Володя открыл дверь и, не зажигая света в прихожей, тихонько разделся, но мать услышала его из комнаты.
— Володенька, вернулся! А мы так беспокоились! Не знали, где тебя искать! Вася, скорее сюда!
Из кабинета выбежал Василий Васильевич с круглыми очками на носу и логарифмической линейкой в руке, на которую он искоса поглядывал, чтобы не потерять нужное деление.
— Я же говорил! Напрасно ты беспокоилась! — воскликнул он, не подозревая, что Анна Николаевна не отделяла своего явного беспокойства за сына от той скрытой тревоги, которую испытывал муж.
Володя с запоздалым упреком обернулся к матери.
— Хватит! Я же не с Северного полюса вернулся!
Он словно бы опасался, что чрезмерная радость родителей обяжет его против собственной воли оправдать их восторженные ожидания.
— В самом деле, Аня, — осторожно вмешался Василий Васильевич, еще не решивший, чью сторону ему занять. — Сейчас спокойно сядем, обо всем потолкуем.
Он еще раз взглянул на деление, чтобы не забыть его во время предстоящего разговора.
— Да, разговор назрел, очень серьезный, — с неожиданной резкостью сказала Анна Николаевна, изменяя своему прежнему миролюбивому тону.
Она толкнула застекленную дверь в комнату и расставила вокруг стола стулья. Василий Васильевич снял очки, спрятал линейку в карман рабочей куртки и присел на краешек стула. Володя неохотно опустился на стул, словно тем самым уступая матери инициативу в разговоре.
— Я именно затем и приехал, — сказал он в тот момент, когда эта фраза уже ничего не значила, и поэтому ее никто не заметил.
— Итак, мы с отцом, — Анна Николаевна положила руку на плечо мужа, — ставим тебе условие. Либо ты расстаешься с этой женщиной и сейчас же звонишь Нине, либо все отношения меж нами прекращаются.
Анна Николаевна одна не садилась на стул, готовая немедленно выйти из комнаты, выполняя свою угрозу.
— Анечка, по-моему, ты несколько… — Василий Васильевич сделал попытку приподняться, но рука жены заставила его снова сесть.
— Либо — либо. Пусть он решает.
Хотя Володя собирался поставить родителям сходное условие, он не сразу его принял, словно бы, высказанное матерью, оно приобретало совсем иной смысл.
— Я не знаю… так сразу… мне надо подумать.
— Именно сразу. Володенька… — не выдержав резкого тона, Анна Николаевна неожиданно снова смягчилась: — Ведь это единственный выход.
Заметив, что мать готова сдаться, Володя почувствовал себя увереннее.
— Да, единственный. Поэтому я навсегда расстаюсь… с Ниной, — с трудом проговорил он, как будто цепляясь языком за колючие и острые звуки этих слов.
— Как? — Анна Николаевна взялась за сердце.
— Ты не оговорился? — Василий Васильевич страдальчески сморщился, словно Володя на его глазах падал в пропасть и должен был сейчас разбиться.
— Мы с Варенькой решили пожениться, и, если вы станете мешать…
Теперь Анна Николаевна бессильно опустилась на стул, а Володя встал, как бы обещая немедленно выполнить свою угрозу.
— С какой Варенькой?! Как пожениться?! — словно не чувствуя под собой стула, Анна Николаевна искала рукой надежной опоры.
— Володенька, что ты говоришь! — от растерянности Василий Васильевич назвал сына тем же уменьшительным именем, что и жена.
— Очень просто. Как все люди. Расходятся и снова женятся.
Володя воспользовался примером других людей, потому что их жизнь в глазах родителей всегда выглядела проще его собственной жизни.
— А как же твой сын? — спросил Василий Васильевич, но жена не позволила раньше времени воспользоваться этим аргументом.
— Подожди, неужели он нормально смотрит на то, чтобы бросить одну женщину, жениться на другой… — голос Анны Николаевны сорвался там, где недоговоренность как бы служила знаком бездны, в которую мог скатиться Володя. — Неужели так теперь принято среди молодежи?!
— Да, я нормально смотрю на то, чтобы расстаться с нелюбимым человеком и жениться на… — начал Володя, но в это время Анна Николаевна резко качнула головой, как бы убеждая его не договаривать до конца то, во что она все равно не поверит.
— Нет.
— Что значит нет?
Володя готов был обидеться, что мать с такой уверенностью за него высказывается.
— Нет, ты любишь Нину, — Анна Николаевна по-прежнему качала головой, не принимая никаких возражений. — Все дело в том, что ты вбил себе в голову: одна жена поддерживает… другая не поддерживает… Скрябин расстался с Верой Ивановной и женился на Шлецер… Как повезло Достоевскому с его Анной Григорьевной и не повезло Толстому с Софьей Андреевной! Нельзя подстраивать свою жизнь под жизнь великих. Нельзя жить вычитанной жизнью. Ведь ты же не Скрябин, а Нина — не Вера Ивановна. И твои духовные искания, я уверена, не имеют ничего общего с той мистикой, в которую под конец жизни ударился великий композитор.
— Почему ты с такой уверенностью судишь о том, чего не знаешь! — спросил Володя, своим выжидательным взглядом заставляя мать ответить на этот риторический вопрос.
— Потому что я знаю, что настоящим другом тебе будет только Нина, — сказала Анна Николаевна, опровергая сына с помощью употребления того же слова без отрицательной приставки.
— Ты не можешь знать то, что знаю я один. И прошу тебя не открывать моих книг на том месте, где лежат закладки. Это мое личное дело, под кого я подстраиваю жизнь и кого я считаю настоящим другом. Если вас учили «делать жизнь с товарища Дзержинского», то у нас есть и другие авторитеты. Например, Скрябин, Толстой и Достоевский, — Володя произнес те же самые имена, что и мать, вкладывая в них совершенно иной смысл.
— Толстого и Достоевского мы изучили не хуже тебя, — Василий Васильевич поспешил на помощь жене, уставшей от спора с сыном. — А вот ты имеешь смутное представление о Дзержинском. Это был борец, подвижник и истинный рыцарь.
— Василий, мы не об этом, — Анна Николаевна вздохнула, как бы сожалея о том, что не может позволить себе даже самой короткой паузы в разговоре.
— Нет, именно об этом, — на этот раз Василий Васильевич не позволил себя прервать. — Я давно ждал случая поговорить именно об этом.
— Ждал и дождался, — Анна Николаевна откинулась на спинку стула.
Василий Васильевич как бы не обратил внимания на этот жест и в то же время явно заметил его.
— В прошлый раз ты сказал, что духовность надо почувствовать сердцем. Хорошо, согласен. Но неужели твое сердце тебе не подсказывает, что бросить женщину с ребенком — это не только недуховно, но и попросту непорядочно, — по-прежнему не обращая внимания на жесты жены, он продолжал замечать, как заинтересовывали ее его слова. — Да будет тебе известно, что я был у Нины и видел, как ведет себя Мишенька. Он все чувствует и все понимает. Ему нужен отец, а не получужой дядя, который иногда навещает их семью.
— Спасибо, что ты уже успел навестить Нину, — сказал Володя, как бы устанавливая этот факт с той же осторожностью, с какой проникала в сознание связанная с ним обида. — Оказывается, вы развили бурную деятельность за моей спиной!
— Ты не рассказывал, что был у Нины, — сказала Анна Николаевна с мягким упреком, так как в целом была удовлетворена словами мужа.
— Да, не рассказывал, — чтобы не оправдываться и не объясняться по мелочам, — Василий Васильевич сменил тему. — А что касается Толстого и Достоевского, то об этом разговор особый. Мы к нему еще вернемся.
— И ты меня, конечно, во всем переубедишь, — сказал Володя и нехотя усмехнулся.
— Постараюсь переубедить, — поправил Василий Васильевич.
— Переубедишь, ведь ты же сильный. Волевой. Это ты при матери стараешься быть мягким и уступчивым, а на самом деле ты другой. На заводе тебя боятся, уж я-то знаю. Сам слышал, как ты кричал в прокатном цехе: «Если сорвется пуск блюминга, я вас заставлю на собственной кухне плавить чугун!» — Володя так же нехотя спрятал усмешку. — А вот я действительно человек мягкий и слабый. С детства. И на словах ты победишь меня, но здесь дело не в словах, а в том, с чего ты начал: надо чувствовать!
