Вернувшись к остывшим мехам, она свернулась и постаралась побороть судороги холода.

Священникам не место на войне… но она начала понимать, почему они присутствуют в любом военном лагере. «Благословлять надо не в день битвы, но в беспокойную ночь после битвы».

* * *

Свадебный наряд сгнил, но запах насилия оставался свежим; он овеял Нарада, едва явилась она.

Она встала рядом, почти касаясь рукой. — Кто-то сегодня носит корону.

— Какую корону?

— А другой должен отвернуться и пропасть. Нужно разбавить королевскую кровь, принц.

Он потряс головой. Смутные заявления были сами по себе тревожны, но настойчивое повторение незаслуженных и нежеланных титулов приводило его в ярость. Нарад смотрел уже не на лес. Между двух морганий мир успел преобразиться. Перед ним на мерцающих волнах серебристого моря качался остов дракона — то приближался к берегу, то снова сдавался на волю суетливых волн. След крови и мяса пьяной линией тянулся от чешуйчатого тела на пляж, туда, где стоял Нарад, и оканчивался восклицательным знаком меча. Сам он тяжело дышал, маслянистый пот застывал на красно-полосатой коже.

— Ее звали Леталь Менас.

— Кого?

— Драконицу, мой принц. Она была объята горем и гневом. Тропа привела ее сюда, в наши владения. Или скорее, сквозь них. Когда Тиамата в последний раз сливалась, когда начался пожар и все, что они мнили своим, стало единым, Сюзерен забрал жизнь мужа Летали. Гибель Габальта Галанаса, принц, предшествовала всему.

Он ощутил, как задвигалась челюсть, сжимая зубы. Вернулась привычная боль в шее. — Всему? Ничто ничему не предшествовало, королева. Брешь. Случайность. Возможность…

Смех был мягким, но коротким. — Йедан. У тебя дар к краткости, линиям прямым и четким, как та, что делит море и берег. Габальт Галанас был носителем нужной крови. Нужной целям Сюзерена. Тьма царила безраздельно, пока не потекла кровь. Сородичи должны были знать: никогда не доверяйте Азатенаям.

— Я ощутил возвращение убийцы…

— Не ты, принц.

— Не я?

— И все же твой дух задрожал от его возвращения, после того как сестра встала на колени, говоря твоему трупу слова, кои он не мог слышать.

— Но не я.

— Не ты. Еще нет.

Он провел грязной рукой по глазам, стараясь отмести представшую сцену. — Горе и гнев, говоришь? Кажется, я обречен вставать на пути подобных чувств.

— Даже у Тиаматы была слабость. Полчище можно разорвать, убив всего одного. Но как угадать, которого? Каждое слияние изменяет порок. Спроси себя: как Драконус угадал его?

Он фыркнул: — Это просто. Тьма безраздельна. Он знал своих. Не разбей смерть Галанаса слияние, он погиб бы под яростью Тиаматы, и ничего не случилось бы.

Она вздохнула. — Можно ли винить Драконуса?

Пожав плечами, оправившийся от страдания Нарад стряхнул драконью кровь с клинка.

— Осторожнее, — предостерегла она. — Как бы частица крови не нашла путь в тебя. Не хочу увидеть в тебе чужую ярость, чужое горе и не твои воспоминания.

— Не бойся, — пробормотал он. — Во мне не осталось места.

Белесая рука легла на плечо, тембр голоса изменился. — Брат мой, столь много я должна сказать тебе. Ах, если бы могла. Поклонение меня сердит. Понимаю очень хорошо, хотя и снисходительно, это странное извращение: пленить меня на холсте. Но не надо услаждать тщеславие…

— Моя королева, я не тот брат.

— Не тот? Так скажи, прошу, где Крил? Он так жаждал моих глубин, а во мне их просто не было! Его любовь была драгоценной мантией, наброшенной на мелководье моей личности, но как ужасно он заблуждался, как осквернял свою веру!

Нарад обернулся и в первый раз увидел ясно юную женщину в подвенечном уборе, не королеву, не великую жрицу, желанную многим, но мало чем благословленную. Лицо сбросило маску горя, маску шока, последнюю маску улетающей жизни. Глаза ее смотрели из места, ведомого лишь мертвецам, но чувство потери и смущения сумело преодолеть даже эту пропасть. Нарад протянул руку, погладил ее хладную щеку. — Я был любовником мужчин. Но в последние дни… я никому не рассказал о терзавших меня видениях. Как я ступал из одного времени в другое, и единственным постоянством была линия берега — о, и кровь.

— Значит, — промолвила она, — оба мы потеряны?

— Да. Пока не окончится пьеса. Лишь тогда наш дух обретет покой.

— Сколь долго? — воскликнула она. — Сколь долго должны мы ждать конца страданий?

Нарад взвесил в руке меч. — Видишь — буря возвращается. Не очень долго, склонен я считать. Совсем недолго, моя королева. — Еще не закончив речь, он уже знал: это ложь. Но придется держаться фальшивой уверенности — ради нее.

Она спросила: — Нарад, кто убил Драконуса? Кто сковал его в мече, в собственном творении? Я не понимаю.

Он помедлил и не обернулся. — Да. Именно. Это странно, — признал он. — Кто убил Драконуса? Тот же, кто его освободил. Лорд Аномандер, Первенец Тьмы.

— Еще один, — зашипела она, — которого не готов был рисовать брат. Скажи, принц, откуда ты всё знаешь?

Силуэты скучивались за пеленой, яростной стеной. — Ответ есть, но лишенный смысла. — Он колебался. Оглянулся на нее. — Говоришь, корону кто-то носит?

Она кивнул, выцветая и пропадая.

— Кто? Когда я ее повстречаю?

Она исчезла.

Он встал лицом к морю, взгляд скользнул по остову убитой им драконицы. «Леталь Менас. Чувствую твою кровь в теле, жар всего, что ты знала и ощущала. Однако в сравнении с чувством вины ты — просто шепоток. И все же… откуда ты узнала то, что знала?

На вашем языке, Элайнта, менас — имя для Тени. Имя, которое ты так старалась дать узкому пляжу, Эмурланну. Твой голос доносится из наполовину зримого, из места ни здесь ни там, и в сумерках — словно наспех начертанных взмахом сухой рваной кисти — я вижу трон…»

Еще взмах ресниц — и перед ним лес, угрюмый даже в зимней белизне и черноте. Восток окрасился белесой зарей. Он дрожал, суставы окоченели, он не чувствовал ног в набитых соломой сапогах. Послышались шаги; он обернулся и увидел Глифа.

— Йедан Нарад, ты задержался в Дозоре. Видения обессилили тебя. Идем, костер разожжен.

Он смотрел на отрицателя. — Вас использовали.

Глиф неловко пожал плечами. — Мы сделали мщение богом.

— Простой ответ, но сомнительный.

— Так кто, Йедан Нарад?

— Кто-то, ищущий убежища. Против того, что будет. И он потратит наши жизни, Глиф, чтобы защитить свою тайну.

Впервые Глиф показался ему неуверенным. Взгляд скользнул прочь и вернулся. — Ты обещал нас лорду Аномандеру.

— Нет. Он тоже неведающий игрок.

Вздох Глифа поплыл в морозном воздухе. Вдох и выдох. — Я лучше буду верен богу мщения.

Нарад кивнул. — Легко кормить, но невозможно ублажить. Вижу поклонников без числа, веру слишком упрямую, чтобы умереть, слишком глупую для мудрости. Но если я — верховный жрец, берегись! Моя жажда мести не ищет чужих лиц. Только мое.

— Ибо остальные мертвы.

— Остальные будут мертвы. Да.

— Йедан Нарад, в то день я найду тебя.

— И сделаешь что должно?

— Да.

— Отлично, — бросил Нарад. — Рад слышать.

— Позавтракаешь с нами, Йедан Нарад?

Поглядев на костер за спиной Глифа, он заметил, что даже завернутая в шкуру Лаханис ищет местечко потеплее. — Да, — сказал он. — Спасибо.

* * *

Сержант Тряпичка преодолела половину пути к монастырю Яннис, когда конь поскользнулся на льду, скрытом под тонкой пленой снега, и упал, хрустя костями и визжа от боли. Пытаясь соскользнуть с седла, Тряпичка неловко плюхнулась среди усеивавших склон валунов, сломав плечо и ключицу.

Травма, казалось, позволила холоду заползти в тело; она сидела на склоне, тяжело дыша от боли и следя, как животное бьется на скользкой тропе. Снег запятнали грязь, конский кал и капли крови. Ноздри скакуна раздувались, глаза выпучились. Она могла бы вонзить ему клинок в горло, подавляя печаль мыслями о милосердии. Но даже пошевелиться оказалось трудно.