог.

Арсений не помнит, как дошел до нужной многоэтажки, он и не помнил, как приехала скорая и полиция, как наотмашь отказался от медицинской помощи - вообще ничего.

Он пришел домой где-то в двенадцатом часу ночи.

Еще и маму заставил волноваться.

Попов-младший не брал телефон с собой, потому что они с друзьями гуляли там, где нет сети, людей, бесплатного вай-фая и бесконечных городских многоэтажек.

Арсений походил на призрачную мраморную статую, прохожие косились на него, кидая смешки и упреки в стандартном наборе: малолетний пьяница, куда родители только смотрят, наркоман.

И все эти осуждения оправдывали одни только его глаза - жутко покрасневшие и красные, со взглядом в никуда.

Его больше в этой реальности нет. Он отныне стал не от мира сего.

Подросток дошел до нужной многоэтажки и поднял свои небесно-голубые глаза, в которых вмиг отразилось убийственное красное пламя огня.

Квартира горела. Их квартира горела.

Мальчишка это понимал очень смутно. Мозг отказывался воспринимать любую информацию.

Даже когда в окне отразилась женская фигура, бьющая в истерике и страхе кулаками по оконному стеклу, Арсений ничего не понимал.

Он был как в бреду.

И лишь только когда женские руки скользнули вниз, означая лишь одно - огонь добрался до нее, голубоглазый паренек еле слышно, с сумасшедшей улыбкой на лице прошептал: “А мамочка все-таки встала на ноги…”

А дальше был обморок.

Он не пошел на похороны - больничная койка привязала его к себе на целый месяц из-за нервного срыва.

К нему слишком поздно пришло понимание.

Если бы только он пришел раньше, то… Хотя, уже нет разницы.

После выписки он пришел на кладбище, положил стихи на две могилки и ушел.

Больше его в этом городе никто не видел.

***

Попов встряхнул головой, прогоняя воспоминания, и вытер ладонью несуществующие слезы. Их просто уже не осталось, чего не скажешь о привычке.

Арсений посмотрел на спящего друга.

“Да, Шастун, случайность или нет, но было бы очень глупо, если бы два одиночества друг с другом так и не встретились.”

***

- То есть как это у вас отмены рейсов до Омска? Вы с ума сошли? - брюнетка отчитывала работников аэропорта, пока Сергей разбивал бедный телефон о стену. - Сереж, в руках себя держи, на тачке рванем, у них техработы, - послушав нелепые оправдания, Соня схватила друга за шкирку и потащила к машине.

Матвиенко и сам понимал, что им нужно туда попасть любым способом. Но зачем же как щенка тащить-то?