— Забыл. И это были худшие недели в моей жизни! — Леша все еще обнимал гитару, попутно настраивая ее.

— Ну еще бы, — снова фыркнула Света, садясь на кровать.

— Прости, любовь моя, но с гитарой я знаком дольше, — извиняющимся тоном сказал парень, чмокая блондинку в плечо. — Поверить не могу, что оставил тебя… — промурлыкал он, вновь возвращаясь к обожаемому инструменту.

— Я не знала, что можно привозить гитару… Свою пришлось оставить дома, — с сожалением сказала Аня.

— Ты играешь? Да ну.

— Ну да. А что в этом такого? Я же говорила, что многое умею.

— И кто тебя учил? — все еще не верил Леша.

— Ну… у меня был частный преподаватель… — ухмыляясь, ответила Аня и дернула бровью.

— Можешь не продолжать, я не хочу слышать подробностей, — замахал руками Леша. Затем парень прищурился и с вызовом посмотрел на девушку. — Сыграй.

— Что?

— Сыграй что-нибудь. Мне интересно, насколько хорошо твой преподаватель обучил тебя, — хохотнул парень, передавая девушке инструмент.

Аня поудобнее устроилась на стуле, бережно принимая гитару из рук владельца. Поставив одну ногу на перекладину, девушка пристроила сверху инструмент, пальцами правой руки проводя по струнам. Те призывно скрипнули.

У девушки была почти такая же гитара дома. Она осталась от родителей, точнее, от отца, который в молодости очень увлекался музыкой и играл понемногу чуть ли не на каждом инструменте. А на этой гитаре он играл своей будущей жене, Аниной матери, песни под окном. После переезда в Россию отец почти не брал инструмент в руки, и гитара висела на стене без дела несколько лет. После смерти родителей Аня твердо решила, что научится играть если не как папа, то хотя бы бегло. И она научилась, и теперь гитара больше не пылилась.

— Ну же, Вольф, не тяни. Или ноты забыла? — подначил девушку Леша. Брюнетка улыбнулась, и, зажав пальцами струны, заиграла свою любимую песню, которую часто играла для Ники.

Продрогшее тело, пропитые мысли,

Непослушные ноги — это снова запой.

Я бреду по дороге, в грязи по колено,

Я пытаюсь запомнить, что мне нужно домой.

Пальцы легко скользили по гладкой поверхности, навевая воспоминания о летних вечерах на даче с друзьями, о костре, о звездном небе…

И, снова сделав ошибку, я покупаю бутылку,

И снова вместо квартиры я возвращаюсь в подвал.

Расправлю крылья свободы, забуду про все законы

И буду громко кричать!

Я объявляю протест, я объявляю войну

Всем тем, кто против меня, всех их я вижу в гробу.

Мне надоело так жить, ведь жизнь, по сути, дерьмо,

Пора бы всё изменить, но смерть нас ждет так давно.

Глаза опущены вниз. Не потому, что девушка боялась забыть аккорды или слова… Просто эта песня слишком много для нее значила, а поднять глаза означало вывернуть всю себя наизнанку, оголив внутренности и раскрыв сердце. Не сейчас и не здесь.

Рано утром вернется моя крыша на место,

А похмельный синдром её гвоздями прибьет.

Я бы рад был не пить, но трезвым здесь тесно,

В этом грёбанном мире лишь ленивый не пьёт.

Свободная нога качается в такт музыке. Глаза уже не опущены, а закрыты, сдерживая рвущиеся наружу эмоции в виде непрошеных слез. Губы практически шепчут такие знакомые строчки. Тишина.

Я объявляю протест, я объявляю войну

Всем тем, кто против меня, всех их я вижу в гробу.

Мне надоело так жить, ведь жизнь, по сути, дерьмо,

Пора бы всё изменить, но смерть нас ждет так давно.*

Последний аккорд. Последний звук, вырвавшийся из полусухих губ. Наконец можно поднять глаза — слезы отступили, отступили и эмоции. Осталась п у с т о т а. Почему так тяжело вспоминать.?

Облизнув губы, Аня посмотрела на друзей. Те молча смотрели на нее, никто не осмелился ничего сказать. Они все поняли. Девушка улыбнулась.

— Я не то, что бы очень хорошо пою…

— Ты прекрасно поешь.

Аня посмотрела на Диму. Все это время он так же смотрел на девушку, не отрываясь. В его глазах читалась благодарность, и будто бы не было той размолвки во время ужина.

— Можно? — он кивком указал на гитару. Аня передала ему инструмент. «Он тоже играет?» — спросила девушка сама себя, не смея нарушать ту тишину, которая буквально оглушала.

Когда гитара оказалась в руках Димы, он первым делом бережно провел по корпусу, не упуская ни миллиметра. Затем его пальцы коснулись струн.

Здесь лапы у елей дрожат на весу,

Здесь птицы щебечут тревожно.

Живешь в заколдованном диком лесу,

Откуда уйти невозможно.

Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,

Пусть дождем опадают сирени —

Все равно я отсюда тебя заберу

Во дворец, где играют свирели.

Это было прекрасно. Каждое слово, каждая нота — все пробирало до дрожи в коленях. И этот голос — низкий, хриплый, негромкий. Дима не пел — он шептал признание любимой девушке, которой уже никогда не суждено было его услышать.

Твой мир колдунами на тысячи лет

Укрыт от меня и от света.

И думаешь ты, что прекраснее нет,

Чем лес заколдованный этот.

Пусть на листьях не будет росы поутру,

Пусть луна с небом пасмурным в ссоре, —

Все равно я отсюда тебя заберу

В светлый терем с балконом на море.

Глаза Димы не были опущены — напротив, тот сидел прямо, и все также, не отрываясь, смотрел на Аню. Или сквозь нее… В его глазах, как всегда, ничего нельзя было прочесть, но голос и движения рук говорили о многом. Он ласкал пальцами гитару, как ласкают тело любимой женщины; как летний морской бриз ласкает уставшую от городского смога кожу.

В какой день недели, в котором часу

Ты выйдешь ко мне осторожно?

Когда я тебя на руках унесу

Туда, где найти невозможно?

Украду, если кража тебе по душе, —

Зря ли я столько сил разбазарил?

Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,

Если терем с дворцом кто-то занял!

Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,

Если терем с дворцом кто-то занял…**

Теперь он смотрел на нее. И не просто смотрел, а видел — видел все то, о чем думала она во время своей песни. Чувствовал все то, что чувствовала она. Они оба потеряли нечто важное — но, возможно, что-то и приобрели. Теперь их было двое — каждый со своими проблемами, горем, прошлым и настоящим. Двоим спастись легче.

Пой мне еще;

Рано

Заветную карту вытаскивать из рукава.***

Комментарий к Глава 11. Music of my soul.

* Янка Дягилева — Я объявляю протест, я объявляю войну

** Владимир Высоцкий — Лирическая

*** Сплин — Пой мне еще

========== Глава 12. Соблазн. ==========

Людей ослепляет страсть.

(Цицерон)

Распаляется пламя ветром, а влечение — близостью.

(Сократ)

На следующий день одиннадцатому классу объявили результаты за вводный тест по математике. В среднем без пяти минут выпускники справились неплохо, но это лишь означало, что количество людей, написавших на «отлично», равнялось количеству тех, кто не справился вовсе. В первую категорию попали, конечно, Софи, Света, Дима и, что удивительно, Аня. Хотя на деле удивляться особо нечему — едва ли хорошая оценка была заслугой девушки. Но отличный результат удивил всех непосвященных, в том числе и саму Обухову.

— Признаться, Вольф, Вы меня приятно удивили. Если честно, как только Вы пришли в мой класс, я подумала было, что Вы абсолютно бездарны в моем предмете (на этой фразе Дима прыснул, за что получил локтем под ребра), но данная проверка показала обратное. Желаю продолжать в том же духе, — кротко кивнув, преподавательница вернулась к оглашению результатов. На Аню тут же уставилось более десяти пар глаз, что заставило девушку вжаться в сидение и сверлить глазами доску ровно до тех пор, пока Татьяна Викторовна не огласила результат Максима Олейникова — признанного отличника и заместителя старосты, который по непонятным причинам получил за тест «тройку». Теперь взгляды одноклассников были направлены на него, и Аня, наконец, смогла расслабиться.