— Миледи?

— Наша цивилизация жестока, верно?

— Не хуже большинства.

Она подумала и нахмурилась. — Звучит… цинично.

Он молчал.

Они работали в тишине, снаряжая Рансепта на войну. И все время Сакуль Анкаду вела войну с собой, подавляя накатывающее отчаяние.

Но когда они, наконец, закончили, Рансепт коснулся пальцем ее щеки. — Думаю о вас, миледи, не как о заложнице. Как о дочери. Боюсь, я сделался дерзким.

Не в силах ответить, она потрясла головой — и отчаяние вырвалось потоком слез.

ДВАДЦАТЬ ОДИН

— Пути Тисте смущают, — сказала Хатарас Реза, выскальзывая из тяжелой бхедриньей шубы; свет солнца как раз пробился сквозь высокие облака, озаряя нагое выше пояса тело.

Как всегда продрогший, Листар отвел глаза. Он вел трех лошадей, ибо гадающие по костям отказались ездить на животных, хотя часто осматривали их, проводя красными от охры руками по гладким бокам. Это же их обычай, понял Листар — вечно трогать, ласкать, опускать жесткие ладони на плоть. Ночами женщины-гадающие усердно занимались этим между собой. Что еще удивительнее, они не замечали холода.

В ответ на замечание Хатарас Листар пожал плечами. — Преступления нужно наказывать, гадающая.

— Это работает, — заметила младшая, Вестела Дрожь. — Сложи зимой костер. У камня. Потом холодной водой. Камень лопается, можно делать орудия.

— Но ты видела их орудия, Вестела? Железные. Камни нужно сломать и расплавить. Тонкостей я не знаю. Только вытаскивала шлак из ям.

— Наказание, — сказала Хатарас.

— Да.

— Ради железа, которым пользуются все Тисте.

— Да.

— И находят в том наслаждение.

Он вздохнул. — Это наш путь, гадающая. А ваши не такие, как у нас.

Вестела Дрожь несла груду мехов и шкур на плече. На теле не было ничего, лишь мокасины на ногах и обсидиановый нож болтался на шее. — Ай стали беспокойны.

Листар нахмурился, ища взглядом огромных волков, но занесенная снегом равнина казалась лишенной жизни. Словно объясняя свое прозвище, Бегущие-за-Псами путешествовали не одни. Дважды после лагеря Листар замечал полдюжины огромных зверей. Идут параллельно. Но их нет уже три или четыре дня. Он думал, они ушли. — Что их беспокоит? «И откуда вы вообще знаете?»

— Они интересуются, когда можно будет съесть лошадей. Мы тоже.

— Мы ведь не голодаем?

— Свежатина вкуснее. — Вестела сделала красной рукой странный и сложный жест.

Хатарас засмеялась сзади: — Так возьми его, дура.

— Наказанный, — придвинулась к Листару Вестела. — Не ляжешь со мной ночью? Это привилегия. Гадающие берут кого хотят.

— Я возьму его следующей ночью, — крикнула Хатарас. — Слишком долго ждем. Считает нас уродинами, но в темноте он ощутит нашу красоту.

— Я еще не поведал вам свое преступление. — Листар отодвинулся от Вестелы. — Тогда ты не захочешь иметь со мной дела. У меня была подруга. Я ее убил.

— Нет, — возразила Вестела, снова приближаясь.

— Ты ничего не знаешь!

— Ты никогда не забирал жизни.

Сзади раздалось короткое фырканье. — Жуки. Блохи. Гнус.

Вестела оглянулась. — Жизни Тисте. Ты знаешь. На нем нет пятна.

— Мыши, пауки, рыба.

Вестела вспыхнула, развернулась и напала на Хатарас. Они упали, визжа и рыча, кусаясь и царапаясь.

Листар остановился, лошади тревожно собрались вокруг. Он щурился на север, ожидая, когда драка подойдет к утомленному, полному секса завершению. Не в первый раз. Он не помнил, когда впервые увидел их ссору, как смотрел вначале встревожено, потом с интересом, как цепкие пальцы находили соски и спутанные волосы между ног, и драка становилась ритмичной, звучали стоны и вздохи вместо рычания, и тогда он отвел глаза. Лицо пылало.

Этих баб он и вел к Легиону Хастов, чтобы они дали форму некоему ритуалу избавления. Помимо невероятности успеха, Листара тревожила сама идея прощения. Некоторые поступки не заслуживают забот капитанов Празека и Датенара…

Он знал, что убийцей в лагере была Ренс. Ждал ее ножа, готов был его приветствовать. Но она лишь танцевала вокруг, пока ожидание не прожгло дыры в желудке. И тут его отослали на дикие равнины севера, даже не подумав, что он может сбежать, уйти от всего, от себя самого.

Женщины уже любились. Это может занять время. Он вздохнул и отвернулся, расстегивая вещевой мешок. «Руки на лошадиные бока. Рассуждают о мясе. Не удивительно, что они бегают с волками, не с конями». Он вытащил порции и начал готовить. — До лагеря уже недалеко, — произнес он громко.

Как и ожидалось, женщины не ответили.

— Мы не съедим лошадей. Полагалось, что вы поскачете, чтобы быстрее оказаться у Хастов. Мы теряем время.

Хатарас подняла голову от лона, облизнулась. — Ритуал очищения. Да. Пятна пропадут. Ты едешь, мы бежим.

Вестела легла набок и села. — Ай охотятся. Мать обеспечит их.

Глядя на оправляющихся женщин, на красные лица и пылающие щеки, слизь на покатых, почти не существующих подбородках, он сказал: — Эта мать, о которой вы говорите, которую зовете… занимаясь вот этим. Это ваша богиня?

Женщины разом засмеялись. Хатарас встала на ноги. — Чрево огня, пожирающий посул.

— Плюющая Детьми. Раздутая Весна.

— Хранительница Спящей. Лжемать.

— Смертельно опасна, когда злится. Мы ублажаем ее, чтобы не выпустила когти. Она в маске, эта Мать, но родное лицо — ложное. Азатеная.

— Азатеная, — закивала Хатарас. — Держит Спящую в грезах. Чем дольше сон, тем мы слабее. Скоро Бегущих не будет. Наш сон окончится. Начнется иной.

— Мать шепчет о бессмертии, — состроила гримасу Вестела. — О тропе из грез. Пусть спит, твердит она.

— Мы не боимся Матери, — добавила Хатарас, проводя рукой по лошадиному боку. — Боимся только Джагутов.

Листар нахмурился. — Джагутов. Почему?

— Они играют с нами. Как Азатенаи, но неуклюже. Считают нас невинными…

— Детишками, — бросила Вестела.

— Но гляди в глаза, Наказанный. Зри наше понимание.

— Спящая родила нас, мы довольны. Наши жизни коротки.

— Но полны.

— Мы боремся за пищу и тепло.

— Но любовь нам не чужда. — Хатрас отошла от лошади, к Листару. — Наказанный, будешь ждать с остальными? Или дать тебе ритуал сейчас? Мы оборвем мучения твоей души.

— Как, гадающая? Как вы сделаете такое с каждым из нас?

Вестела опустилась рядом с ним. — Многие сны забываются при пробуждении, верно?

Он отвел глаза, не вынеся ужасающей откровенности ее взора. — Но не воспоминания. Они просто поднимаются, словно солнце. Каждое утро — миг блаженства, и все возвращается. Как призраки. Демоны. Они возвращаются, Вестела, ибо истина имеет клыки и когти. Мы пробуждаемся к реальному, к тому, чего не отменить.

Она протянула мозолистую охряную руку, коснулась его щеки. — Реального нет, Наказанный. Лишь сны.

— Я чувствую иначе.

— Существует страх пробуждения, — отвечала она, — даже когда сны неприятны нам. Голос вопит в твоей голове, молит проснуться, но другой голос предупреждает: ты проснешься в мир неведомый. Вот причина страха.

— Нам нужно чувство вины, Вестела Дрожь. Без него умрет совесть. Этого ты хочешь для меня? Для всех нас? Забрать совесть. Вину?

— Нет, — сказала Хатарас, присев напротив. Глаз ее влажно поблескивали. — Есть иной путь.

— И это…

— Его можно понять лишь в разгаре ритуала. Помочь тебе сейчас?

Он покачал головой, торопливо принявшись прятать остатки пищи. — Нет. Я солдат Хастов. Я встану с товарищами.

— Это говорит твой страх.

Он замер. — Страх? Скорее ужас.

— Отдав ложь о своем преступлении, — сказала Вестела, — ты столкнешься с преступлением невиновности.

— За которую, — добавила Хетарас, — ты винишь себя больше, нежели за кровавый нож в руках.

— Она убила себя, — прошептал Листар, — из ненависти. Устроила всё так, чтобы думали на меня. — Судороги охватили его, руки закрыли лицо. — Не знаю чем я такое заслужил… но точно что-то сделал. Что-то. «Бездна подлая, что-то…»