Я начала сначала, стараясь быть математически краткой. Дано. Требуется доказать. Доказательство. Всё как в теореме.

Когда мы подъехали к моему дому, несмотря на все старания быть немногословной, рассказ мой был далеко не окончен.

— Если вы подниметесь, — робко предложила я, — то могу угостить вас вкусным обедом, вы ведь давно из дому, проголодались, наверное, а за это время я всё доскажу, и мы решим, как быть дальше.

Лёша кивнул, и мы вышли из машины. Около моего дома кишела куча детей, орущих во всё горло на смеси языков. В парадной пахло жаренной рыбой. Лёша поморщился.

— Типичный русский эмигрантский район! Как вы здесь живёте? Я от этого давно отвык. У нас, в Нью-Джерси, совершенно другая жизнь! Свой дом, никаких соседей, тем более русских! Как подумаю, что придётся с русским работать, просто настроение портится!

— Ну, американцы-то к вам сразу не пойдут!

— Да, я понимаю! Но русские же все — беднота! Что на них заработаешь? Они всё хотят «за так»! Это раньше, в стране Советов, всё было бесплатно, — теперь каждый совет денег стоит, а платить никто не хочет! А за дом надо выплачивать!

— И убирать его тоже надо! Вот и выходит, что квартира лучше!

— Ну, положим, чтобы убирать, прислуга есть! Русских-то понаехало без права на работу! Они тебе и уберут, и помоют!

— Мне никто не убирает. Я в своём доме, пока выучилась, за первый год жизни в Америке все квартиры перемыла вдвоём с дочкой. Так что русские бывают разные.

— Да бросьте, все они одинаковы, уж я-то насмотрелся, поверьте!

Мы вошли в квартиру. Дочка была дома. По моему незаметному знаку поздоровалась и ушла в спальню. Я быстро накрыла на стол. Салат, суп, фаршированные перчики в сметане.

Лёша с удовольствием уплетал всё подряд, а я всё говорила и говорила, показывала бумаги, присланные Шахом, адвокатом Гарика, свои письма, свадебные чеки, которые мне принесли друзья, с подписью Гарика, свидетельствующие о том, что он их положил в свой банк, и, наконец, сволочную бухгалтерскую книгу домашних расходов.

— Кто писал письма адвокату? — спросил Лёша.

— Я.

— Сама?

— Сама.

— Молодец! — отрывисто похвалил Лёша и в первый раз посмотрел на меня внимательно. По-видимому, он никуда не торопился, с удовольствием прихлёбывал чай, ел пирог, гулял по комнате, рассматривал книжки на полках, задавал вопросы о моей жизни до Гарика, острил, рассказывал о себе. Потом сел рядом и взял меня за руку.

— Значит, так. Я беру ваше дело. Мои условия — вы платите триста долларов сейчас за бумаги и пятьсот за суд. Устраивает?

— Получается восемьсот за всё. Правильно?

— Правильно.

— Но это действительно за всё или потом ещё что-то?

— Нет, нет! Больше — ни копейки!

— Ну что ж, восемьсот я наскребу, но больше у меня нет, честное слово!

— А больше и не надо! Я сейчас забираю ваши бумаги и начинаю оформление развода. Вот вам моя визитная карточка.

На визитке было витиевато выведено:

Алексей Рвачёв

Адвокат

— Вы — Рвачёв? Интересная фамилия для адвоката, не находите?

— Я рву противника на куски, вас это устраивает?

— Ну, если в этом смысле, то вполне!

«Не идёт ему его имя, — подумала я. — Алёша — это что-то мягкое, нежное, а он весь какой-то красный, взъерошенный. Фамилия ему гораздо больше подходит!»

— Слушайте, — вдруг спохватился Рвачёв, — я забыл дипломат в машине, а бумаги нести на весу не хочу. Пойдёмте со мной! Проводите меня до машины, возьмём дипломат.

В лифте было полно народу. Пока мы спускались, Рвачёв стоял ко мне вплотную и, не отрываясь, смотрел мне в глаза. Я, помня советы Лоры, кокетливо улыбалась. На обратном пути в лифте, кроме нас, никого не было. Рвачёв встал рядом и, почти касаясь лица губами, прошептал:

— Умираю, хочу тебя поцеловать! — и с этими словами прижался ко мне всем телом и поцеловал так, что у меня дух захватило.

«Хорошенькое дело!» — подумала я, но отступать было некуда, да и незачем.

ДОЧКА

Мама наконец-то нашла себе адвоката. В профиль он был похож на карпа, а в фас — на акулу, особенно когда улыбался. Зубы у него были огромные и неровные, отчего улыбка напоминала хищную пасть. Он был маленького роста, коренастый и смотрел на маму набычившись, не отрываясь. Адвокат просидел у нас весь вечер, до темноты. Я была в другой комнате, поэтому не знаю, о чём они говорили, но ржал он на всю квартиру, как будто его накормили не обедом, а овсом.

«А может, это и хорошо, что вид у него бульдожий, — подумала я, — пусть зажмёт нашего Гарика мёртвой хваткой, так ему и надо!»

Вообще всё как-то было не по-деловому. Во-первых, адвокат много болтал и хвастал. Я вышла к чаю, он, как павлин, распустил хвост и запоем разливался, рассказывая, какой он умный. Во-вторых, он явно кокетничал, бросая на маму долгие взгляды, брал её за руку и совершенно не торопился сваливать. А в-третьих, когда мама и адвокат вернулись с улицы, я просто обалдела.

Адвокат быстро-быстро собрал все бумажки и наконец-то отвалил.

— Мама, — ехидно спросила я, — а почему, когда вы пришли обратно, у тебя на губах исчезла помада, а у твоего адвоката…

— Не твоё дело! — отрезала мама. — Не забудь подружкам про это по телефону рассказать! Вам же говорить не о чём, так вы чужие жизни перемалываете! Ты уже однажды наболталась! — И с этими словами мама ушла в спальню, хлопнув дверью.

— Теперь всю оставшуюся жизнь меня попрекай! — обиженно крикнула я ей вслед, оделась и ушла с ребятами в кино.

МАМА

В обеденный перерыв я пошла с подружками в кафе. Мы заболтались, и я не заметила, как у меня украли сумку. Мало мне было расходов, так теперь пропали кредитные карты, деньги и чековая книжка! Я плохо помнила, какие номера чеков были выписаны накануне, поэтому на всякий случай остановила определённое количество чеков по номерам и кредитные карты. От всех забот и неприятностей голова просто шла кругом.

Рвачёв звонил каждый день просто так. Рассказывал анекдоты, расспрашивал о моей жизни, шутил.

— Знаешь, — признался он, — я рассказал жене, что у тебя обедал. «Что же ты ел?» — ревниво спросила она. «Фаршированные перчики», — ответил я, ничего не подозревая. «Как? — воскликнула жена. — Ты же дома говоришь, что их ненавидишь, и всегда отказываешься!» Представляешь? Было так вкусно, что я даже забыл, что люблю, а что — нет!

Если меня не было дома или на работе, Рвачёв оставлял мне приветы на автоответчике. Все они начинались со слов «Hello, my dear!» или «Здравствуйте, девушка!»

«Hello, my dear! Это я. Хотел услышать ваш голос, но, увы, опять вас не застал! Скучаю, скучаю, скучаю! Целую».

«Здравствуйте, девушка! Ну что же мне так не везёт! Надеялся вас услышать, а то и увидеть! Желаю вам приятного вечера и живу мечтой встретиться с вами завтра! Скучаю, думаю о вас постоянно. Целую!»

Рвачёв послал заявление адвокату Гарика о том, что теперь представляет меня в бракоразводном процессе. Через неделю он получил от Шаха долгожданное объяснение причины развода по статье 170-1 — за жестокое и бесчеловечное обращение.

Рвачёв предложил встретить меня с работы, отвезти домой и там подробно обсудить полученную бумагу. Дочки дома не оказалось, мы были одни. Рвачёв вынул из дипломата три листочка машинописного текста. В документе было одиннадцать пунктов. Первые семь — общепринятые положения. Вся соль начиналась в восьмом пункте, который состоял из шести подпунктов, подробно описывающих, как я издевалась над Гариком.

Оказывается, я наедине и публично постоянно унижала его человеческое достоинство, упрекая в том, что, прожив в Америке четырнадцать лет, он не скопил ни гроша, а также в том, что он утаивает от меня часть своей зарплаты, в то время, как я сама якобы из своих заработков отдавала на жизнь только половину, отказываясь объяснить мужу, на что и куда я трачу остальные деньги.