“Не уходи, пожалуйста, только не уходи. Не оставляй меня здесь. Не оставляй меня одного. Пожалуйста, я обещаю быть хорошим, я обещаю…”
Стайлз просыпается в холодном поту, сбрасывая с себя липкие щупальца чужого ночного кошмара. Айзек боится так, что воздух в помещении густеет от пропитывающего его ужаса, так, что не нужно быть оборотнем, чтобы почувствовать его страх. Айзек цепляется человеческими еще ногтями за простынь, дрожащие губы выплевывают слово за словом, мольбу за мольбой, молодого волка трясет так, что стоящая у стенки кровать отзывается на эту нервную вибрацию дребезжанием и глухим, но отчетливым стуком.
Стайлз знает, что надо делать, Стайлз уже немного привык помогать волчонку с тем, с чем никто не может - или не хочет - ему помочь. Стайлз гладит юного оборотня по щеке пару коротких мгновений, собираясь с силами, чтобы затем со всей дури отвесить хлесткую и сильную пощечину.
Когтистая ладонь сжимается на запястье, наверняка вновь оставляя синяки, Айзек распахивает горящие расплавленным золотом глаза, приоткрывая рот в глухом рыке, скаля удлиняющиеся клыки.
- Айзек, - нежно, тихо и спокойно произносит Стайлз, глядя в переливчато-золотую радужку. - Айзек, это я, Стайлз. Ты ведь знаешь, что я хочу только лишь помочь тебе?
Стайлз сам удивляется, как он умудряется только проснувшись выдавать такие длинные, слаженные и витиеватые фразы. Но Айзек любит эту велеречивость, она успокаивает его намного лучше коротких рубленных фраз. Главное не повышать тона и показать, что хочешь извиниться за причиненную боль.
- Айзек, - снова зовет Стайлз. - Посмотри на меня, кудряшка. Ты видишь меня?
Оборотень невнятно урчит, разжимая ладонь и теперь уже испуганно глядя на Стайлза.
- Все хорошо, - едва слышно шепчет Стайлз медленно, осторожно и мягко касаясь раскрытой ладонью обожженной ударом щеки. - Прости, что пришлось тебя ударить. Айзек?
Взгляд юноши становится чуть более осмысленным, когда он снова смотрит на Стайлза, судорожно вздыхая.
- Да все в порядке, друг… - ободряюще тянет Стайлз, прекрасно понимая, что нихрена не в порядке.
Айзек кричит по ночам, впивается когтями в постель и в собственное тело, калеча себя, пропитывая весь особняк запахом своего страха и своей крови. Скотту приходится ломать Айзеку кость за костью, пока тот не отключается, перешагнув болевой порог, иначе Айзек не успокаивается. Дерек просто говорит, что бета Скотта - не его проблема, но это - его дом, и орущего ночами Айзека он не потерпит.
Стайлз - единственный, кому достаточно просто отвесить Айзеку оплеуху, чтобы тот проснулся и начал соображать. Единственный, кому Айзек, еще не очнувшись от мутного кошмарного дурмана, не пытается вырвать когтями кадык.
Может быть потому, что Стайлз пахнет так, как по мнению Айзека должно пахнуть счастье. Не его, Лейхи, счастье, а какое-то абстрактное, с нотами молока, ванили и корицы, с тонкими завихрениями цитрусов и имбиря, с вкраплениями шоколада и всепоглощающе-нежного тепла. Айзек, конечно, никому об этом не говорит, потому что - ну кому вообще нужно знать его мнение? Тем более, что для Айзека счастье, его личное, должно пахнуть совсем по-другому.
Айзек догадывается как, но не уверен, что хвоя, бензин, нагретая на солнце кожаная куртка - лучший вариант для счастья.
- Прости, - вымученно роняет Лейхи, зарываясь лицом в подушку. - Стайлз, серьезно… Слушай, а Питер знает? Не хочу, чтобы он свернул мне шею.
Стайлз тихонько вздыхает, прикрывая глаза и вспоминая Хейла - жаркого, властного, сильного. Стайлз хотел его до одури, но среди дня отвязаться от стаи даже на полчаса было делом практически нереальным, а Стайлз подозревал, что получаса им точно не хватит.
А ночи Стайлз проводит с Айзеком, тихо надеясь, что эти приступы не продлятся дольше пары месяцев - именно на столько, по подсчетам Стилински, у Питера хватит терпения.
- Знает, - Стайлз натягивает одеяло до глаз, неловко и неумело стараясь скрыть от оборотня накатившее возбуждение. Но Айзек никогда не был особо тактичен.
- Чувак, ты возбудился. За две гребанных минуты. Так, будто у тебя в мозгу сейчас порно протранслировалось… Хотя я не очень хочу об этом знать, бро. Ничего не имею против, но не надо подробностей.
- А тебе никто и не обещал подробностей, - Стайлз улыбается, привычно беря себя в руки. Ни одно порно не возбуждало так, как мысли о Питере - обнаженном, горячем, сжимающем запястья Стайлза и…
- Стайлз, хватит, - протяжно воет Айзек, зажмуриваясь и сильнее зарываясь в подушку лицом. - Я тоже подросток, и у меня тоже гормоны… а ты тут… Хватит!
- Прости, - примирительно вздыхает Стайлз, прислушиваясь к тишине в доме. - Никто не проснулся?
- Нет, - вздыхает Лейхи, потратив несколько секунд на то, чтобы в этом убедиться. - Никто не проснулся.
- Дерек на тебя что-то сильно рычит в последнюю неделю…
- Его раздражает, что я не сплю, - ровно бросает волчонок, сворачиваясь калачиком, поджимая колени к груди. - Вот и всё.
Стайлз садится на кровати, деловито-воинственно скрещивая руки на груди. Айзеку не нужно оборачиваться, чтобы понять - Стайлз настроен на разговор, и он не сдвинется с места и не даст спать оборотню, пока не осуществит свое желание.
- Айзек, ты мой бро, - Стайлз терпеливо дожидается короткого угуканья лежащего спиной к нему волчонка. - Я не первую неделю провожу ночи в твоей постели, в самом, черт возьми, прямом смысле. И, между прочим, отказываю охренительному, терпеливому мужику. Но дело даже не в этом. Тебе не кажется, что ты должен бы рассказать, что произошло, пока меня не было?
- Нет, - обреченно бухтит Айзек, безуспешно пытаясь отгородиться от Стайлза одеялом. - Ты же знаешь - я не хочу об этом говорить.
Стайлз со страдальческим вздохом падает на постель, обнимая завернувшегося в плед Айзека обеими руками, утыкаясь носом под ухо, туда, где чуть заметно бьется пульс.
Выудить из Айзека хоть какую-то информацию о той ночи, когда Стайлз остался дома с простывшим отцом и строго-настрого запретил Айзеку приходить, чтобы не волновать родителя, не представлялось возможным. Стайлз знал, что Дерек как-то накосячил - обычно эти кошмары проходили у Айзека дней за десять, а сейчас шла третья неделя, и Лейхи явно не становилось лучше.
***
Когда Стайлз не приходит, кошмары становятся гуще и осязаемее: единственный способ проснуться - почувствовать боль, сильную, вытесняющую все остальные чувства. Стайлз - единственный, у кого получается действовать без применения силы - почти неощутимые для оборотня оплеухи не в счет. Но сегодня Стайлза нет, сегодня шериф громко чихал где-то на фоне голоса Стайлза, объясняющего, что сегодня Айзеку придется постараться справиться самому. Скотта вообще нет в городе - альфа у каких-то родственников вместе с Мелиссой.
Айзек чувствует, как к горлу подступает жгучая горечь страха, как мышцы сводит в предчувствии чего-то очень плохого, но согласно мычит в трубку, понимая, что не имеет никакого права требовать от Стайлза еще больше, чем он и так дает.
Вечером Айзек заворачивается в одеяло, оставляет включенной маленькую настольную лампу и старается заснуть, не думая о том, что ему может присниться сегодня. Айзек вообще старается думать о чем-нибудь хорошем - о запахе весеннего леса, о синеве летнего безоблачного неба. О мороженом наразвес, которое продают в магазинчике в трех кварталах от его бывшего дома. О яичнице с беконом, которую Дерек иногда неохотно готовит по утрам.
Айзек понятия не имеет, насколько эти мысли помогают, он просто засыпает через какое-то время, а потом, позже, снова окунается в вязкий, маслянистый омут кошмара.
У кошмара запах проржавевшего металла, засохшей крови, разбитого фарфора и едкого, неприятного одеколона. У кошмара запах отца и старой морозилки в подвале. Его едкий смех и её немая отрешенность.
Айзек не чувствует себя защищенным рядом со Скоттом.
Раньше, с Дереком, было лучше, но Дерек теперь не альфа.
