Солдаты обеих сторон мужественно бились за обладанием Тира, но выучка и умение македонцев взяли вверх над яростью и упорством тирийцев. Щитоносцы царя перебили многих защитников города и стали теснить их от гавани.

В это время на южной окраине Тира, оставшимся без предводителя солдатам Пердикки, на помощь прорвался полк под командованием Кена. Он объединил оба отряда под своим командованием и двинулся на соединение с Кратером и Александром.

Обойдя выстроенную стену, македонцы Кена подверглись атаке тирийцев засевших на крышах домов. На голову прорвавшихся гоплитов обрушились камни и все, что только попадалось под руку. И тогда стратег, желая защитить своих солдат, отдал приказ перебить всех сопротивляющихся и поджечь постройки.

Началась жестокое избиение мирного населения. Македонцы не щадили никого, кто стоял у них на пути, систематически вырезая людей, они упрямо продвигались к центральной площади, где кипел яростный бой.

Воспользовавшись перенесением боев внутрь города, мореходы дружно атаковали своими кораблями обе гавани и всюду имели успех. Неарх атаковал суда стоящие в Египетской гавани и многие из них потопил, чем сорвал намечающееся бегство из города Агенора. Тирийский правитель уже прибыл в гавань и готовился отплыть в Карфаген, когда борт его триеры пробил огромный камень, выпущенный с борта македонского корабля. Сопутствовала удача и киприотам. Их корабли прорвались в северную гавань и высадив десант, полностью овладевший частью острова.

Подход воинов Кена окончательно перевесил расстановку сил в пользу македонцев, и зажатые с двух сторон тирийцы были обращены в бегство. Преследуя отступающего врага, македонцы вышли к царскому дворцу, последнему организованному очагу сопротивления Тира.

Разгоряченные боем солдаты, невзирая на камни и стрелы, летящие в их сторону из дворца, сорвали с пьедестала большую медную статую бога Ваала и принялись выбивать ее дверь. После восьмого удара дерево затрещало, а после пятнадцатого дверь рухнула, внутрь придавив собой защитников дворца.

Ворвавшиеся внутрь воины были беспощадны. Строго выполняя приказ царя никого не щадить, они перебили всех защитников дворца, а затем подожгли его.

Спасаясь бегством, верховный судья Тира Аземилк укрылся в храме Геракла, точно зная, что македонцы не будут его штурмовать. Там же укрылось несколько десятков жителей Тира, которые впоследствии были пощажены Александром.

Сам Агенор и остальные правители города не сумевшие бежать из Тира, погибли в уличных боях. Их тела были опознаны по богатой одежде и принесены македонскому царю как победный трофей.

Так закончилась семимесячная осада Тира, посмевшего бросить вызов Александру и жестоко поплатившемуся за эту дерзость.

Всего во время штурма погибло более семи тысяч человек. Все взятые в плен юноши, а их было не менее восьми тысяч, были казнены по приказу царя, а часть особенно знатных македонцы повесили и распяли на крестах вдоль всего морского побережья тирской лагуны. Остальных, тринадцать тысяч женщин и детей победители продали в рабство.

Сами македонцы потеряли при штурме более четырехсот человек, а всего за время осады больше шестисот. Некоторые из воинов выказывали озабоченность по поводу стольких потерь, которые превышали потери войска при Гранике и Иссе, но широкий жест Александра, полностью отдавший город на разграбление солдат и, демонстративно отказавшись от своей доли добычи, успокоил их сердца.

Македонцы громкими криками славили своего кумира приведшего их в богатые страны и ничем не ущемлявшего их права. Пердикка наравне с Кеном и Кратером был удостоен золотого венка победителя, что послужило лучшим бальзамом на его рану. Эвмену опять прибавилось работы по учету и распределению добычи и управлением всех покоренных Александром земель.

Именно в это момент, из Дамаска прибыл Пармерион с важнейшим известием, которое могло полностью изменить весь ход войны. Усталый от длительной скачки и весь покрытый потом, старый полководец сразу же направился к царю и сообщил, что Дарий прислал посольство для заключения мира между двумя государствами.

Перс ничего не требовал для себя, а только предлагал поделить пополам, всю его огромную империю. При этом македонцам полностью отходила Малая Азия вплоть до Евфрата, вся прибрежная часть Передней Азии и Египет. В знак добрососедских отношений Дарий предлагал в жены Александру свою дочь Статиру и сто талантов золота в придачу. Кроме этого предполагалось заключение союзнического договора о помощи каждой из двух держав в случае нападения на них третьей страны.

С горящими глазами смотрел на своего молодого повелителя Пармерион, ожидая радости и восторга на его лице от столь потрясающих известий. Но к своему огромному разочарованию прочел только гнев и пренебрежение.

- Что мы ответим Дарию? - испуганно произнес Пармерион, боясь даже помыслить о продолжении войны после таких комфортных условиях мира.

- Негоже мне торговаться с тем, кого я полностью разбил, и кто был вдохновителем убийства моего отца. Надеюсь, ты не забыл этого Пармерион.

Кровь отхлынула от лица полководца от столь оскорбительного упрека, что-то пискнуло в груди, но македонец гордо промолчал, не отвечая на сказанное.

- Дарий щедрой рукой отдает нам все то, что мы и так заняли, заплатив за это жизнями и кровью своих солдат. Как благородно с его стороны предлагать мне руку Статиры находящейся у меня в плену. Что мы имеем в чистом доходе? Сто талантов, тогда как сокровища Суз, Вавилона и Экботан во стократ больше этой жалкой подачки.

Пармерион озадачено молчал, с удивлением открывая для себя эти новые планы царя, о существовании которых он даже не догадывался.

- Так неужели мы должны довольствоваться милостивым предложением уже не раз битого нами противника, у которого полностью сломлен боевой дух, о чем наглядно говорят его жалкие попытки заключить с нами мирный договор. Подобно своему предку Дарию Гистаспу, которого сами персы называли менялой, он ловчит и пытается выторговать для себя то, что не может защитить с оружием в руках, как это делали великие цари Кир и Камбиз.

Царский взор сиял праведным гневом и Пармерион с огромным сожалением в душе начинал осознавать, что его надежды на скорый мир канули в Лето. Никогда еще за все время похода царь не был так возбужден и агрессивен как сейчас. Единственный раз в таком состоянии старый полководец наблюдал Александра в день гибели Филиппа, когда сын проявил не дюжие способности организатора захвата верховной власти в стране.

Видя столь явную растерянность Пармериона, царь обрадовался, радуясь появившейся возможности показать себя перед тем, кто по-прежнему считал себя мудрым наставником при молодом царе.

- Как не бывает на свете двух солнц, так и не может быть в таком большом царстве как персидском двух царей, даже породненных друг с другом. Я не желаю дать возможность своему врагу длительной передышки, за которую он сможет создать совершенно новую армию и разложить мою денежными подачками. Что ты скажешь на это?

Все собравшиеся на военный совет стратеги и таксиархи затаили дыхание, сумеет ли мудреный жизнью человек найти весомые аргументы против пылкой речи Александра. Пармерион степенно развернул свою богатырскую грудь и с максимальной значимостью и одновременно с подкупающей простотой сказал.

- Если бы я был Александром, я бы согласился на предложение Дария. Оно разумно и выгодно нам, ибо дает гораздо больше, чем мы хотели получить, начиная свой поход в борьбе за Ионию и Малую Азию.

Все сидевшие моментально перевели свой взгляд на Александра в ожидании его ответа. Ученик Аристотеля не подкачал. Снисходительно улыбнувшись, он произнес.

- Если бы я был Пармерионом, то тоже, наверно бы согласился на это предложение. Но я Александр, царь македонский, у которого персы убили отца Филиппа и эта пролитая кровь никогда не позволит мне заключить мир с Дарием.

Вздох понимания пронесся по рядам македонцев, и они как один подняли вверх свои руки, в знак поддержки своему кумиру. Обрадованный решением своих командиров, Александр быстро покинул шатер и вышел к стоявшему возле него войску.