Да ладно. Потом. Может, завтра.

Уильям собирает бумаги, так и лежащие разбросанными по столу после лекции - Джек не дал времени собраться, да он и не хотел терять время. Идея. Озарение. Вспышка.

Грэм опускается на одно из мест в середине аудитории и долго, невидяще смотрит на экран, прокручивая в сознании события второй половины сегодняшнего дня.

Зачем вообще было ехать. Идти вперед.

Вот тут, здесь ошибка - Уилл хотел поговорить, думал, что полицейского и Джека за спиной будет достаточно. Теперь говорить не с кем.

Грэм не следит за временем, не следит за происходящим вокруг, не замечает, как в аудиторию проходит Алана Блум, оглядывается, ища его взглядом. Везде психотерапевты. Уилл вздыхает, когда видит ее. Алана, правда, молчит, садясь рядом ниже, поворачивается к нему, рассматривая переплетенные в замок пальцы рук. Время идет.

В начале одиннадцатого Алана все-таки поднимается со своего места, наклоняясь к Уиллу.

- Скоро начнут закрывать двери. Нужно идти.

Уилл послушно поднимается с места, спускается к кафедре, забирая вещи. Алана явно хочет заговорить, но не знает, как это сделать, чтоб Уилл снова не замкнулся в себе.

- Спрашивай, если что-то хочешь спросить, - Уилл смотрит под ноги, шагая по светлым квадратам линолеума и перешагивая через темные.

- Куда ты поедешь? - Уилл качает головой. Вопрос не из тех, на которые хочется отвечать.

- Может быть, тебе придется пройти психиатрическое освидетельствование.

Уильям снова качает головой, но на этот раз с другим выражением лица.

- Не думаю. Это была самооборона.

- А твое нынешнее состояние? - Алана легко качает головой. Стук ее каблуков о ступени отдается острой болью в висках. Уилл морщится.

- Завтра съезжу в больницу. Наверное, легкое сотрясение.

- И тебя на этот раз совершенно не волнует, что ты…

- Убил женщину ее же кухонным ножом? - Уилл опирается рукой о капот машины Аланы. - Ты это хотела спросить? Правда думаешь, что меня это не волнует?

Замолчав, Уилл снова опускает голову. Замирает. Затихает. Алана обнимает его, поглаживая по волосам, позволяя прижаться.

- Прости, - она говорит тихо, обеспокоенно. - Это было резко и несвоевременно.

Уилл кивает, отстраняясь.

- И ты прости, - кривовато улыбается он, поправляя очки. - Аналогичная ситуация.

- У тебя кровь на рубашке засохла…

Уилл сглатывает, кивая и запахивая джинсовку.

- Ты не сказал, куда поедешь.

- Почему ты думаешь, что не домой?

- Не похоже, чтоб ты рвался домой. Но лучше - езжай. Не нужно пытаться пережить это все в одиночестве. Ты же знаешь, что так не получается.

Он кивает, придерживая дверь машины, прощается с Аланой, отстраненно улыбаясь.

Садится в свой автомобиль, перебирая в руках связку ключей, находит среди них ключ от своего старого дома.

Он не возвращался туда - все вещи привез Ганнибал, четко следуя составленному списку. Не было желания, да и сейчас не очень хочется.

Но иногда чувствуется потребность побыть одному. Хотя и она может быть обманчивой - лечь спать в одиночестве Уилл точно не рискнет.

Ладно. Можно и не спать ночь.

Телефон разряжен и выключен еще с лекции - Грэм вспоминает о нем только сейчас, заводя мотор.

Потом.

Все потом.

========== Cadmea victoria ==========

Даже странно, но в доме не пахнет затхлостью или сыростью. Уилл с мрачным удовлетворением окидывает взглядом свое обиталище. Почти ничего не изменилось - стало чуть более пыльно, да вот, наверное, и все. На столе в кухне лежит небольшой листок бумаги - аккуратный, ровный, слишком чужеродно смотрящийся в такой обстановке.

Приезжай лучше домой. Мы ждем, Уилл.

Ганнибал Лектер.

И число. Сегодняшнее.

Очень в духе Ганнибала - Уилл старается растянуть губы в подобии улыбки, вертя в руках записку.

Неохота. Тяжело. Хочется побыть наедине со своим безумием, как раньше.

Неожиданно для себя Уилл обнаруживает, что успел немного соскучиться по этому странному состоянию, когда в голове бьются несвязные мысли, стучатся о стенки черепа, как мотыльки о стекло лампы. Яркие, короткие вспышки - одно, другое, третье. Несколько месяцев почти беспрерывного кошмара возвращаются переливчатым планктоном, заполняя собой всё море мыслей.

Он бесцельно бродит по дому, открывая и закрывая шкафы и ящики, просто так, для того только, чтобы занять руки. В холодильнике обнаруживает небольшой пластиковый контейнер, он видел такие на кухне у Лектера, а в контейнере - ризотто. Уилл любит морепродукты, хотя мало кто об этом знает.

Ганнибал знает.

Уилл берет контейнер в руки, продолжая свое медленное путешествие по дому уже с ним. Грустно, беспомощно кривит губы, увидев свое отражение в зеркале, отворачивается от гладкого стекла, но непрошенные вопросы продолжают лезть в голову.

Что тебя не устраивает, Уилл? Слишком много заботы? Все слишком хорошо? Хочешь как раньше?

Уилл совсем не хочет как раньше.

В буфете обнаруживается злосчастная бутылка шоколадного ликера. Для всего когда-то приходит время. Вот и для нее нашлось. Удивительно. Уилл садится на лестнице, ведущей на второй этаж, ставит на ступени свой нехитрый ужин и надолго замирает, неотрывно глядя в одну точку.

Думает о себе, об этой женщине с труднопроизносимым польским именем, о Хоббсе, о Потрошителе.

Думает о Лектере.

И снова о Потрошителе, о Хоббсе и о женщине с ножом.

Уилл запивает холодное ризотто шоколадным ликером и думает о том, что бы сказал Ганнибал, застав такую картину. Становится немного смешно.

Хочется поехать домой. Очень хочется. Особенно когда бутылка липкой приторной дряни заканчивается, тогда эта мысль становится только настойчивее.

Здесь все равно не будет возможности уснуть. Здесь никто не защитит от навязчивых кошмаров. Вернется боль и беспомощность.

Уилл перестает улыбаться, ложась прямо на ступени, отупело глядя сквозь мутное стекло бутылки.

Что же плохого в убийстве как таковом? Что плохого в том, чтобы защитить себя? Или свои интересы… Вот она - совсем не тонкая грань.

“Вещи сами по себе ни дурны, ни хороши — мы только мним их таковыми”.

Ганнибал собирает вырезки из газет. Он всегда читает периодику, кроме медицинских журналов, только в электронном виде. Но собирает вырезки из газет, аккуратно подшивая в кожаную папку.

Обрушившиеся церкви - вот что объединяет все эти тонкие бумажные листки. Тонны камня, под которыми погребены десятки людей. Такое происходит чаще, чем можно было бы ожидать. В этом есть что-то завораживающее и отвратительное одновременно. Уилл любит перебирать рисунки Лектера, но не очень любит эту папку - они лежат рядом. Но руки сами тянутся - перечитать, пересмотреть, убедиться.

Однажды Ганнибал обронил, что подобное лишь доказывает утверждение о том, что все мы - люди - подобия Бога. Права церковь, правы священные книги, правы религии.

Только Лектер говорит об этом по-другому.

“Все мы подобия жестокого и сумасбродного ребенка. Но мы взрослеем, в отличие от любого божества”.

Уилл ищет правду в этих словах, но тяжело разглядеть ее после бутылки ликера, сквозь головную боль и алую пелену, застилающую глаза.

Где она, эта правда?

В том, что он боится не того, что убил женщину, не того, что принял ее за собственный кошмар, а того, что ему это принесло какое-то удовлетворение?

Акт возмездия и правосудия?

Может ли человек вершить правосудие?

Трудно быть Богом.

Уилл кривит губы, вспоминая книгу, из которой взята эта строка. Не может вспомнить.*

Откуда вообще берется эта теософия с мрачным привкусом софистики? Когда нет сил даже подняться со ступеней - о чем же еще размышлять?

Женщина тянет руки, ища спасения от собственного безумия, но упирается лишь в непробиваемую стену кошмаров агента, пришедшего за ней.

Или.

Женщина тянет руки, ища контакта, тепла, того, чего ей не хватает, чтобы играючи вывернуть длинный нож из дрожащей руки и мягко, почти нежно вонзить его под ребра.