В этот вечер даже уроки были забыты. Обычно мать проверяла сына по истории и географии. Арифметику и немецкий язык взял на себя отец.

Немало ожесточенных стычек разыгрывалось ежедневно в квартире на улице Херлуф–Троллесгаде. Зато Лейф шел одним из первых учеников в классе. Это доставалось, конечно, не без слез. В свое время и отец Лейфа принадлежал к числу лучших учеников. И это тоже стоило многих слез. Отец Лейфа посещал ту же самую серую школу на площади Фруе–Пладс, которую окончил его отец. Да, в семье Амстедов были свои традиции…

Фру Амстед то и дело бегала к окну и окидывала взором пустынную и темную Херлуф–Троллесгаде. При этом она старалась особенно бережно обходить ту часть ковра, которая больше всего подверглась износу.

Лил дождь. Непогода так разыгралась, что слышно было, как дребезжит термометр за окном. Издали, с Новой Королевской площади, доносился грохот трамваев. А вдали, в порту, гудели пароходы. В комнате еще попахивало сельдереем. Да и разрисованный линолеум, которым устлана была столовая, тоже сохранял свой собственный аромат. «Зато до чего же легко мыть линолеум!» — говаривала обычно фру Амстед.

Большие часы, стоявшие на буфете, тикали громко и ритмично. И когда раздавался их бой, фру Амстед испуганно вздрагивала. Девять! А его все еще нет… Половина десятого, десять. А его все нет…

3

Лишь несколько дней спустя в полицию дали знать, что еще один человек бесследно исчез.

Некая фру Меллер, проживающая на улице Розенгаде, заявила, что еЁ жилец Михаэль Могенсен, занимавший в её квартире чердачную комнату, вот уже три дня и три ночи не показывается домой. Это наводит се на мысль, что о ким могло приключиться какое–нибудь несчастье.

Могенсен задолжал ей квартирную плату за прошлый месяц — целых пятнадцать крон. И уж раз он сбежал, фру Меллер просит полицию либо разыскать ее жильца, лшю разрешить ей покрыть свои убытки за счет продажи оставшихся после него пожитков.

Пятнадцать крон — это, конечно, немалая цена за каморку на чердаке, которую фру Меллер сдавала Михаэлю Могенсену. В этой конуре даже порядочной двери нет: вместо нее — какая–то решетка, сквозь которую из кори лора все видно. К тому же в комнате совсем ист мебели. Могенсен спал прямо на полу, на подпитке из старых газет, положив под голову старый черный портфель. В одном углу была навалена большая груда книг, в другом — кипа газет, в третьем — была «кухня», то есть здесь находились примус, опасный для жизни его владельца, сковорода, кастрюля, спирт и керосин.

Могенсен слыл чудаком и пользовался широкой известностью во всем квартале, в особенности у детей. Он носил длинные, давно не стриженные волосы п бороду. На улице он показывался обычно в старом поношенном пальто и со старым черным портфелем подмышкой. Пнкто не имел ни малейшего представления о содержимом мо- генсенозского портфеля, по всем казалось, что в нем хранится нечто диковинное, необычное.

— И все–таки это тихий и кроткий человек, — сказала фру Меллер. — Он и мухи не обидит!

Фру Меллер утверждала, что Могенсен происходил из хорошей семьи и даже где–то когда–то учился. По что–то в нем, повидимому, надломилось, и ничего пуоюго из него не вышло. Он не пил. И за женщинами не волочился. И не только не распутничал, а даже наоборот — жил как настоящий аскет.

Могенсен вечно корпел над какими–то толстыми книгами. Были среди них и книги на иностранных языках, которые фру Меллер не понимала. А как изысканно и культурно он выражал свои мысли! Да, многого достиг бы он в жизни, если бы только захотел. Но, повидимому, что–то стряслось с ним, вот он н стал таким чудаком.

Все обитатели Розенгаде относились к Могенсену вполне благожелательно. Кто бы ни повстречался ему -- он со всеми любезно здоровался, приподнимая шляпу. Эта узкая, короткая улица напоминала провинциальный юродишко, где все друг друга знают. Это — маленький, замкнутый мирок. Здешние жители вполне довольствуются своей улицей и только изредка — да и то неохотно — заглядывают в другие части города.

Улица была населена главным образом бедным городским людом, которому не повезло в жизни. Их собственные жизни были разбиты вдребезги, а сами они, будто обломки погибшего корабля, оказались заброшены сюда. И улица эта стала островом мертвых кораблей.

Однако на Розенгаде совершаются также всякие темные и скверные делишки. Как ни узка и ни коротка улица, на ней немало зданий, таинственно скрытых на задворках и в закоулках, да и во дворах там достаточно темно.

Здесь есть, например, несколько тайных кабачков, где в неурочный час можно выпить стакан портвейна. Есть тут и злачные места, где случайным парам сдаются койки в два яруса. Вон там живет знахарка, тайно делающая ужасные противозаконные операции. А подальше — некая дама в прорезиненной черной накидке; она живет одна с огромным псом.

Здесь немало проституток всех возрастов. Крашеной блондинке, продающей мороженое в ларьке, уже под шестьдесят. Она помнит времена до официального запрещения проституции. А крошке Майе всего девять лет. Но зарабатывает она больше толстой блондинки. «Какое милое и воспитанное дитя!» — говорят о ней обитатели Розенгаде. Вежливо кланяясь посетителям некоего заведения, она придерживает перед ними парадную дверь. У Майи такие лучистые глаза! Иногда у нее бывают эпилептические припадки.

Могенсеи со всеми приветливо здоровался. Он всегда бывал замкнут и нисколько не интересовался жизнью улицы. Это был джентльмен до мозга костей. С достоинством шествовал он по тротуару в своем поношенном пальто, в дырявых башмаках и с загадочным портфелем подмышкой. И всех встречных он торжественно приветствовал, поднимая старенькую промасленную шляпу. Хоть он и сутулился, был близорук и довольно неопрятен, но зато преисполнен спокойствия и сознания собственного достоинства.

Речь у него была особенная, и в разговоре он употреблял выражения, непонятные фру Меллер и другим обитателям улицы. Но ничего дурного о нем безусловно нельзя было сказать.

Вот почему фру Меллер даже и мысли не допускала, чтобы Могенсен мог совершить какое–нибудь противозаконное деяние и после этого скрыться. А что касается пятнадцати крон, которые он остался должен ей за квартиру, то это никоим образом не могло быть причиной исчезновения Могенсена. Ему не раз и прежде случалось просрочить взнос за квартиру, и даже не за один, а за два месяца. И если фру Меллер сообщила в полицию об исчезновении Могенсена, то это вовсе не из–за денег. Нет, она не таковская. Ее нельзя упрекнуть в бесчеловечности. Хотя, конечно, в денежных делах необходим порядок, потому что ведь всем надо жить. А пятнадцать крон — сумма немалая.

Как–то она сказала Могенсеиу:

— Я знаю, Могенсен, что вы порядочный челозек. Вы не захотите меня обжулить. Я ни чуточки не волнуюсь за свои пятнадцать крон.

Могенсен отвечал, что ей, разумеется, нечего волноваться:

— Эта сумма, фру Меллер, будет вам уплачена на бу- ч. дущей неделе.

И если потом они все же немного поссорились, то лишь потому, что у Могенсена вдруг оказалось много денег. А значит, думала фру Меллер, у него не было уже оснований тянуть с уплатой долга. Тем более что Могенсен тратил свои деньги самым легкомысленным и безрассудным образом. Если за один вечер он способен буквально вышвырнуть в окно больше сотни крон, то стыдно не платить во–время за квартиру. Именно за это фру Меллер и отчитала Могенсена, а он обиделся па нее:

— Очень жаль, фру Меллер, что мы не можем с вами договориться. Я ведь членораздельно заявил вам: на будущей неделе! И вы сами согласились на это. А пока что я намерен тратить свои деньги так, как считаю нужным.

Тем не менее фру Меллер горько сетовала на его безрассудную расточительность, и тогда Могенсен бросил ей в ответ суровые и обидные слова:

— Вы — жалкое существо, фру Меллер! Такой человек, как я, не опустится до того, чтобы пререкаться с вами. Я в высшей степени презираю вас!