Андрей стиснул запястье Арсения, тот подёргал кистью, проверяя – крепко ли. И продолжил:

– Вот, видите, пытаясь выдернуть кисть, побороть Андрея, я противодействую плотностям. Могу, конечно, на силе вырвать, но лучше не буду, дабы не травмировать свою руку, или руку Андрея. А могу вызволять руку, обтекая плотности и выходя из захвата по пустотам. А они есть, и если прислушаться к руке, посмотреть телом, они ощущаются!

Рассказывая, Арсений шевелил кистью, и вскоре вынул руку из захвата.

– Теперь вы, в парах!

Анна подставила запястье Андрею, почувствовала, как крепко сошлись его пальцы и, прикрыв глаза, повращала рукой, ища что-то вроде слабины в этом захвате. Пальцы держали цепко.

– Ань, ты не борись с ним, – тут же подсказал Арсений. – Ты почувствуй свою руку и его. И почувствуй, где в его руке остались пустоты. И вытекай по ним, как будто твоя рука без костей.

Как это без костей? А куда они денутся? И, тем не менее, Анна закрыла глаза, сосредоточилась на своём запястье. Действительно, с одной стороны захвата есть щель… Она представила, как её рука туда выскальзывает, повращала кистью, и рука вскоре освободилась. Невероятно!

– Теперь ты! – протянул свою руку Андрей, и Анна ухватилась за его запястье сразу двумя ладонями – в один обхват не получалось.

– Отлично! – подметил Арсений. – Андрей, при таком захвате вдвое больше пустот, ещё легче освобождаться!

Андрей кивнул и действительно гораздо быстрее, чем Анна выскользнул из её пальцев.

– Ну, давай, Паша, давай! Молодец! – заликовала у окна Янка, и Анна мимолётно поморщилась. И чего она его Пашей называет? А он почему не говорит, что Кирилл?

– У всех получилось? Отлично, – завершил весёлую возню Арсений. – Вот по такому принципу и по камням пойдём – будем их обтекать по пустотам пространства.

Он подождал, пока все успокоятся и продолжил:

–Теперь вот ещё что. Место, куда мы едем, непростое, требует к себе осторожного и уважительного отношения. Поэтому предлагаю заранее договориться о нескольких вещах, которые избавят нас от лишних приключений.

– Степаныч, ты что! Я ж как раз и еду за приключениями! – заблажила Янка.

– Тебе хватит, – пообещал Арсений и продолжил, – Первое: никто никуда не уходит далеко, не сообщив остальным. Второе: если уходит, то минимум с одним товарищем. Третье: каждый относится к каждому бережно и доброжелательно. Принимаются договоры?

Народ закивал.

– Отлично. Теперь о целях. Каждый из вас поехал с определённой целью. Я предлагаю сейчас разбрестись по своим местам и записать в блокнотах, зачем вы едете на Синь-озеро. Да, не забудьте потом очертить ваши записи, – Арсений нарисовал в воздухе кружочек.

«И какие у меня цели?» – думала Анна, забравшись на свою полку.

Вот ведь, Жанночка, подруга дорогая, присоветовала релаксацию. Анна улыбнулась, явственно услышав напористый Жанкин говорок: «Переключись, причём радикально. Купи путёвку, съезди куда-нибудь, где тепло, на песочке поваляйся, роман с кем-нибудь закрути. Быстро своего мужа-идиота из головы выбросишь и опять станешь трезвомыслящей умной бабой, а не размазнёй сопливой. Смотреть на тебя не могу на такую!» Именно в тот момент мысль пойти куда-нибудь с рюкзаком и показалась ей вполне здравой. В последний раз, он же и первый, она ходила в поход в пятнадцать лет. Тогда это для неё стало событием, и теперь опять захотелось событий. Не тех странных, мутных и лживых, что закрутили её в последние полгода, а чистых, ясных, солнечных, как в детстве. Именно поэтому она набрала в Интернете в поиске «пеший поход» и стала изучать список открывшихся ссылок. Этот недельный поход на северное озеро она выбрала по двум причинам. Во-первых, отчего-то захотелось побывать на Севере. Может оттого, что Кирилл уехал на юг? Во-вторых, завораживало название места: Синь-озеро. Да и в описании говорилось что-то о Гиперборее, колыбели славянской нации, о безвременьи полярного дня, а поход был не просто походом, а тренингом по славянским практикам.

«Так чего же я хочу от этого похода? Убежать от себя? Или от Кирилла? Или… вспомнить детство?» – вернулась Анна к целям и задачам. Неясное томление где-то под ложечкой подсказало – скорее всего, третье. Она подумала и написала на клетчатом листочке: выйти из ситуации и посмотреть на неё со стороны; вернуться в детство; понять, как жить дальше. Очертила строки неровной петлёй и огляделась.

Сергей на соседней полке хмурился над своим листком, почёсывая ручкой переносицу. Кирилл, сидя с ногами на боковой нижней полке, быстро писал в блокноте, пристроив его на коленках. Потом поднял голову, убрал от лица волосы, глянул сквозь Анну и опять склонился над страничкой. «Интересно, какие у них цели?» – мимолётно подумала Анна, отложила блокнот и прислушалась.

В вагоне слышалось пение. Далёкое, но очень отчётливое. Пели хором, сильные женские голоса выводили чистую мелодию без слов. Что-то похожее звучало в старых советских фильмах, когда режиссёру требовалось музыкальное сопровождение видам родных просторов. Картины таких просторов – привольные раздолья, занимавшие экран не меньше минуты – плюс закадровое хоровое пение вызывали у маленькой Ани особое чувство. То ли умиление, то ли гордость, что посчастливилось родиться в этой замечательной, великой, красивой стране… Сейчас такое в фильмах не показывают. В кинотеатрах в основном голливудские красоты, там своя музыка. А по телевизору вместо просторов всё больше паузы рекламные. Да и страна с годами в её сознании съёжилась, поблёкла, подрастеряла былое величие.

«Радио, что ли, включили?» – она попыталась угадать, откуда поют, перевернулась на живот, выглянула в окно и замерла в восхищении.

За окнами были вода и солнце. Солнце уже клонилось к закату. Светило не спешило – по северным лимитам сиять ему ещё было долго, почти до полуночи. И потому, совершая медленный закат, солнце щедро и с наслаждением плодило свои отражения в озерках, раскинувшихся за окнами вагона бесчисленной россыпью. Анна с восторгом глядела на голубую воду в золотых солнечный блёстках, на свежую зелень кустов и деревьев, изредка мелькавших вдоль рельсов, на лодку-плоскодонку, живописно приткнувшуюся у прибрежных камешков, слушала далёкий мелодичный хор женских голосов… И тут на неё нахлынуло ощущение, то самое, из детства – ощущение счастья от того, что она видит это великолепие, что живёт рядом с такой красотой и с такими просторами.

– А здорово рельсы звучат, будто поют! – сказал Сергей. Он тоже уже лежал на животе и наслаждался видом из окна.

«Рельсы? Надо же, это рельсы поют!» – почти не удивилась Анна. Она их понимала. Жить в такой красоте и не петь почти не возможно!

– Мужики, кто пойдёт со мной курить? Только курим ваши! – Янкин вопль в соседнем купе заставил Анну поморщиться. «Ну что она, в самом деле, орёт-то всё время! Неужели нормальным голосом нельзя разговаривать!» Девчонка начинала раздражать – любая энергичность в таком количестве поперёк горла встанет.

– Аничка, я иду, – сказал, заикаясь, пьяный голос одного из соседей, и Анна нахмурилась – вдобавок ко всему эти орлы-катамаранщики ещё Янку в её тёзки переделали!

Девчонка увела курить своего пьяненького кавалера, а Анна вдруг поняла, что не слышит больше пения рельсов. И вид за окном сменился – озеро кончилось, мелькали деревца какого-то лесочка. Безбрежное пространство, от которого только что захватывало дух, будто свернулось, захлопнулось. «Надо же, проскочили участок, где рельсы поют», – вздохнула Анна, пытаясь отогнать глупую мысль, что и песня, и простор закончились оттого, что она дала волю раздражению и выпала из ощущения безграничного, всепоглощающего счастья.

***

Шумные соседи высадились поздно вечером. Анна слышала сквозь сон, как они оживились, подъезжая к нужной станции, и даже приготовилась, что сейчас начнут топать и быстро-быстро таскать тяжести – парни громко обсуждали стратегию высадки, соображая, как выгрузить своё добро за пять минут остановки. Топота она не дождалась, провалилась в сон. На этот раз ей приснился сын. Почему-то не нынешний девятилетний, а маленький, лет четырёх. Данька тянул к ней ручонки и просил: «Ладушки, мама, ладушки!».