И вот совершенно неожиданно Линкольн вернулся в мою жизнь. После всех этих лет, после всего, что произошло между нами, он стоял в моей гостиной с сексуальной блондинкой, которая лапала его, и группой парней, которые это снимали.

Допивая свою содовую, я подумала, что несправедлива. Очевидно, что ему очень больно, и он пытался пересилить эту боль. Но всё равно, мог бы восстанавливаться где угодно, но не здесь. Не было абсолютно никаких причин находиться у меня дома.

Я снова облокотилась на столешницу. Это всё проделки моего отца. Поселить Линкольна в доме, снимать его восстановление и получить выгоду от всей этой душераздирающей ситуации. Было бы сложно упустить возможность заработать на этом деньги.

Я вздохнула. На летних каникулах принято расслабляться.

Но возвращение Линкольна Картера сделало это невозможным.

Глава 2

Линкольн

Я подался вперёд и полетел.

Ветер бил прямо в лицо и свистел в ушах, а ночное небо окружало меня всё быстрее. Я чувствовал себя свободным, чувствовал, что всё происходящее правильно, что я там, где должен быть, будто был рождён, чтобы парить в этом небытие. Я ощутил привычный трепет, но какое-то необычное спокойствие окутало меня и разлилось по всем конечностям.

Спустя минуту, я неохотно подался назад и потянул шнур, так что меня подбросило снова вверх, когда раскрылся парашют, прерывая мой свободный полёт. Ощущение правильности и покоя испарилось, но я по-прежнему испытывал трепет. Я ухватился за стропы и потянул вниз края купола, направляя парашют туда, где собирался приземлиться. Неподалеку было свободное пространство, и я кружил прямо над ним, планируя опуститься точно на середину. Я знал, что Майк и Джаред сидели в машине за углом, готовые в любой момент подхватить меня и свалить, если копы нагрянут. Хотя это было маловероятно. Я не повторяю дважды одну и ту же ошибку.

Это был лишь второй ночной прыжок. Чертовски опасный по куче причин, и я бы обезопасил себя, если б мог. В первый раз светила полная луна, и я мог видеть всё как на ладони. Однако в этот раз небо заволокло облаками, а ветер дул сильнее, чем мы предполагали. Мне было трудно придерживаться одной линии, приближаясь к земле.

Моё сердце громыхало в груди, словно отбивной молоток. Ощущение свободы и полноты было сильнее, чем когда-либо в жизни. Голова была свободна от всего: от страха, боли, от всей чепухи, связанной с продвижением и линией одежды. Я жил ради прыжков с высотных зданий и парения в небе, а не ради телеинтервью и рекламы. Я прыгал бы каждый день, если бы мог, и пусть бы всё остальное катилось к чёрту. Но я был обременён контрактами, и, несмотря на то, что они чертовски хорошо мне платили, я ненавидел всё, что мешало моему любимому занятию.

Мне была не нужна слава. Я просто хотел летать.

Я уже приближался к земле и глубоко вздохнул.

А затем ветер сбил меня с курса. Я схватил стропы, пытаясь выровняться, но ветер дул горизонтально и унес меня в сторону. Я начал быстро терять высоту. Дёргая стропы, я пытался контролировать свой полёт, но было слишком поздно. Я стремительно приближался к земле, и моё сердце бешено стучало, угрожая выпрыгнуть из груди. Оставалось десять футов, и я отчаянно боролся со шнуром. Пять футов, и я всё сильнее дёргал его. Всего несколько дюймов до земли. Я сгруппировался.

Я угодил ногами прямо в лобовое стекло машины, раздробив все кости, и ужасная боль поразила всё моё тело. Я слышал лишь звук бьющегося стекла и скрежет металла.

Мир для меня погрузился во мрак.

Моей последней мыслью было то, что я умираю.

***

Я очнулся от того, что мне было нечем дышать, весь мокрый от пота. Слабый утренний свет пробивался сквозь занавески. Я мгновенно осознал, что нахожусь в безопасности, и что после несчастного случая прошло достаточно много времени.

Это был тот самый кошмар, который снился мне каждую ночь.

Я сел, не обращая внимания на боль в голенях и бедрах. Чёртовы сны. Просидел так минуту, глубоко дыша и приходя в себя, освобождаясь от фантомной боли и парализующего страха.

И так каждое грёбаное утро. Я вставал, мокрый от пота, будто меня окунули в бассейн, вынужденный переживать самые ужасные моменты в жизни. Боль и страх. Агонию.

Я с нетерпением ждал, когда, наконец, приду в себя, чтобы прыгать снова.

Двигаясь к краю кровати, я не обращал внимания на боль, которая растекалась по моим бёдрам, когда я пытался перекинуть их через край. В голове раздался голос моего врача: «Линкольн, сынок, возможно, ты никогда больше не сможешь заниматься скайдайвингом. Даже при самом приземлении ты снова можешь сломать ноги, и, кто знает, заживут ли они, как положено», — сказал он. Я сердито ухмыльнулся. Он даже не знал разницу между скайдайвингом и бэйсджампингом.

Затем настал черёд самой ужасной процедуры. Держась за тумбочку, я медленно перенёс вес тела на ноги, оттолкнувшись от кровати. Боль сразу отдалась во всём теле, но я застонал и проигнорировал её, медленно приходя в себя. Мучительная вспышка перешла в тупую боль, которая не проходила, неважно насколько я восстановился. Я убрал руку с тумбочки и схватил трость, которую прислонил ранее к стене, после чего выставил её вперёд, делая шаг.

Было чертовски больно. Но, по крайней мере, я встал с коляски и мог сам передвигаться. Мне не требовалась помощь для того, чтобы встать с постели, я мог сам принять душ и почистить зубы. Я не хотел даже думать о том, что Обри могла увидеть меня в таком состоянии, со сломанными ногами и абсолютно беспомощным. Это жалкое зрелище, а я не из тех парней, которые терпят жалость.

Я пересёк комнату и зашёл в ванну. Каждый раз, останавливаясь возле зеркала и глядя на своё татуированное тело и трость, которая помогала мне ходить, я не переставал думать о том, как глупо было совершать тот прыжок.

По правде говоря, это было охрененно, один из лучших прыжков в моей жизни, но он стоил мне чертовски дорого. Столкновение с машиной, чудовищная боль, а затем пробуждение в больнице, где меня окружили адвокаты и копы, желающие узнать, как я забрался на то здание и осознавал ли я, как много законов нарушил, и ещё кучу всякой прочей чепухи.

Однако в одном мне всё же повезло. Во время слушаний нарисовался отец Обри и попросил судью отпустить меня по-хорошему. В конце концов, меня условно освободили на поруки, поэтому мне пришлось жить под присмотром Клиффа. По крайней мере, не пришлось возвращаться в тюрьму.

Я почистил зубы, быстро принял душ и оделся. Это занимало больше времени с тех пор, как хождение стало для меня изнурительной работой, но я не жаловался. Я бы предпочел сотни раз переломать свои ноги, чем жить, так как большинство, просто существуя изо дня в день.

Я чувствовал себя живым только там, наверху.

Наконец, после некоторого времени, которое показалось вечностью, я был одет и готов к новому дню. Посмотрел на часы, спускаясь вниз, застонал про себя, когда понял, что до прихода физиотерапевта и съёмочной группы остался всего час. Я похромал вниз, вздрагивая после каждого шага, и пошёл на кухню.

Обри сидела за столом и ела хлопья, а выглядела так, будто только что встала. Когда я вошёл, она бросила взгляд в мою сторону, а я, в свою очередь, ухмыльнулся ей, и странное чувство зародилось у меня в груди.

Мы не виделись много лет. Ни после свадьбы наших родителей, ни после неудачной попытки игнорировать то, что происходило между нами. Мы не поддерживали связь, возможно, потому, что она ботанила в своём колледже Нотр-Дам, а я был сильно занят тем, чтобы быть ужасным засранцем, прыгающим со зданий. Во всяком случае, так я говорил себе.

Но, правда заключалась в том, что я не переставал думать о ней ни на секунду. Я вспоминал её совершенную, бледную, гладкую кожу, прекрасное тело, и тот взгляд, который она кидала на меня, когда я слишком дразнил девчонку. Мы танцевали, не замечая времени на свадьбе наших родителей; наши вспотевшие тела были тесно прижаты друг к другу, несмотря на то, что мы внезапно породнились.