Тем не менее, протянул мне свою свободную руку, приглашая к обнимашкам. А, когда я подошла к нему, быстро ткнулся губами в мою щёку и обнял.

«Как братик», — мелькнуло у меня в голове. Не, не зря, я пришла.

— Ты присядь, журналы посмотри, я занят пока, — кивнул он мне на кресло и снова склонился над татушкой. — Чего не позвонила? Я бы тебе время назначил.

— Не знала номера. А с Алкой поругались немного.

— Парня чтоль делили? — улыбнулся он, не отрывая взгляда от работы.

— Тип того, — махнула я рукой.

Он понял, что при постороннем человеке я откровенничать не настроена, и не стал докапываться.

А, когда проводил своего клиента, налил нам обоим кофе, выставил вкусняшки и произнёс:

— Слушаю, малыш.

И я вдруг расплакалась! Рассказала ему всё-всё: и про Кисслера, и про маменьку, и про Алку, и про то, что некому мне всё это рассказать, мучаюсь, и вот поэтому припёрлась к доброму Юре, родную душу почувствовала.

— Ты просто не представляешь, как я рад, что ты пришла ко мне, Юль, — обрадовался Юра. — Я ведь книгу пишу, о том, как влияют татуировки на судьбу человека. У тебя прекрасная история: жизнь скромной девочки после тату с Багирой круто меняется.

Мы ещё немного потрепались и приступили к работе. Я, абсолютно не стесняясь, сняла шорты и футболку, оставшись лишь в нижнем белье, и легла на кушетку вниз лицом. Я была абсолютно расслаблена, умиротворена и спокойна. В чём и призналась Юре.

— Я рад, малыш. Просто, наверно, ассоциируюсь у тебя с кем-то позитивным, — улыбнулся он.

— Со старшим братиком, — кивнула я. И чуть дёрнулась, когда в мою кожу впервые вонзилась игла.

— Больно? — обеспокоился Юра.

— Ну, не так, чтобы очень. — успокоила я его. — Но не особо приятно,

— Умничка, терпи. Рожать намного больнее, так что привыкай к боли.

— У меня гинеколог знакомый, — усмехнулась я. — Наркоз вколет.

Когда работа была закончена, Юра пригласил составить ему компанию в соседнем кафе.

— У меня следующий клиент со сложным рисунком. Надо подкрепиться. А я тебя потом домой подброшу, хорошо? — предложил он.

За обедом мы продолжили разговор.

— Малыш, ты сейчас сама должна разобраться в себе, — раскладывал он мне всё по полочкам. — Останься дома одна, и представь, что он рядом с тобой сидит. Что почувствуешь? Какие эмоции? Если холодно, неуютно — не твой это человек. А если тепло, улыбка, спокойствие — значит, плюнь на всё и начни с ним встречаться.

— Юр, а сколько молодой парень может жить без секса? — задала я интересующий вопрос.

— Сколько угодно. Если не захочет размениваться на шлюх, то будет хранить тебе верность.

— Я с ним сейчас спать не хочу. А он бабник, я знаю. Он будет со мной за ручку ходить, а потом шпилить своих подружек. Я так не согласна. Меня мама воспитала так, что верность должна быть обоюдной в паре.

Вот тут Юра глубоко вздохнул.

— Сколько ты ещё планируешь девственность хранить? — поинтересовался он.

— До свадьбы, наверно, — не моргнув глазом, ответила я.

— А если после свадьбы не понравится?

— Стерпится-слюбится, — обречённо ответила я. Это мама меня так учила. Что не в сексе счастье, а в трепетных отношениях мужа и жены друг к другу.

— Юль, так нельзя! Сейчас другие времена. Мама тебя неправильно воспитывает. Секс — это не грязь и разврат. Это удовольствие и кайф, если, конечно, он происходит с постоянным партнёром, к которому у тебя тёплые чувства, и которому ты тоже небезразлична. А после такого воспитания парням обычно приходится долго помучиться, чтобы раскрепостить девушку. Нет, я тебя не толкаю в объятия первого встречного. Просто разберись в себе: кто нравится, с кем бы хотелось более тесных отношений, какими они должны быть, и сможет ли этот человек дать тебе их. Если будет трудно всё это анализировать — звони, приходи, помогу посмотреть со стороны на это всё, — он накрыл своей татуированной ладонью мой маленький кулачок и с нежностью смотрел мне в глаза, вещая всё это.

— Спасибо, Юр, — улыбнулась я. — Я знала, что именно ты мне по можешь.

— Юль, мне так приятно, что я, как в ранней юности, сижу сейчас с милой девочкой в кафе, а со всех сторон на меня зыркают злобные юнцы, типа нахрена этот разукрашенный кекс такой сладкой кисе? Особенно вон тот, за столиком сзади. Не оборачивайся, он сюда идёт, — усмехнулся Юрка.

— Добрый вечер!

Я вздрогнула, ещё даже не успев поднять взгляд.

Кисслер?!

— Здравствуй, — нервно сглотнула я. Мысли в голове спутались.

— Случайно вас заметил, — продолжил он, а потом ухмыльнулся, кивнув на Юрку:

— Смотрю, верность Рамму трещит по швам?!

— И что?! — с вызовом ответила я. — У меня есть знакомый талантливый гинеколог. Надо будет — он восстановит мою «верность» и никто ни о чем не узнает. Он ведь врачебную тайну хранит, не треплется по автомойкам о своих пациентках.

Откуда-то взялся этот изощрённый сарказм в моём тоне, сталь в голосе.

А он вдруг покраснел! И поспешил оправдаться:

— Юль…

— Я вообще ничего слушать не хочу! — я вскочила со стула и бросила через плечо:

— Юр, я тебя на улице подожду.

— Да, девочка! — качая с ухмылочкой головой, улыбался Юра. — А ревность-то у него изо всех щелей пёрла! Любит! Даже и сомневаться нечего. А ты что почувствовала в этот момент?

— Сначала опешила. Потом — радость, что он засёк меня с таким шикарным парнем. И хотелось, чтобы он меня догнал, и… Крепко прижал к себе, — опустила я глаза.

— Вот весь паззл и сложился. Любоффь! — поднял руки к небу Юрка.

— И дальше что? — испуганно спросила я.

— Жди его «наступления». И будь с ним помягче, но не совсем уж сговорчивой.

Мы сели в Юрину машину и погнали к моему дому.

Позвонила разъярённая маман:

— Ты почему не дома? Я же сказала… — начала было она свои нотации. Но я её опередила:

— Меня в колледж попросили приехать, архив помочь разобрать. Скоро буду.

Архив меня действительно попросили помочь разобрать.

Только завтра после обеда. Но об этом ей лучше не знать. Я всю неделю буду его ездить «разбирать», раз уж она меня, как собаку, на цепь посадила!

А завтра, придя из колледжа уже к вечеру, я застала дома изумительную картину: маменька и этот грёбаный Кисслер сидят на кухне, гоняют чаи.

— Вау! — картинно удивилась я. — Мне опять к осмотру в спальне готовиться или как?

— Вот смотри, Никит! — язвительно произнесла она, — вот, полюбуйся!

Она резко поднялась и задрала край моей майки, обнажив свежее тату.

— Ай! — вскрикнула я, когда по свежей ране так грубо провезли тканью.

— Э-это ч-что? — осоловело вытаращила глазки маман. И побледнела!

— Ты ж просила содрать эту кошку до мяса. Вот я и стараюсь, каникулы ведь, а я наказана гуляньем, — теперь пришла моя очередь язвить.

— Никитушка., — еле слышно пробормотала маменька. — Это заражение крови чтоль? Ты чего дура сделала?!

— Юль, это Он? Вчерашний? — обратился ко мне Кисслер с потемневшими от злости глазами.

— Да, — резко ответила я, прикрывая тату майкой.

— Какой ещё вчерашний?! — полушёпотом поинтересовалась мать. — Чего ты, стервозина, опять там намудозвонила?!

— Успокойтесь, Римма Михална, — Ник помог маменьке присесть. — Это не заражение. Она вчера поверх временной набила постоянное тату. Татуировщика я видел, он опытный, у него даже медицинское образование есть. Так что было всё стерильно, надеюсь. Только зачем всё это, Юль?