Однажды, играя в прятки, решил спрятаться так, чтобы никто не нашёл. Незаметно пробрался в дом и украдкой через окно наблюдал, как вся ватага ищет одного. Они, заподозрив моё плутовство, решили поискать дома. Я подбежал к входной двери, чтобы закрыть её на крючок. Правой рукой опёрся в косяк, левой резко потянул дверь на себя. Почувствовал острую боль. С безымянного пальца правой руки сорвало ноготь, хлынула кровь. От испуга и боли онемев, упал на пол. Перепуганные дети начали кричать с визгом. Встревоженная бабушка схватила меня на руки, понесла в больницу. Там сделали укол, обработали, нанесли какую-то мазь, забинтовали руку и отправили домой. Кость фаланги чудом осталась целой. Рука долго болела. На пальце остался глубокий рубец, напоминание весёлого, беззаботного детства.

Лето заканчивалось. Девочка Ира тоже гостила у своей бабушки, жила на противоположной стороне улицы и всегда играла с нами. За ней приехала мама, они уезжали в город Омск. Проводить подругу до пристани, двинула вся наша весёлая команда, кроме меня – болела рука. Я сидел на крыльце, ждал, когда покажется отплывающий от пристани пароход, на котором уплывала Ира. Изредка поглядывал в сторону села Пустынное. В ясную погоду можно было увидеть большой купол церкви и крест на нём. Очень соскучился по маме. Мне было грустно.

Наступил день и нашего отъезда. Выехали из Большеречья рано утром на попутной подводе. Возница тетя Настя, знакомая мамы, восседала в передней части телеги на свежескошенной, душистой траве, вытянув вперёд босые ноги. Она изредка вращала над головой, зажатую в правой руке часть возжины и негромко покрикивала на лошадёнку: «Ну, холера!».

Лошадка делала вид, что подчиняется строгой хозяйке, пробежав немного, переходила на шаг. Нам хотелось быстрей.

Солнце уже начало припекать, въехали в деревню Кирсановка. Остановились возле колодца с высоким журавлём. Распрягли, напоили лошадку прохладной, прозрачной водицей. Немного отдохнули, перекусили и двинулись дальше. Только во второй половине дня были у переправы что на правом берегу Иртыша у села Пустынное. Возле деревянных мостков из брёвен стоял паром, поджидая подводы. Плавающее судёнышко только называли паромом, а передвигался он по воде конной тягой. В кормовой его части находилось примитивное устройство. Вертикальная, деревянная ось с двумя рычагами, к которым специальной упряжью впрягали двух лошадей. Лошади ходили по кругу, приводя во вращение колёса с лопастями.

Как только причалили к противоположному причалу, не дожидаясь выгрузки подводы, простились с тётей Настей, побежали короткой тропинкой к своему дому. Мама ждала нас, тоже соскучилась, нежно обняла свои чада. Младшие: братишка Толя и сестрёнка Люба пытались наперебой рассказать свои главные новости. Угомонившись, сели за большой семейный стол. Мама принялась угощать всех, специально приготовленным по этому случаю, вкусным ужином. Встав в сторонку у печи, с радостью и слезой в глазах смотрела, как дружно мы уплетаем.

От отца с фронта, пришло письмо-треугольник. О себе, о положении на фронте писал очень скупо, односложно. Да и что утешительного мог написать солдат, при строжайшей цензуре и делах больше печальных. Просил мать об одном – беречь детей.

Небо теряло синеву – блёкло. Иногда низко тащились серые облака с дождём. Приближалась осень. Начали готовиться к школе и длинной холодной зиме. Мы старшие подросли за лето и физически подокрепли. Посильная работа доставляла удовольствие. Пилили дрова. Некрупные полешки кололи, укладывали в поленницы.

К большой нашей радости, из Большеречья пришёл пешком дедушка и привёл корову, купленную на рынке. Восторгу не было предела. Некрупная, спокойная, чёрно-рыжей масти, с большим выменем. Корову назвали Чернушкой. У нас появилось собственное молоко и дополнительные заботы. Сенокосная пора закончилась, но дедушка решил всё же косить траву для коровы на зиму. Косарь отменный, учил нас. Принёс с собой небольшую, добротной стали косу для Артура. Через неделю, сено было накошено и уложено в два стога. А чуть позже вывезли его домой на школьной лошадке. Для коровки соорудили зимнюю стайку. Сделав основные работы, нас кое-чему научив, дедушка ушёл.

Непривычные к подобным делам, без навыков по уходу за животиной, мы выматывались. Для игр времени оставалось мало. Наградой за труд было молоко. Все любили парное молоко кроме меня. Когда мама доила корову, становились в очередь с кружками.

Незаметно минул год. Сегодня первое сентября, меня повторно с трудом усадили за парту в первый класс, теперь на законных основаниях. Соседкой по парте оказалась молодая девушка-казашка, одетая в национальное платье с яркими цветами. Она относилась ко мне как к младшему брату, изредка пытаясь обнять. Я стеснялся, сердился, а иногда выбегал из класса. Нас рассадили. Теперь соседом был Шурка Власов. Мы стали друзьями. Наша парта стояла напротив стола учительницы. Её звали Нина Павловна. Она приехала из блокадного Ленинграда.

Нина Павловна внешне очень отличалась от остальных учителей. Высокая, стройная с уложенными на затылок волосами цвета соломы, прихваченными большой заколкой. Всегда спокойная, с мягким уверенным голосом, не очень строга, но мы её немножко побаивались. Нас скоро приняли в октябрята. Это детская формальная организация советских времён. Мы, учились ходить строем, петь песни, читать революционные стихи:

Нина Павловна решила и начала создавать из состава учеников музыкальный «шумовой» оркестр. Так и называла его. Инструментальную основу составляли: гармошки, балалайки, гитары, мандолины, деревянные детские цимбалы. Шумовую часть его представляли: стеклянные бутылки, наполненные водой разного уровня, пищалки, свистульки, скрипучки. Всё что издавало звук. Дирижировал шумовым оркестром его создатель и вдохновитель Нина Павловна.

Репетиции проводили вечерами в школе. Не афишировали, так как над нами многие посмеивались, не верили в успех. Музыкальная часть, по замыслу руководства школы, должна была стать основой большой программы художественной самодеятельности, к празднованию 25-й годовщины Октябрьской революции. Мне и Шурке Стрельникову доверили цимбалы.

Наступил день праздника. В просторном коридоре, сделали сцену с занавесью, как в театре. Музыканты заняли свои места, согласно расписанию, волновались. Цимбалисты восседали на самом высоком месте, так как были малого роста.

В зале, выражаясь театральным языком, аншлаг. Вдруг всё замерло. Занавесь распахнулась. Из зала послышалось лёгкое шуршание. Казалось, что только одна Нина Павловна абсолютно не волнуется. Вышла вперёд, как всегда, спокойным голосом объявила о начале концерта и стала представлять каждый музыкальный инструмент. Исполнитель должен был воспроизвести звук инструмента. Когда дошла очередь до шумовых, зал взорвался хохотом, будто на помосте паясничал знаменитый клоун. Дирижёр поднял руку, зал снова, как по команде, замер. Полилась нарастающим звуком, поплыла до боли знакомая мелодия русских народных песен.

Концерт закончился. Ошеломлённая публика, на время оцепенела, потом раздались аплодисменты. Многие женщины в зале, не стесняясь, вытирали повлажневшие глаза. Музыкантам было приятно. Усердие оказалось ненапрасным. Школьный хор исполнил революционные песни, как: