- Ты бы не грубил, Себастьян, - стараюсь подцепить кожу иглой, - а то я на тебе слово неприличное крестиком вышью.

Киллер глухо смеется, края раны расходятся. Ну почему он мне всегда мешает…

- Бас. Заткнись.

- А ты не смеши меня… Джим, оба края протыкай разом, не надо меня в дуршлаг превращать, - шипит. Больно наверное.

- Пальцы скользят.

- Пассатижи возьми. В сумке, Джеймс, куда ты рванул?

Возвращаюсь. Господи, я действительно нервничаю. Куда я собрался?

Выдергиваю иглу, удерживая пассатижами.

- До ребер зашей, там само зарастет. Не мельчи – сантиметр-два между стежками.

Прикусываю язык, видимо от напряжения, дергаюсь – из-под двух сделанных стежков проступает кровь. Бас изгибается, внимательно разглядывая мою работу, закатывает глаза:

- Спасибо всем богам, что я уже почти ничего не чувствую.

Накатывает злость. Сжимаю кожу ладонью, сильно, чувствую, как медленно сочится кровь.

- Джеймс! Джеймс, твою мать! Прекрати…

- Больно? – вижу, как зрачки расширяются.

- Сам как думаешь…

- Тогда не хами мне, глупый тигр.

Пытается убрать мои руки, оттолкнуть.

- Я закончу, малыш. Не дергайся, ладно?

Дышит так тяжело, с хрипом. Я люблю обескураживать его переходами с грубости на нежность.

С пассатижами проще и быстрее. Стираю кровь разведенной водкой, делаю еще с полдюжины стежков.

- Как закреплять?

- Просто завяжи концы нити и обрежь.

- Может, до конца дошить?

- Не надо. Водкой залей и все. Дальше я сам.

Сам? Интересно. Вообще-то мне хватает медицинских познаний, чтобы понять, что повязку ему самому будет сложновато затянуть.

Позволяет помочь. Несколько метров белой тонкой ткани резко контрастируют по цвету с чуть загорелой кожей.

Сейчас мне нравится, как он выглядит. Сильный, но теперь слегка беззащитный. Хорош.

- Себ…

-Джеймс, даже не думай, – собирает железки, сваливая в раковину, обдает водой. – Завтра прокипячу. Пойду спать.

- Я с тобой.

- Нет.

- Да.

- Джеймс!

- Малыш, не спорь со мной.

- Джим… Вот вообще не до тебя.

Хмыкаю. Черта с два. Когда ты еще будешь в таком состоянии?

Устало прикрывает глаза. Я тоже чувствую себя потрепанным, как сердце больного ишемией.

Кровать у снайпера узковатая для двоих. Сидя на ней, наблюдаю, как киллер стягивает джинсы и надевает майку.

- Ложись у стены, - выключает свет.

Перекатываюсь к краю постели, через несколько секунд чувствую, как он ложится рядом. Горячий.

- Джим, полезешь ко мне – шею сверну.

Фыркаю.

========== Часть 5 ==========

За окном уже достаточно светло, когда я открываю глаза. Тигр спит рядом, умудряясь сохранять серьезное выражение лица. Ну, не совсем серьезное – чуть приоткрытые губы и подрагивающие светлые ресницы отвлекают от общей суровости. Красивые губы – всего в меру, хотел бы я чуть прикусить их – несильно, но чтобы кровь выступила, а потом можно слизывать ярко-красную жидкость, упиваясь вкусом, мягкостью кожи и запахом. Перевожу взгляд на потолок, сам себя отвлекаю от мыслей об этих губах… Потолок белый – непривычно, в моей спальне он кремовый. Провожу пальцами по обоям – тоже не такие на ощупь – остались от предыдущих хозяев квартиры. Я разрешил киллеру самому устраиваться в своей комнате. Я правда не стал вмешиваться – пускай делает что хочет, я даже заплачу – очень уж хотелось посмотреть, во что он превратит окружающее его пространство. Но, насколько я знаю, он купил кровать и шкаф. Кровать – потому что спать на чужой посчитал отвратительным. Шкаф – потому что любит порядок, а запас оружия у полковника большой. В шкафу хранить удобнее.

Кажется, даже попытался придать комнате больше безликости – выкинул все побрякушки – картины (копии, конечно), шторы, что-то тут еще стояло – уже не помню.

Не верю, что его ничего не интересует кроме работы. Должны быть у человека какие-то увлечения.

Даже не знаю, кто из нас больше сумасшедший.

И еще одна вещь, которую он купил сам, на свои деньги – те, которые я ему плачу. Зеркало. Огромное, наверное семь на пять футов, не меньше. Без рамы, но стильное – с острыми матовыми краями, чуть скошенными к стене. Полковник часто смотрит в зеркала – но не так как я. Я смотрю, чтобы оценить свой внешний вид, чтобы полюбоваться собой, чтобы точно знать, что я неимоверно хорош. Да, знаю, это скорее всего нарциссизм в чистом виде, и меня это ни капли не смущает.

Себастьян смотрит в отражение собственных глаз – я часто это замечаю. Даже если нужно осмотреть себя, свою внешность, одежду, прическу – неважно, он сначала несколько секунд смотрит в глаза своего отражения.

Я недолго рылся на всяческих форумах и нашел-таки красивое объяснение – «некоторые после изнурительного путешествия приходят в себя лишь тогда, когда, поглядев в зеркало, зрительно подтвердили себе свое действительное существование».

Интересно, в чем мой верный тигр сомневается больше – в собственном существовании, или в реальности происходящего?

Длинные светлые ресницы начинают подрагивать, а пальцы чуть сжимают одеяло – сейчас проснется. Забираюсь с головой под одеяло. Душно, жарко и слишком много запахов.

- Джим, ты все равно не спишь.

Мотаю головой:

- Я кот Шредингера. Откуда тебе знать?

Тяжелая рука опускается сверху, ладонью куда-то на уровень поясницы, и я нагло придвигаюсь вплотную, резкий больничный запах, исходящий от бинтов, заставляет высунуть, наконец, голову на свежий воздух.

- Себ, хватит строить из себя святую невинность.

Синие глаза смотрят на меня изучающе, даже с любопытством.

- Шеф, я не буду спрашивать, к чему ты это сказал. Выметайся из моей постели и из моей комнаты тоже.

- Ах, Себастьян… - картинно закатываю глаза, садясь на кровати, - ну кто же так разговаривает с человеком, с которым провел ночь?

- Шеф, - медленно поднимается с кровати, - это не называется «провести ночь», это называется «мой шеф залез в мою постель». И это нагло. Особенно в свете того, что ты обещал не лезть на мою территорию. Никогда.

- Уволишься, вздорный тигр? – чуть щелкаю его по носу, когда он наклоняется ко мне.

- Нет. Но будь добр, исчезни из моей комнаты.

Мотаю головой. Мало ли, что я обещал.