И Рашид, выходит, уязвим. Ох как уязвим! С любого конца бери. Истинный его отец — контрабандист. Враг, стало быть, народной власти. И роды принимал офицер. Дворянин наверняка, классово чуждый элемент. Если прикинуть все как следует, можно в одну упряжку с собой впрячь. Только эту самую Пелипей уведомить нужно. Согласует она, с кем ей положено, даст «добро», вот тогда…

Темнику виделось великое облегчение в делах своих, когда будет рядом подвластное плечо.

— Да-а, судьба, — раздумчиво протянул Темник. — Отец — матерый враг. А сын…

— Мой отец — Кул! Дехканин. Чабан.

— Я не об этом, — со вздохом перебил Кокаскерова Темник, — я — о превратностях судьбы. — И почти без паузы, чтобы последнее слово осталось за ним, заговорил повелительно: — Все. Времени у нас достаточно будет впереди о себе друг другу поведать, без этого нельзя, мы должны знать друг о друге все, иначе как доверять? А теперь — пойдемте. Смотреть будем. Акимыча, товарищ Воловиков, позовите.

День предзимний короткий и промозглый. Едва хватило его, чтобы осмотреть все окопы и траншеи. Темник придирался к каждой мелочи, его настроению поддались остальные руководители отряда, и все стали сверхдотошными. Недоделок выявилась уйма. Все силы, казалось, бросить на их исправление — все равно несколько дней нужно потратить. Порешили вечером, однако же, так: неполадки все не помеха для боевых действий. Дотягивать оборону и быт улучшать станут те, у кого пока нет оружия. И если боевая выучка окажется достаточной, завтра же выслать разведку для связи с теми, кто в полицаях, и с Раисой Пелипей. Не вслепую же выходить «в мир»? Приглядели посланцы отряда, наверное, объекты для удара.

Оставшись один, Темник долго еще сидел за столом, уткнувшись взглядом в шершавый сучок, коричневым пятном выпиравший на грубо строганной серой доске, а мысли его метались в заколдованном круге, не в силах разорвать его и спокойно разобраться в том, какую роль выполняет он в хитро запутанной игре изувера-щеголя. Ему было обидно и горько сознавать, что он — простая пешка. Не того он хотел, не к такой роли готовил его московский наставник Трофим Юрьевич.

«Пешка безголосая. Пешка. Нет, так не годится. Думать нужно. Искать. Менять все…»

С этим ободряющим желанием он и уснул, успокоенный надеждой на лучшее свое положение в будущем.

Разбудили его еще до рассвета: пришел связной от Пелипей. Сообщил:

— Арестовали подпольный райком. Команда СС из отряда «Мертвая голова» прибыла в район открывать концлагерь. Она и напала на след. Ночью взяли подпольщиков. Всех до одного. Медичка предлагает освободить арестованных.

Связной начал излагать предложенный ею план налета на эсэсовцев, но Темник остановил его:

— Соберем сейчас командование отряда, тогда все и обсудим.

На какой-то миг он был ошарашен (не его ли собираются убрать?), но сменилась тревожность радостью и даже гордостью. Как же, своих не жалеют ради его, Темника, командирского авторитета! Подпольный райком отбить — дело нешуточное. После такого не возьмешь его, Темника, голыми руками.

Вечерние мысли казались ему теперь вовсе зряшными. Ничего не нужно ему менять до поры до времени. И неведомо было Темнику, что все эсэсовцы, на которых ему велено нападать, давно уже приговорены к смерти, как неблагонадежные. Но их не стали ссылать в концлагеря, не расстреляли, не увели ночью из квартир в неизвестность — им уготовили иную смерть, позорную, чтобы стала она назиданием и для других эсэсовцев, и для армейских подразделений: будь в России настороже, иначе погибнешь. В ночь налета на них партизан они напьются пьяными (им помогут в этом люди абвера), и в донесении о их гибели факт пьянки особенно будет подчеркнут.

Вторая сторона медали такова: успешный налет партизан повысит авторитет Темника и особенно Пелипей, но главное — партизанский отряд станет известен и, вполне вероятно, войдет в связь с более высокими руководителями.

Быстро собрались в командирской землянке Кокаскеров, Воловиков и Акимыч. Акимыч засмолил козью ножку и по-председательски распорядился:

— Давай теперь шпарь.

Пошпарил парень. Ловко у него все выходило: снять часового у бани, где райкомовские сидят, потом часового у дома, где сами душегубы разместились, и — в штыки их. Без выстрела если, то еще лучше. Но и стрельбу в поселке не услышат. Выселки кулацкие более чем в версте от поселка. Гранаты, те — нельзя.

— Полицаев всех собрали в районный центр, — докладывал связной. — Какая-то карательная операция готовится. А может, райкомовских когда вешать станут, чтобы смуту подавить, если что.

Задумались партизанские командиры. И долг зовет, и риск велик. Эсэсовцев тридцать, а партизаны не более двадцати человек могут снарядить. Рвались на операцию, торопили Темника, но не на такую опасную. Посильна ли для первого раза?

Темник торжествует. Он неумолим. Он — сама смелость.

— Я сам поведу отряд. Разобьем его на группы. Одна группа — к бане, две других — к дому. Освободив арестованных, она присоединяется к штурму дома. Со мной резерв — три человека. Решать нужно лишь одно: кто будет снимать часового?

— У бани сниму я, — твердо заявил Кокаскеров. — Без шума там нужно, это — раз, второе — неудачи нельзя: одна очередь охранника, и мы многих райкомовцев недосчитаемся.

— Согласен. Кому снимать часового у дома, определим на инспектировании. Если нет вопросов, до обеда «проигрываем» операцию, после обеда — выступаем. Медпункт будет домом, командирская землянка — баней.

Один, и два, и три раза «снимали» часовых, потом бесшумно подкрадывались к дому. Темник добивался максимальной согласованности действий, понимая, что ничего этого не нужно для успеха операции: исход ее предрешен, но нужно это для того, чтобы потом можно было бы сказать:

«Видите, что значит тщательная подготовка!»

На долгое время даст ему сегодняшний день право любой упрек неудачнику подкреплять собственным примером.

Обед Темник велел сделать обильным. Акимыч расщедрился, отсыпал повару гречки и дал несколько ломтей свиного сала собственного засола. Для чая выделил не «адову смесь» (хвоя, мята и зверобой), а пачку грузинского. Высшего сорта.

Перекурили, поглаживая после щедрот Акимыча пухлые животы, и принялись разбирать оружие и боеприпасы. Без шуток, сосредоточенно.

— Строиться! — крикнул начальник штаба и после небольшой паузы скомандовал властно: — Становись!

Все как в настоящей Красной Армии. По ранжиру. И чтобы грудь четвертого человека при равнении видеть. Неуклюжесть есть, что и говорить, но от силы хлебопашеской она, от сохи и косы.

— Поздравляю вас с первым боевым крещением, — осмотрев строй, заговорил Темник, но его одернули:

— Не говори гоп, пока не прыгнешь…

— Поздравляться опосля станем, как в живых возвернемся.

— Согласен, — кивнул Темник. — Только знайте: уверенность в успехе — это половина успеха. — Помолчал немного и скомандовал: — Товарищ Кокаскеров, определите головной дозор. А впереди него еще и разведгруппу. В села не заходить. Нельзя. Засекут — жизнью могут поплатиться ваши семьи.

— А после того, как дело покончим?

— Тем более. Уходить будем немедленно.

Может, кто и недоволен таким распоряжением, но не станешь же спорить? Тем более, если прикинуть трезво, прав командир: донесет какой предатель фашистам — запылают села огнем горючим.

Без происшествий миновали топи и лес. На опушке подождали, вольготно отдыхая, пока не засветятся в темноте окна домов деревенских. Вот тогда и двинулись, С еще большей осторожностью, но прытко, подгоняемые волнением и ночной студеностью.

Темник едва сдерживался, чтобы не стучать зубами от холода, который, ему казалось, проник в него всюду. Уж не только в груди, но и в животе все сжалось от озноба. Пальцы рук и ног будто во льду звонкомерзлом.

«Справней одежда нужна. Нижнее белье, телогрейка потолще, — думал Темник, шагая в ногу с Кокаскеровым, необычно серьезным. — Полушубок тоже не помешает».