Наступил четверг последней рабочей недели в этом году, но, так как я сдал почти все зачеты, мне было абсолютно плевать на то, что происходит в школе сейчас. Но вот что мне делать после каникул, я совсем не знал. Страх того, что Рихард кому-нибудь расскажет или же вовсе сожжет все мосты между нами, рос во мне с каждым днем. Мама беспокоилась больше всех из семьи. Постоянно делала мне какие-то чаи, давала таблетки, винила себя в том, что я заболел, что она не дала мне третий, блять, шарф. Мне очень хотелось рассказать ей правду, дать ей понять, что она ни в чем не виновата и не была никогда, но я держал язык за зубами, прекрасно припоминая, чем окончилось мое последнее признание.

— Пауль, — тихо произнесла мама, присев рядом со мной на кровать. — К тебе здесь заходили утром и передали это.

— Заходили? — переспросил я, взяв в руки какую-то толстенную книгу, ничего не понимая. - Кто? Когда?

— Симпатичный молодой человек, сказал, что твой одноклассник, — она мягко улыбнулась. — Около десяти утра. Я просто не стала тебя будить.

— Как он выглядел? — я насторожился.

— Ах, я вспомнила! — воскликнула мама, прикрыв рот рукой. — Он представился Рихардом.

— А, — только и мог сказать я в ответ на мамино признание. — Спасибо. И за чай тоже.

Мама погладила меня по голове и уже привстала, чтобы покинуть мою комнату, но почему-то остановилась, снова обращаясь ко мне:

— Он очень волнуется за тебя, — продолжила мама. — Он спрашивал о твоем самочувствии, температуре. Мы немного поболтали.

— Волнуется? — уточнил я, прищурившись.

— Да, и… хорошие у тебя друзья, Пауль. Не растеряй их, ладно? — она наклонилась ко мне.

— Угу, — только и промычал я, уставившись на свои руки, сцепленные в замок. Я старался сдержать улыбку, которая вот-вот была готова появиться на моем лице от какого-то непонятного и внезапного счастья из-за того, что я не безразличен ему.

Мама снова погладила меня по голове, встала с кровати и закрыла за собой дверь. Я внимательно повертел учебник по органической химии в руках и задумался. Зачем он мне его принес? Намекает на то, что четыре в году это недостаточно хорошо? Я снова пролистал книгу, но не нашел ничего такого, что могло хотя бы немного привлечь мое внимание, и уже собирался отложить учебник в сторону, как вдруг на последней странице заметил какой-то белый листок, сложенный вчетверо.

Ребус разгадал, блять.

Развернув листок бумаги, я понял, что это письмо, предназначенное мне, и шумно выдохнул. Знакомый аккуратный почерк с небольшим наклоном вправо заставил меня улыбнуться:

«Прости меня».

Когда я гладил уснувшего на моих руках Тиму и внимательно вглядывался в знакомый почерк на белой бумаге, мне казалось, что ситуация дошла до абсурда. Я прячусь от Рихарда, он просит у меня прощения заочно. Что нас ждет и ждет ли вообще что-то? Я сложил листок и спрятал его под подушку, затем посильнее натянул на себя одеяло и снова принялся бездумно листать принесенный Рихардом учебник химии. Должен ли я прощать его и обижался ли я на него вообще? Ответ был очевиден: конечно нет. Я бы и не смог на него злиться. Еще пару часов я листал книгу, пытаясь отвлечься от мыслей, вновь захвативших меня в свой плен, но это только усугубило ситуацию: я понял, что пропустил два урока химии и теперь у меня есть некоторые проблемы с пониманием новой темы.

— Пауль, дорогой, к тебе пришли, — услышал я голос матери, когда дверь в прихожей со скрипом открылась и послышались тихие шаги.

Спихнув с себя сопящего Тиму и нехотя встав с кровати, я поплелся в прихожую, потуже завязав шарф на шее. Тилль вчера говорил мне о том, что он должен прийти сегодня, чтобы я «окончательно не сошел с ума в четырех стенах», но я убедил его в обратном, заверяя в том, что у меня опасная инфекция, поэтому я даже приблизительно не мог предположить, кого там могло принести.

Мои пальцы замерли на косяке двери, и я вовсе остановился на одном месте, когда увидел, что на пороге моей квартиры стоит Рихард. Он выглядел весьма мрачно и встревоженно. Черное пальто незваного гостя было наполовину расстегнуто, волосы смешно взъерошены, он очень тяжело дышал, и создавалось такое впечатление, будто он без остановки бежал ко мне домой.

— Что ты тут делаешь? — ошарашенно прошипел я, все еще почему-то не приближаясь к нему. Неприятный сквозняк дул из-за открытый двери, хлопая оконными рамами на кухне, но я, содрогаясь от холода, все еще не мог подойти ближе и закрыть дверь.

— Тилль сказал, что у тебя инфекция, и я… — он переминался с ноги на ногу, не поднимая на меня глаз. — И поэтому я решил прийти.

— Звучит очень логично, — остроумно подметил я, сложив руки на груди. — Я все еще жду адекватного объяснения твоего визита.

— Пауль, послушай… — начал он, нахмурившись, но я перебил его вновь:

— Нет, это ты послушай. Я устал. Я устал от загадок, устал от того, что происходит, устал от неопределенности, неужели ты не понимаешь?

— Если бы я мог вернуться в тот вечер, я сделал бы все иначе.

— Тогда почему поступил по-другому? — спросил я, подойдя немного ближе. Верить его словам сейчас было бы крайней глупостью, но я совершил их уже достаточно много, чтобы делать иначе.

— У меня были причины, — он наконец поднял на меня глаза.

— Причины? — снова осторожно переспросил я, замечая, как он не хочет смотреть мне в лицо. Ему было действительно трудно говорить, и это заставляло меня жалеть его после всего, что он со мной сделал.

— Я не могу объяснить, — шумно выдохнул он, и я почувствовал терпкий запах алкоголя и сразу же заглянул ему в глаза.

— Ты пил? — четко спросил я.

— Зачем ты спрашиваешь, если знаешь? — он вымученно улыбнулся, прикрывая глаза. В этот момент я почувствовал острое желание обнять его, рассказать о том, что чувствую, но это казалось мне настолько диким и неправильным, что я так и стоял на одном месте и любовался его лицом. Вода перестала шуметь на кухне, мама перестала греметь тарелками и воцарилась полная тишина.

— Пойдем лучше ко мне, — тихо сказал я, взглянув на приоткрытую дверь на кухню. — Пошли.

— За что ты просишь у меня прощения? — снова начал я свой допрос, добираясь до кровати. Рихард нерешительно присел на стул рядом.

— А ты меня прощаешь? — ответил он вопросом на вопрос.

— Рихард, я и не держал на тебя зла, просто все зашло слишком далеко и я не могу найти этому рационального объяснения. Это очень пугает, правда, — признался я. Мне не было стыдно говорить о своих страхах, да и тем более, по-моему, это было очевидно.

— Блять! — не выдержал он и воскликнул, закрывая лицо ладонями. — Мы — не ошибка.

— Так что же мы?

— Не знаю, — он устало покачал головой и зачем-то снова повторил: — Не знаю…

Спокойствие самого невозмутимого и бесчувственного человека из всех, кого я знаю, пошатнулось. Я молча смотрел на него — такого растерянного и запутавшегося, как и я. Он переступил через себя уже много раз за этот день. Мало того, что он попросил у меня прощения, так еще повторно пришел ко мне домой и серьезно говорил со мной, а это было совсем не похоже на того Рихарда, которого я знаю.

— Иногда мне хочется, чтобы меня поняли. И только ты понимаешь. Я знаю, что тебе кажется, что ты недостаточно хорошо знаешь меня и некоторые моменты в моей биографии тебя настораживают, но, — он запнулся, задумавшись о чем-то, — я не хочу терять тебя из-за этого.

Последние слова он произнес особенно тихо, почти неслышно.

— Я тоже, — было все, на что меня хватило.

Недавно начавшийся дождь тихо барабанил по стеклу, Тима мило и приятно урчал, сидя у меня на коленях, а Рихард только что сказал слова, которые я хотел от него услышать, наверное, полгода. Да, пусть это было скомкано и местами даже непонятно, но самым главным в этом разговоре была его искренность. Пауза между нами немного затянулась, и, наверное, мы оба подумали об одном и том же исходе этого разговора и потянулись друг к другу навстречу. Я забыл о том, что в квартире есть мама, есть кот, который без стеснения мог наблюдать этот разврат. В тот момент, когда казалось, что здесь и сейчас существуем только мы и никто не может нам помешать, за дверью послышались тихие шаги, которые становились все ближе и ближе, поэтому мы с Рихардом как ошпаренные отпрыгнули друг от друга. Через долю секунды дверь отворилась, и мама зашла в мою комнату с подносом, на котором стояли две чашки.