Мы перевернули все их слова. Мы сделали это. Втроем.
Твоя стажировка стала превращаться в блестящее будущее, ведь кажется, именно в тот год тебе предложили должность, как только ты закончишь практику. У тебя и вправду золотые руки, и я не переставала повторять это, раз за разом, пока это не стало тебе надоедать.
Моя же жизнь превратилась в беготню за нянями и сбором документов. Я поступила в университет искусства! Естественно, на заочную форму обучения. Вопреки заверениям тети Гленды, что «иди мне на дно», я смогла вылезти из ее ямы и уверенно идти вперед.
И, конечно же, Лукас. Наш сын.
Она улыбается, и я наконец-то вижу в ее глазах хоть что-то живое. Наверное, именно так живут матери, каждый день смотря на своего ребенка.
Это их чудо.
Они сотворили его своей любовью и храбростью.
И вот Гвендолин на секунду погружается в рай воспоминаний, что делает ее абсолютно живой.
Истинная любовь без притязаний и условий.
Мальчик, что начал ходить до года, а после умудряющийся пересекать комнату в мгновения ока, снося все на своем пути, продолжая подниматься на свои некрепкие ноги и двигаться к цели. Упрямый, как его мать – говорил ты. А я отвечала, что «нет, он - твоя копия».
Он впитывал знания как губка, воспринимая новую информацию как нечто невероятно легкое. Мы знали, что уж он-то точно покажет миру, на что способен.
Но особенно он любил тебя. Так же, как и ты не чаял в нем души. Наверное, именно поэтому его первым словом стало вовсе не «мама», а вполне себе отличное для него «папа». Ты радовался как ребенок, когда кружил его по комнате, хохочущего, непонимающего.
Экран на секунду гаснет, но затем появляется другое изображение. Это незнакомая мне комната, она очень светлая и невероятно уютная. Огромная кровать, укрытая красным покрывалом мелькает в кадре, но затем исчезает и вот передо мной лицо Гвендолин. Она снимает себя на камеру, выставив руки вперед.
- Сейчас мы совершим переворот в сознании леди Аристы, что якобы наша жизнь катится в тартарары! Берегись, аллигатор, мы идем, - она смеется, и вновь отворачивают камеру, и выходит из комнаты, продолжая снимать. Проходит коридор, а впереди огромная гостиная, большую часть которого занимает белый кожаный диван, прямо напротив окна и телевизора.
На полу, на зеленом ковре стилизованным под траву, сидят двое. Это я и… двухлетний мальчик. Мы играем в машинки, и он настойчиво требует вернуть ему его джип.
- Отдай! – настаивает он. Не плача, просто требуя свое обратно.
- Сегодня вы видите, что порою, взрослые мужчины ведут себя хуже детей, а дети могут привести вам сотню причин «почему ты глупый», - шепчет Гвендолин в камеру, тихо подкрадываясь к ним сзади, и теперь я наконец-то вижу лицо Лукаса.
Если я думал, что знаю, что такое счастье, то я абсолютно ошибался. Нет ничего прекраснее твоего собственного ребенка.
Мальчик и вправду похож на меня. Его глаза такие же зеленые. Моя мать упомянула как-то, что отец каждый день повторял ей, что этот оттенок нужно называть не иначе, как «Поцелуй Бога». Я был против такой фамильярности, глаза – это всего лишь глаза.
Пока не понял, что готов тонуть в океане Гвендолин.
Но вот теперь я смотрю в свои глаза и, наконец-то, понимаю, о чем говорили люди. Этого мальчика и вправду поцеловал Бог.
- Мам! Он не вослашает, - он тычет во взрослого меня пальцем, а я лишь пожимаю плечами, улыбаясь как не пойманный преступник.
- Это мой джип.
- Нет, мой.
- Ох, мои любимые мужчины как всегда спорят. И это с разрывом в 21 год! – она оставляет все еще включенную камеру на столе и идет к нам, чтобы через секунду, отвлечь меня поцелуем и таким сладким обманом отобрать у меня джип.
- Теперь он мой.
Мы сидим там очень долго, строя площадки и автостоянки, споря, смеясь и меняясь местами. И это выглядит лучше, чем просто рай. Это вся моя жизнь. Самая прекрасная жизнь на свете.
Когда Лукас сидит у меня в ногах и перебирает детали, стараясь построить некое подобие космического корабля, а Гвендолин смеется, помогая ему в этом.
Как можно называть это разрушением?
Как можно считать, что наша жизнь превратилась в ад?
В такие моменты я понимаю, что счастье – это бабочка-однодневка. В какой-то момент, бабочкам надоедает умирать настолько, что они прекращают жить.
========== Кассета 5. ==========
15:02
Жизнь возненавидела меня за что-то? Что я сделала ей такого, что она так со мной поступает?
Стала бессмертной? Стала счастливой?
Тогда она может забрать все это себе, потому что я более не желаю этого иметь.
Я останавливаю видео на пару минут, чтобы ответить на звонок Фалька. Он говорит мне о том, что нам с Гвендолин не позволено лететь одним, как бы сильно нам не хотелось быть независимыми – мы все еще часть Ложи. Взрываясь, словно бомба, я посылаю его ко всем чертям и говорю, что мы и сами способны контролировать свою жизнь, от того, хочет он того или нет, но это будет только нашим решением и ничьим больше.
Бросаю трубку и вновь включаю видео, стараясь совладать с внезапным гневом.
Время шло, не спеша, размеренно. Со временем все новое стало изученным и привычным. Утреннее кофе, которое ты всегда брал с собой в дорогу. Газеты, всегда появляющиеся у порога, как и бутылка свежего молока. Лукас, что никогда не спал допоздна, а просыпался раньше всех, требуя внимания и ласки. Жизнь в Нью-Йорке стала похожа на благословение небес.
Смешно, но именно в тот момент я начала понимать, что у меня не было абсолютно никаких причин верить в Бога. Он предал меня столько раз, что впору было бы продать душу Дьяволу, понимая, что уж он-то позаботится о ней гораздо лучше. Бог умер во мне, и я засыпала его землей, вместе с людьми, что нам приходилось терять.
Что же стало причиной в этот раз?
Вдохни еще глубже.
Я помню заголовок той утренней газеты, что прислала мне Шарлотта, наизусть. Слово в слово. Я прочитала его как минимум тысячу раз. Каждый день, пока краска не начала стираться. Это было так просто! – ты останавливаешься на секунду, чтобы выпить чай, и в ту же секунду даже не замечаешь, как горячая жидкость разливается по твоим ногам, а чашка разбивается о кафель.
Обычный заголовок, фотография и текст, который никак не выделяется от кулинарных рецептов или спортивных новостей:
Утром 13 июня во дворе собственного загородного дома были застрелены один из крупных банкиров – Фальк де Виллер и его жена…
Она останавливается и опускает взгляд, словно теряет силы, чтобы продолжать держать голову прямо. Ее молчание забивает в мою голову гвоздь и чем дольше оно длится, тем сильнее гвоздь входит в мозг.
Забавная вещь – судьба. Никогда не знаешь, когда она решит, что ты ей надоела.
Ведь его женой оказалась моя мать – еще полная жизни Грейс.
Можешь ли ты поверить в столь глупую шутку? Потому что я не верила. Мне казалось, все это фарс, что придумали Хранители, чтобы вернуть нас в Лондон. Даже для них это было слишком.
И снова мне кажется, что я задыхаюсь. Сжимая руками голову, и пытаюсь представить, какого это, знать, что случится в будущем, и не иметь возможности это изменить? Может быть именно поэтому, может именно для этого все эти кассеты появились в моем доме? Чтобы я мог исправить все ошибки, что мы допустили.
Был бы только способ.
Теперь у меня есть время убрать палки из-под колес.
Но это было ударом в спину.
Ударом, что подарил моему сердцу первую трещину.
Боже, за что? – кричала я, когда закрывали крышку гроба, навсегда разлучая меня с ней.
За что ты так со мной? Чем я заслужила ад, длиною в бесконечность?