Галя бросилась к окну и схватила книжку:

– Напиши в ней что-нибудь.

– В книжке? Зачем? – Брови Салмана поползли вверх.

– Я ее читаю каждый день – буду смотреть на твои слова, и все в этой книжке перестанет быть печальным. – Она сбегала в комнату и вернулась с ручкой. – Вот. Я не буду подглядывать, подожду тебя во дворе.

– Ну, написал? – спросила она, когда он вышел во двор.

– Да, на семьдесят пятой странице.

– Почему на семьдесят пятой?

– Сейчас семьдесят пятый год. Галя, – он остановился, – я вот что хочу… – Его лицо, все его тело выражало торжественность. Он прижал руку к сердцу и дрожащим голосом произнес: – Клянусь всегда быть твоим другом, клянусь всегда помнить о тебе и писать письма.

Он смотрел на нее выжидающе.

– Ты хочешь, чтобы я дала такую же клятву?

– Это тебе решать. Подумай, можешь ли ты сдержать ее, – он нахмурился, – если не можешь, не давай.

– Как я могу решить? Я никогда не давала клятву. Только когда в пионеры вступала, – растерянно сказала Галя.

– А ты спроси у себя.

– У себя? – Она выпучила глаза.

– Да, только у себя.

– Хм…

– Ты отойди метра на три и подумай.

– Почему на три?

– Можешь дальше отойти. Просто ближе нельзя, ближе я на тебя влиять буду.

– Хм…

Она посмотрела на него настороженно, с любопытством, отошла к забору, стала боком к Салману и спросила у своего сердца, даже посмотрела в него, а там… А там Салман. Она заглянула еще несколько раз, но никого другого не нашла. Ее лицо залила краска.

– Вот дурочка! – разозлилась она, но краска не сходила с ее лица, а времени было в обрез.

Сжимая кисти рук, она вернулась к Салману.

– Я спросила…

Он подался к ней.

– Я… – она набрала в легкие побольше воздуха. – Я клянусь всегда быть твоим другом, помнить о тебе и писать письма, – твердым и немного дрожащим голосом сказала она.

Они пришли к новому дому, когда все уже сидели во дворе за столом, наскоро сбитым из досок и накрытым старыми вытертыми клеенками. Все быстро поели и в половине двенадцатого отправились на вокзал. Автобус урчал, дядя Абу разговаривал с папой через окно, а Галя готова была кричать: я не хочу, чтобы ты уезжал! Останься!

И вдруг Салман выскочил из автобуса и подбежал к ней. Папа перестал разговаривать и с тревогой смотрел в их сторону.

– Галя… – Салман прижал руку к груди.

Он смотрел вниз и хмурился, и Галка испугалась: а вдруг он сейчас откажется от клятвы!

– Галя… – Он поднял на нее глаза. Он уже не хмурился, он улыбался. – Галя, я… Ты вернешься домой и прочтешь…

– Что я прочту?

– Мое слово.

– Какое слово?

– Ты увидишь. Все, что я написал, – правда, так и будет!

– Салман, немедленно сядь в автобус! – крикнула Яха.

– Сынок, садись, мы уезжаем! – крикнул дядя Абу.

Салман взял Галю за руку:

– Помни обо мне, прошу тебя…

– Я же дала клятву!

– Значит, ты будешь моим другом? Навсегда?

– Да, буду…

– Салман, садись! – крикнул папа.

Водитель посигналил. Салман смотрел на Галю и ждал. Чего он ждал, она не знала, но что-то подтолкнуло ее, и она порывисто обняла его. Он прижался к ней.

– Навсегда, – выдохнули они, будто были одним целым.

И отпустили друг друга.

– Пиши мне.

– Пиши мне.

Он вскочил в автобус. Дверь за ним тут же закрылась, а он высунулся в окно и крикнул:

– Юрка, береги ремень!

Юра встрепенулся:

– Чего? – и подбежал к окну.

Галя тоже подбежала – это же счастье, еще полминуточки побыть почти что рядом…

– Я видел, что ты ремень потерял, – сказал Салман, по грудь высунувшись в окно, и тише, почти шепотом: – Во сне…

– А…

– Бэ! – передразнил Салман и засмеялся. – До встречи!

Галя еще долго смотрела вслед автобусу, пока папа не коснулся ее плеча:

– Пойдем домой, доченька.

– У них что, любовь? – спросил Юрка, нахмурившись.

– Любовь, – ответил папа.

– А не рано?

– Не рано! – отрезала Галка. – Джульетте тоже было четырнадцать!

– Сравнила! Он тебя скоро забудет, уж поверь мне, – хмыкнул брат.

– Ты дурак! – разозлилась Галя.

– Сама дура! – огрызнулся братик и показал язык.

Вернувшись в дом Марковны, она схватила книжку и убежала к реке. Сидя в лодке, она прочла на семьдесят пятой странице: «Друзья навсегда. Forever». Она долго сидела в лодке, глядя на воду, на лес на другом берегу, на коз, гуляющих вдоль противоположного берега, и снова возвращалась к его словам. Она улыбалась, и счастье захлестывало ее – и пока еще ей было страшно признаться даже самой себе в том, что первая любовь пришла.

Первое письмо Галя написала на следующий день и отправила, хоть мама и говорила:

– Он должен первый написать, ты уже не маленькая, должна вести себя прилично.

Еще она изучила карту и теперь знала, где находится город Курган. Но Салман не в самом городе, а где-то далеко от него. Отправив письмо, она вдруг почувствовала себя как-то особенно: у нее есть парень, а это значит, есть защитник, опора, помощь. Когда она думала об этом, ей становилось хорошо – в животе теплело, а сердце щемило, будто задумывалось. С замирающим сердцем она прислушивалась к себе, смотрела на мир широко распахнутыми глазами и не видела ни дня, ни ночи, а только яркий свет, зажигающий в душе радость открытия непознанного и удивительного. С каждым днем ее душа становилась счастливее, а глаза все чаще с досадой и неудовольствием смотрели в зеркало на ничем не примечательное бледное лицо, широкие белесые брови, обыкновенные глаза, курносый нос-картошку – мама и папа его вечно целуют, вот он и стал похож на картошку. Кривые зубы, маленький рот, реденькие волосы – ни бант не держится, ни невидимки. Хорошо, что уши не торчат. А фигура! Нет, это не девочка, это мальчик в платье! Ноги кривые, коленки торчат! Не руки, а грабли с длиннющими костлявыми пальцами, плечи тоже костлявые. В общем, ничего хорошего. Галя заплачет, обидится на несправедливость судьбы – кому-то все, например Софи Лорен, а ей ничего, – вытрет глаза и, поглаживая Никиту, погрузится в мечты о страстной любви. Она видит себя на мосту в роскошном черном платье до земли, в длинном манто из соболя, высокую прическу венчает бриллиантовая диадема, а к вздымающейся груди приставлено дуло пистолета (в висок лучше не стрелять, а то в гробу будешь некрасивая). Она сейчас покончит с собой, потому что от Салмана нет писем. Она медленно спускает курок, смотрит в предгрозовое небо и кричит: «Прощай навсегда, любовь моя!» Нет, она не успевает убить себя – Салман падает к ее ногам и, перекрикивая грозу, делает ей предложение…

А какие страсти могла видеть девочка, выросшая в селах, окруженных лесом? Под Ровно у них была страстная соседка Ядвига. Все говорили, что ее страсть сводит мужчин с ума и они пропадают. Поэтому когда к ее калитке подходил мужчина, дети кричали: «Не ходи! Пропадешь!» Мужики не слушали и пропадали, это точно. Сколько раз дети сидели допоздна в ожидании вошедшего смельчака, но он так и не выходил. Бывало, к воротам приходила женщина и звала мужика, а потом садилась под забором и тихонько выла. Некоторые громко плакали, их было жалко, а некоторые ругались плохими словами, подбирали камешки и бросали Ядвиге в окна. Если стекла разбивались, а такое частенько случалось, Ядя выскакивала в переулок и начиналась жуткая драка, после которой на земле оставались бурые пятна крови, и ветер еще долго гонял от забора к забору пряди длинных волос. Мужчина не выходил и не защищал Ядю, и маленькая Галя была уверена, что он уже пропал или сошел с ума. Еще у них был бешеный сосед, он напивался, хватал топор и бежал за женой. Сколько раз селяне видели, как она на одном дыхании перемахивает через высокий забор! А самое интересное – наутро эти муж и жена шли на работу вместе, разговаривали и смеялись. Будто не было ссоры, не было обидных слов, не было топора.

Про такую любовь, как у мамы и папы, говорить неинтересно – они не ссорятся, значит, их любовь не страстная. Они вечно обнимаются, шепчутся и ведут себя как маленькие дети.