– Он там, скорее, взорвался. Так, вспышка и немного разрушений.

Димыч ответил, задумчиво улыбаясь:

– Ну а был бы даже большой взрыв. Ну порушило бы посильней, ну людей бы прибило. А ничего бы особо не изменилось.

– То есть ты думаешь, что ничего нигде не меняется никогда? Это же бред.

– Я про то, что меняется, но только внешне. Люди на время производят видимость изменения, а потом все возвращается на свои места. Даже война меняет что-то временно.

Я развел руками.

– С такой позиции, да, остаются только глобальные изменения и метеориты, как те, что убили динозавров, или ледниковый период, или вообще, когда Гондвана развалилась.

Хозяин налил еще по одной и поморщился:

– Не думаю, что в этот бред можно верить.

Я оторопел, моя рука со стопкой замерла на полпути ко рту:

– Как это не было? В смысле, как это бред? Это же общеизвестные вещи.

– Общеизвестные вещи? – произнес как вопрос мое утверждение Димыч. – По мне, так это ерунда! – добавил он уже слегка захмелевшим тоном.

– И человек не от обезьяны, наверное? – улыбаясь, спросил я и выпил таки стопку.

Димыч ответил не задумываясь:

– Ага, вообще сущий бред.

Я ощутил некоторое беспокойство за адекватность собеседника. Но все же рассудил, что это у него юмор такой. И мне он даже казался смешным, но слишком уж тогда Димыч хорошо играл.

Машинально, как со мной бывает в моменты заинтересованности или возбуждения, я залез в карман и нащупал пачку сигарет:

– Покурим?

– Пойдем на крыльцо, я с тобой постою. Стараюсь не курить. Ну только если уж переберу, тогда да.

Мы вышли на крыльцо, и некоторое время молчали. Холодный воздух и тишина успокаивали и умиротворяли. Я выпускал дым в фонарь над головой и удивлялся тому, как мне сейчас спокойно. Меня ничуть не беспокоили простецкие условия в доме, и то, что я фактически не знал своего собеседника, не делало наш разговор менее интересным. Мне нравился этот вечер, уже ночь.

Димыч смотрел в темноту в стороне леса.

– Димыч, а ты, может, верующий? Тогда понятно твое предубеждение к науке.

– В смысле церковь? Да нет. Ну как, я с уважением отношусь и к тем, кто в церковные дела верит, и к тем, кто в Дарвина верит – для меня они одинаковы. Все верят, во что им нравится. Пусть себе верят в Бога, или в партию, или в Дарвина. Какая разница.

Усмехнувшись, я продолжил:

– Хорошо, с обезьяной и человеком, может, есть какие-то еще пробелы. Но в то, что динозавры были, веришь?

– Ты про то, что была эпоха динозавров, или про то, что динозавры реально существовали?

А Димыч, видимо, был не так прост, как мне сначала показалось. Это не от незнания, а от каких-то тараканов он так задвигает.

– А когда, по-твоему, могли быть динозавры? В определенный, благоприятный для них период.

– Они были в разное время, и дело не в метеоритах, которые их погубили. Все живое приходит в этот мир и уходит отсюда. Оно приходит и уходит не из ничего в никуда – глупо так думать. А значит, благоприятный период не обязателен. Что-то или кто-то может прийти куда угодно и когда угодно.

Я с силой запустил бычок в сторону заснеженной дороги. И с досадой сказал:

– Димыч, ты что, свой юмор своеобразный на мне отрабатываешь? Или это самогон твой такой забористый, что я уже совсем тебя не понимаю?

Он глянул на меня добродушно и ответил, направляясь к входной двери:

– Просто ты сам верующий. Веришь ученым и другим болтунам. А я это отрицаю, мне нужно самому все увидеть. Пойдем моего можжевелового самогончика еще примем и поговорим.

Я не без удовольствия направился за хозяином в теплоту дома к накрытому столу продолжать беседу:

– Хорошо, я-то верю ученым и остальным, как ты говоришь, болтунам. Но болтуны имеют археологические находки и методы датировки, и развитые научные сообщества по всему свету, а у тебя есть только небольшой мирок вокруг тебя. Что ты можешь им противопоставить? – выпалил я, когда мы вернулись к столу.

Хозяин развалился на добротно сколоченном стуле, не снимая фуфайки, и потянулся за графином:

– А зачем мне им что-то противопоставлять? Просто я не вижу смысла в том, о чем они говорят. Это лишнее. Без этих знаний моя жизнь становится не хуже, а только лучше. Если я буду, как и они, считать, что у всего есть причинно-следственная связь, то мне не станет легче жить. Зачем я буду убеждать себя в том, что я все знаю и понимаю? От этого легче только на первый взгляд.

Я взял стопку левой рукой и насадил на вилку маринованный помидор из плошки правой.

– Ну так ты, значит, выбрал для себя жизнь в своем выдуманном мирке, я правильно тебя понял?

– Э, нет. Это они выбрали такую жизнь. Они там живут в ощущении того, что все знают, и поэтому видят только то, что внутри их концепций. А то, что за пределами, они подгоняют под то, что знают, или говорят, что просто пока недостаточно информации, чтобы вписать это новое в свои концепции.

– Так они-то имеют с этого сколько плюсов. Они… – я развел руками со стопкой и помидориной, – смогли охватить весь мир. Создали самолеты, поезда, даже ракеты и спутники. Да хоть возьми лампочку над головой. Это все их заслуги, тех, кто живет по этим концепциям.

Я заглотил самогонку и смачно закусил ее мягкой помидориной. Томатный сок потек мне по щекам и за шиворот. Димыч ловко подхватил с края стола полотенце и подкинул его мне. Пока я утирался, он отвечал:

– Мы перешли к техническому прогрессу, как я понимаю.

Я кивнул.

– Ну тогда это немного другое дело. Там все еще проще. Те, кто все это придумывал, возьми хоть Теслу, или Эдисона, или даже теоретика Эйнштейна, они же не отрицали, что это все пришло само. Кому из сна, кому наяву. То есть, как я и говорил. Все приходит и уходит само.

Он подмигнул мне и отправился к серванту у плиты, захватив с собой опустевший графин.

– Так почему опять само пришло-то? – не унимался я. – Они ведь все были ученые, которые свои знания брали у других ученых и разрабатывали новые концепции и на основании их создавали что-то новое.

Димыч открыл створку в нижнем шкафу серванта и как ни в чем не бывало ответил:

– А в чем противоречие? Они просто настраивались на то, что должно прийти, и ждали, когда оно придет. У них чутье такое было, можно сказать. Они закрепляли свое внимание на чем-то и ждали, когда это что-то придет.

Он вынул из шкафчика пузатую бутыль и принялся из нее наполнять графин.

В ожидании хозяина я подложил себе картошки с мясом из все еще теплой сковороды, водруженной в центре стола. Когда тот поставил на стол полный графин и уселся, я продолжил:

– Ну, хорошо. Это что за место такое, откуда к нам приходят динозавры, и сотовые телефоны, и самолеты с ракетами? По твоим словам, это все приходит откуда-то. И почему же все приходит ученым?

– А приходит не только к ученым. Но к ним приходит больше потому, что они на это настроены. А вот откуда приходит – это самое интересное.

Димыч сделал многозначительную паузу и взял графин. Потом поставил перед мной стопку. Взболтав содержимое графина, он произнес:

– Вот это, скажем, то, что должно прийти. Оно в графине, а стопка – это куда оно придет, – Димыч наполнил стопку. – Вот видишь, стопка была и прежде, но пока ее не заполнили, она была просто стопкой. Стопка – это и есть тот, кто ждал то, на чем было сосредоточено его внимание. Без него жидкость разлилась бы по столу и быстро высохла. Ты сейчас знал, что я налью именно туда, и ждал, пока туда что-то нальется. Так и ученые своим вниманием создают в себе такую стопку и ждут, когда она наполнится.

Я усмехнулся и сказал:

– А если мы зальем самогон не в ученого, а в Васю, смотрящего «Дом-2» и не создающего стопку внутри себя?

Димыч развел руками и серьезно сказал:

– Васе, очевидно, станет плохо, и он пойдет выпьет настоящего самогона. А может, и не заметит ничего.

Я улыбнулся и продолжил попытки развалить теорию Димыча.