– Опять мы никуда не уехали, – усмехнулась Танаис.
– Ты жалеешь?
– Я никогда ни о чем не жалею. Тем более, о часах, проведенных с тобой. Стану старухой, седой и беззубой, но вспомню тебя – и помолодею. Умру, и погребут, но вспомню тебя – и воскресну…
– Иногда ты говоришь такие печальные вещи, что мне хочется плакать… Почему?
– Наверное, это предчувствие неизбежной расплаты за счастье… Когда люди так безумно и так полно счастливы друг с другом, боги из зависти посылают им беды и печали…
– Что еще плохого может случиться с рыбой, которую поймали, выпотрошили, изжарили и съели? Что можно отнять у нищего, бездомного и гонимого?
– У нищего, бездомного и гонимого можно отнять жизнь… Когда счастье так огромно, что его не могут уменьшить ни беды, ни печали, боги посылают смерть… Вероятно, именно поэтому, достигнув вершины возможного счастья, человек не смеется, а плачет…
Танаис крепче обняла возлюбленную, словно пытаясь укрыть ее в своих объятиях от неведомых опасностей, которыми наполнен окружающий мир, и услышала осторожные шаги в коридоре.
– Вставай и одевайся, только тихо… Кажется, мы все-таки уедем сегодня. Правда, точный маршрут пока неизвестен, – быстрым шепотом сказала она на ухо Алетейе и бесшумно оделась.
Пошарив рукой по стене, Танаис сняла с гвоздя перевязь, но меч из ножен исчез.
Дверь тихонько затрещала, словно кто-то очень сильный слегка налег на нее плечом. Танаис шагнула к окну и распахнула створки.
– Пора уходить. Боюсь, мы становимся лишними на этом празднике жизни, – сказала она, но, выглянув в окно, поняла, что и этот путь к отступлению для них отрезан. Внизу копошились на тротуаре отвратительные фигурки, в которых Танаис без труда узнала маленьких уродцев, так настойчиво приглашавших их в гости.
– Ну что ж, если ни силой, ни мужеством, ни хитростью их не одолеть, и мы все рано должны умереть, мы можем, по крайней мере, умереть от любви…
Отступив от окна, Танаис подхватила Алетейю на руки и шагнула к ложу. Они слышали, как трещат под чудовищным напором двери, как наполняет комнату тошнотворный запах тления, но уже никакая сила на свете не могла оторвать их друг от друга.
– Только не смотри… – прошептала Танаис, и в следующий миг их осталось только двое в ослепительно прекрасном мире, где благоухали розы, ласково шумел морской прибой и сияло на вечноголубом небосводе незакатное солнце…
Открыв глаза, Танаис обнаружила, что дверь сломана и держится на одной петле, что солнце щедро льет свои лучи через распахнутое настежь окно и тонкий аромат чайных роз струится в воздухе, заглушая запахи несвежего белья, плохой кухни и множества немытых человеческих тел.
– Похоже, наше счастье еще не достигло своего зенита, ибо боги завидуют нам не настолько, чтобы убить, – философски изрекла она, вдоволь налюбовавшись картиной разгрома.
– Ужас, до чего же ты глупая, – вздохнула Алетейя. – Разве ты не знаешь, что, когда человек любит, он становится бессмертным?
– Увы, не становится, а только мнит себя таковым, что совсем не одно и то же. Ну, надеюсь, что сегодня уже ничто не помешает нам уехать.
– Я хочу остаться…
– Жаждешь повторения?
– У богов богатая фантазия, и они никогда не повторяются.
– И как долго ты собираешься здесь оставаться?
– Пока не найду способа вернуться в Феодосию и отомстить за смерть отца.
Танаис молча чертила пальцем на плече возлюбленной какой-то замысловатый узор и хмурила ровные брови.
– Ты считаешь меня сумасшедшей? – осторожно спросила Алетейя.
– Нет. Я обдумываю, как осуществить твое желание…
– Значит, сумасшедших в этой комнате, как минимум, двое, – усмехнулась Алетейя. – Можно узнать, что ты уже придумала?
– Мне кажется, нам могли бы помочь в этом деле наши ночные гости.
– И каким же образом?
– Не знаю. Но собираюсь это выяснить, нанеся им ответный визит.
– Ты еще безумнее, чем я думала…
Танаис встала с постели, оделась и, выйдя в коридор, громко крикнула:
– Хозяин! Яичницу, сыр и вино!
Вернувшись в комнату, она уселась на край постели и со счастливым видом сообщила:
– Яичница, сыр и вино – это именно то, что требуется для легкого завтрака, он же – обед и ужин. Потому что денег у нас осталось ровно столько, чтобы расплатиться за ночлег и еду.
– У меня есть золотое кольцо. Мы могли бы его продать.
– Только в том случае, если я лишусь одновременно обеих рук и головы.
Их губы слились в продолжительном поцелуе, – и вошел трактирщик.
Пробормотав что-то невнятное, он поспешно поставил поднос на стол и стремительно удалился.
– … кажется, наш завтрак грозит превратиться не то в поздний обед, не то в ранний ужин, – какое-то время спустя пробормотала Танаис, задумчиво глядя в потолок. – Как ты думаешь, не пора ли нам отправиться в гости?
– Отложим на завтра…
– Ты уже не мечтаешь поскорее вернуться в Феодосию?
– Ты думаешь, я позабыла о долге?
– Да нет, ничего такого я не думаю… Но мне кажется, нам пора выяснить, какое место занимает в нашей жизни любовь.
– И какое же? – прищурилась Алетейя.
– Первое, но не единственное.
Они съели остывшую яичницу, несколько ломтиков сыра, обильно залили все это вином, вышли из трактира и, свернув на боковую улочку, стали не спеша подниматься вверх по склону.
– Лучше тебе вернуться в гостиницу и там подождать моего возвращения. Я не хочу подвергать опасности твою жизнь.
– Зачем мне жизнь, не говоря уже о богатстве и власти, если не будет тебя?
– Чем я заслужила такую любовь и чем смогу за нее заплатить?..
– Платят только за то, что продается. Постарайся это запомнить.
– Прости, я не хотела тебя обидеть. Но ты привыкла к роскоши, а у меня – ни гроша за душой…
– Была бы душа…
Они одолели подъем и едва поравнялись с маленьким грязным строением, как из дверей выскочила давешняя шайка шалунов и, окружив девушек плотным кольцом, завела свой страшноватенький хоровод.
– Кажется, они хотят, чтобы мы вошли… – с некоторым сомнением в голосе промолвила Алетейя.
– Ну что ж, воспользуемся любезным приглашением. Дай мне руку.
Они переступили порог убогой лачуги и оказались в огромном овальном помещении.
Маленькие уродцы куда-то пропали, а когда Танаис оглянулась, осматриваясь, то обнаружила, что и дверь, через которую они вошли, исчезла тоже.
В зале постепенно светлело, словно где-то зажигались невидимые светильники, а когда свечение сделалось почти нестерпимым, из него возникла высокая, сказочно прекрасная женщина в длинных белых одеждах, свободными складками ниспадавших до самого пола, и приветствовала их грациозным поклоном.
Женщина величаво склонила голову в знак приветствия и звучным, но приятным голосом произнесла:
– С этой минуты вы мои гости, и каждое ваше желание будет исполнено как мое собственное.
– Кто вы? – настороженно спросила Танаис.
– В свой черед вы узнаете обо всем.
– Тогда, быть может, вы объясните, почему приглашаете в гости совершенно незнакомых людей?
– Я приглашаю в гости всех, но принимают мое приглашение считанные единицы. Вдвоем сюда не приходили еще ни разу.
– Собственно говоря, мы шли немного не сюда.
– Сюда никто не попадает случайно, хотя все, кто сюда попадает, шли, как правило, не сюда.
– Вы говорите загадками.
– Вовсе нет. Вы находитесь там, где исполняются любые желания. А это значит, что у вас имеются желания, которые нуждаются в исполнении.
– Не думаю, что в этом смысле мы являемся каким-то исключением. У каждого человека есть желания. По крайней мере, пока он жив.
– Все верно. Желания есть у каждого. Но не у каждого хватает смелости придти сюда. Зато тому, кто приходит, я даю все, чего он хочет, и даже сверх того.
– Почему же сюда не стекаются толпы паломников? – недоверчиво усмехнулась Танаис.
– Многих отпугивает цена, которую приходится платить за исполнение желаний.
