— Курила, ну и что? Я же открыла форточку. А разве Константин Андреевич не курил? — Альбина демонстративно села в кресло вместо того, чтобы в виноватой позе стоять перед директором.

— Константин Андреевич не выносил даже запаха табака, — сказала Евгения Викторовна, не глядя на Альбину, чтобы окончательно не разочароваться в ней.

— Что ж, я виновата, — Альбине вдруг стало неудобно сидеть в кресле. — Я не такая, как вы! Вы сразу провели эту черту, стоило мне появиться в музее!

— Какую черту?! О чем вы?! — Евгения Викторовна почувствовала, что ей передалось неудобство Альбины.

Альбина резко встала и отбросила за спину волосы.

— Черту между мною и вами. По одну сторону от нее находились вы с вашими духовными запросами, а по другую — я с моими низменными устремлениями. И переступать эту черту вы мне никогда не позволяли. Вы даже никогда не заговаривали при мне о своем. Стоило мне войти в комнату, и вы по примеру одного классика, не желавшего утруждать мозги знакомых дам философскими премудростями, спрашивали меня: «А вы любите мармелад?» Да, я люблю мармелад, пастилу, зефир, орешки в шоколаде! Я, единственная из всех здесь, не хочу превращаться в высушенную мумию!

Евгения Викторовна сморщилась, сострадая Альбине, не осознававшей всей глубины своих заблуждений.

— Вы не правы… ужасно не правы, — прошептала она. — Альбина пожала плечами, не желая ничего добавить. — Нет, я говорю вам, вы ужасно не правы, — Евгения Викторовна выделила слово, как бы обнажавшее обратную сторону беспечности Альбины. — Вы изобразили все так, как будто учение Константина Андреевича закрыто для непосвященных. Как будто только избранные способны найти в нем свет. Вы ошибаетесь. Этот свет открыт для всех. Для каждого человека, в том числе и для вас. Только вы не хотите…

— Да, я люблю мармелад… — перебила Альбина, показывая, что она не хочет совсем иного — слушать наставления Евгении Викторовны, — но вам этого не понять. Лишь один человек в музее понимал меня. Понимал как настоящий друг. Этот человек — Корш!

Она с торжеством ждала, что отобразится теперь на лице старушки.

— Я знала об этом, — Евгения Викторовна мягко улыбнулась, словно жалея Альбину в ее торжестве.

— Корш доверял мне то, что никогда не доверил бы вам. Он стоял по эту сторону от черты, — Альбина вновь напомнила о границе, разделявшей ее и старушку.

— Неправда, — Евгения Викторовна не сумела удержаться от того, чтобы возразить Альбине.

— Вы хотите сказать, что он ваш, взять за руку и поставить рядом с собой? — заставив Евгению Викторовну себе возразить, Альбина словно почувствовала право распоряжаться ею.

— Какой нелепый разговор! — Евгения Викторовна словно бы жалела о том, что уверенность в собственной правоте мешает ей отказаться от всего сказанного.

— Хотите владеть им как собственностью, — выкрикнула Альбина, и ее голос упал оттого, что она вдруг соразмерила свои слова с худенькой и беззащитной фигуркой старушки, тонувшей в высоком кресле. — Извините меня… я действительно не должна была курить в спальне… и весь этот разговор… Извините.

— Нет, нет, — Евгения Викторовна взмахом руки словно бы защитилась от извинений Альбины. — Я сама виновата.

Она не решилась ничего добавить, сознавая, что в ее вину так же трудно поверить, как и в невиновность Альбины.

— Я могу идти? — спросила Альбина, догадываясь, что ее уход подействует на старушку лучше всяких извинений.

— Да, да, — с благодарностью сказала Евгения Викторовна.

XV

У себя за столиком Альбина достала фотографию Корша, но, услышав за спиной шаги, снова спрятала ее в выдвижной ящик и стала нехотя подкрашивать ресницы, поглядывая в маленькое зеркальце, висевшее в полутемном углублении ниши. В зеркале мелькнуло лицо Елены Юрьевны, которая шла по коридору и, видя Альбину со спины, не скрывала выражения любопытства, вызванного ее растерянным видом. Когда их взгляды встретились в зеркале, Елена Юрьевна слегка смутилась и с усилием улыбнулась Альбине, как бы убеждая, что в ее любопытстве не было ничего праздного и недоброжелательного. Альбина в свою очередь дружелюбно кивнула Елене Юрьевне, готовая поверить в ее доброжелательность и вместе с ней посетовать на собственные неприятности. Она убрала со стула замшевую сумочку со множеством кармашков, похожую на охотничий патронташ, чтобы Елена Юрьевна села рядом.

— Ну что? — спросила Елена Юрьевна, взглядом показывая, что уже знает о вызове Альбины к директору.

— Да ничего… так, — Альбина закурила и вдруг вспомнила, что именно ее курение послужило поводом для неприятного разговора. — Кампания борьбы против никотина.

Она надеялась этой подробностью хотя бы отчасти насытить любопытство Елены Юрьевны.

— Неужели из-за такой ерунды? — в своем недоумении Елена Юрьевна хотела быть на стороне Альбины.

— Как ни странно… — Альбина без особого желания пускала Елену Юрьевну на свою сторону.

Хотя обе понимали, что ничего странного в поведении Евгении Викторовны нет, удивление было им необходимо для видимой солидарности друг с другом.

— Меня она тоже однажды отчитала за то, что я забыла на рояле Константина Андреевича обертку от шоколада, а когда у нас была комиссия из министерства, наша Евгения всех заставила переобуться в музейные скороходы. Министерские дамы скользили по паркету, как по льду, — присев на краешек стула, Елена Юрьевна стала рассматривать новую сумочку Альбины. — Мне нравится… Я бы взяла такую… из-за кармашков.

Под видом разговора о сумочке Елена Юрьевна помогала Альбине отвлечься от неприятностей.

— Дарю, — сказала Альбина, больше стараясь отвлечься от заботы Елены Юрьевны.

— Ну что ты! Зачем! — сказала Елена Юрьевна скорее с обидой, чем с благодарностью. — Я, как и наша Евгения, не принимаю подарков от сослуживцев.

— Наша Евгения… — Альбина сделала глубокую затяжку, как бы нуждаясь в дополнительном стимуле для осознания этих слов. — Наша Евгения — человек, а я зачем-то наговорила ей то, что должна была сказать тебе. Или кому-то другому. Или вообще никому не говорить.

Елена Юрьевна почувствовала, что в горле першит от табачного дыма.

— Что ты должна была мне сказать? — она безошибочно выделила себя из числа прочих адресатов Альбины.

— То, о чем мы обе всегда молчим. О наших правах на одного человека.

Елена Юрьевна на минуту замолчала как бы в оправдание слов Альбины.

— Разве это важно! Какие-то права…

— Важно, раз это висит в воздухе. Как дым, — Альбина снова сделала глубокую затяжку.

— Твоих прав никто не оспаривает. Он всегда уважал и ценил тебя, даже нуждался в тебе. Как в друге, — сказала Елена Юрьевна, с усилием сдерживаясь, чтобы не сморщиться от едкого дыма, плавающего вокруг.

То, что Елена Юрьевна сама признала ее права, мешало Альбине испытать удовлетворение.

— Это мы в нем нуждались, а не он в нас. Если по-настоящему, — сказала она и потушила сигарету о львиный остов настольной лампы…

Альбина Нечаева и любила, и не любила музей. Ее иногда смешило все то, чем с таким усердием занимались Евгения Викторовна, Елена Юрьевна и остальные серовцы, и сама она усердия в музейных делах не проявляла, кое-как справляясь с обязанностями главного хранителя. В ней не вызывали никакого благоговения вещи Константина Андреевича — все эти мемориальные кресла, диваны, зеркала, шкафы, и она не находила никакого смысла в том, чтобы сдувать с них каждую пылинку. В глубине души ее раздражало, что вещи одного человека — пусть его даже называют гением — тщательно сочтены, пронумерованы и охраняются целым штатом сотрудников. Что в них особенного, в этих вещах?! Неужели вся их ценность заключается в том, что их держал в руках, на них садился, на них смотрел великий человек?! Будь ее воля, Альбина хранила бы в музеях только подлинные сокровища — алмазы, бриллианты, золото, но какой смысл хранить самые обычные вещи человека, которого уже нет?! Альбина испытывала нечто вроде стыда за тех, кто рассматривал ночной халат и шлепанцы Константина Андреевича с таким же благоговением, как «Мону Лизу» или «Мадонну с горностаями». Ей казалось, что лишь некрасивые, несчастные, обделенные в собственной жизни люди могли бескорыстно восхищаться чужой жизнью, но стоило ли благоговеть перед чужими шлепанцами ей, у которой были такие пышные и шелковистые, с медным отливом волосы, красивый и ровный овал лица, прекрасная кожа и ни единой морщинки на лбу?!