В его взгляде комиссар уловил немой вопрос.
— Садись, мальчик. Если бы мы узнали что-то новое, я бы обязательно сообщил тебе. Но мы до сих пор топчемся на одном месте.
— Вы были там ночью?
— Сидел за тем же столиком, что и ты с Арлеттой. Послушай, она ни разу не рассказывала о своих родителях?
— Я только знаю, что она убежала из дома.
— Не рассказывала, почему?
— Она объяснила это тем, что не выносит лицемерия, и на протяжении всего детства чувствовала, что это ее душит.
— Ответь мне откровенно: ей было хорошо с тобой?
— Что вы подразумеваете под этим, патрон?
— Она тебя считала своим другом? Говорила с гобой откровенно?
— Временами, да. Точнее, мне трудно сказать…
— Когда ты решил пойти с ней на сближение?
— Когда понял, что люблю ее.
— В первый же вечер?
— Нет. Тогда я был с приятелем и почти не раскрывал рта. Это случилось потом, когда я вернулся один.
— Как она к этому отнеслась?
— Сначала вела себя со мной, как с мальчишкой, и мне пришлось сказать, что я старше ее — мне двадцать четыре года. «Не в возрасте дело, — сказала она. — Я пережила в этой жизни на много больше, чем ты». Понимаете, она и вправду выглядела очень подавленной, временами мне даже казалось, что ее состояние граничит с отчаянием. За это я ее и полюбил. Смеялась, шутила, но сколько в этом было горечи! Иногда…
— Продолжай.
— Я прекрасно знаю, что вы считаете меня наивным… Она делала все, чтобы отвратить меня от себя. Умышленно вела себя вульгарно, часто употребляла крепкие словечки. Постоянно интересовалась: «Почему ты не хочешь просто со мной переспать, как другие? Тебе не нравится мое тело? А зря. Я могу многому научить. Бьюсь об заклад, что ты не найдешь другую с таким опытом, которая умеет столько, сколько я…» Потом иногда добавляла: «Я прошла хорошую школу!»
— А ты никогда не хотел попробовать?
— Очень… Временами так сильно, что просто готов был кричать… Но вот так… просто… Вы понимаете, это бы перечеркнуло все, абсолютно все…
— Понимаю. А как она реагировала, когда ты говорил, что можешь изменить ее жизнь?
— Смеялась, называла меня своим маленьким несмышленышем, много пила. Я уверен, что это от отчаяния, от безнадежности… Вы нашли этого?
— Кого «этого»?
— Того, кого она назвала Оскаром.
— Нет, мы еще ничего не знаем. А теперь расскажи, что ты делал ночью?
Лапуэнт принес толстую папку с бумагами, обнаруженными у графини. Он скрупулезно привел их в порядок.
— Из этих бумажек я сложил почти всю жизнь графини, сказал он. — Утром пришла телефонограмма из Ниццы.
— Слушаю.
— Известно ее настоящее имя — Мадлен Лаланд.
— Я видел его вчера на свидетельстве о браке.
— Ах, да, извините. Родилась она в Ла Рош-сюр Йоне, где ее мать работала прислугой, отец неизвестен. Приехала в Париж, где вскоре стала содержанкой. Часто меняла партнеров, находя каждый раз все более богатого. В течении пятнадцати лет она считалась одной из самых красивых женщин на Лазурном Берегу.
— Она уже тогда была наркоманкой?
— Не знаю, я не нашел никакого подтверждения этому. Она часто играла в казино, где и познакомилась с графом фон Фарнгеймом из старой австрийской династии. Тогда ему было шестьдесят пять. Письма графа, находящиеся здесь, я разложил но датам.
— Ты их все прочитал?
— Да, он искренне ее любил.
Лапуэнт залился румянцем, будто сам был автором этих писем.
— Впечатляющие письма. Граф прекрасно сознавал, что он уже не мужчина, а бессильный старик. Первые письма были проникнуты просто уважением. Граф обращается к ней не иначе, как «уважаемая мадам», потом — «дорогой друг», а в последних письмах — «моя маленькая». Умолял ее, чтобы не бросала его, не оставляла в одиночестве, часто подчеркивал, что кроме нее у него никого нет на свете и он не представляет себе жизни без нее.
— Они сразу стали близки?
— Не сразу. Через несколько месяцев после знакомства.
Пока не купил «Оазу», граф снимал меблированную виллу и там заболел. Именно тогда он пригласил Мадлен в гости, чтобы она проводила с ним несколько часов ежедневно. В каждом слове его писем сквозит искренность, он очень хотел, чтобы она была рядом, и был готов на все, лишь бы не потерять ее. Он прекрасно сознавал разницу в их возрасте и отдавал себе отчет, что жизнь, которую он может ей предложить, будет невеселой. «Это будет продолжаться недолго, — писал граф. — Я стар и болен, через несколько лет ты будешь свободна, моя девочка, все так же красива и, если захочешь, богата». Он писал ей ежедневно. Иногда, как студент, короткие записочки: «Люблю, люблю, люблю…»
А потом — словно сумасшествие — целый гимн в ее честь. Затем письма стали другими. Пишет все время о ее теле: «Не могу поверить, что это все мое: твои груди, бедра, ноги…»
Мегрэ смотрел на Лапуэнта сосредоточенно и серьезно. А молодой инспектор продолжал:
— Когда они стали близки, граф еще больше боялся ее потерять. Страх смешивался с ревностью. Он умолял, чтобы Мадлен ничего от него не скрывала, даже если это будет ему горько и больно. Интересовался, что она делала вчера, с кем встречалась. Вспоминал о каком-то музыканте из казино, считал его очень красивым и ужасно к нему ревновал. Он постоянно спрашивал ее о прошлом и в то же время писал: «Я хочу тебя без остатка, мне все равно, кем ты была». Умолял ее выйти за него. А писем Мадлен нет. Наверное, не писала, а только звонила. В одной из последних коротких записочек граф снова обращается к своему возрасту: «Я понимаю, что твое изумительное тело требует того, чего я уже не могу тебе дать. Это меня мучает. Когда я об этом думаю, то хочу умереть. Лучше делить тебя с кем-то, чем не иметь тебя вообще. Клянусь, не будет ни упреков, ни скандалов. Ты останешься свободной, как и теперь, а я в моем уголке буду терпеливо ждать, когда ты подаришь минутку радости своему старому мужу».
Не знаю, почему, но они зарегистрировали брак именно на Капри. Брачного контракта между ними не было. Несколько месяцев молодожены путешествовали. Были в Константинополе и Каире, потом несколько недель жили в фешенебельном отеле на Елисейских полях. Я нашел гостиничные счета.
— Когда граф умер?
— Полиция из Ниццы предоставила мне подробную информацию. Он умер через три года после свадьбы. Они жили в «Оазе». Целый месяц, их видели вместе, разъезжающих в лимузине с шоферам. Граф и графиня часто бывали в казино в Монте Карло, Канне и Жуан-ле-Пен. Она везде появлялась в роскошных нарядах, увешанная драгоценностями. Их выходи всегда вызывали нездоровый ажиотаж, ибо трудно было не заметить Мадлен. Граф же всегда находился в тени жены: маленький, с бородкой и моноклем. Его за глаза прозвали крысенком. Графиня много играла, открыто флиртовала и, как мне сообщили, имела несколько адюльтеров. Он всегда терпеливо ждал ее до утра, понимающе улыбаясь.
— Причина его смерти?
— Рапорт из Ниццы идет почтой, потому что смерть графа стала предметом следствия. «Оаза» окружена пальмами и находится, как большинство соседних вилл, на крутой стометровой скале. Именно под ней обнаружили труп графа.
— Он пил?
— Соблюдал диету. Его врач показал на следствии, что некоторые лекарства из прописанных графу вызывали головокружения.
— У них была общая спальня?
— У каждого отдельная. Накануне его смерти они, как всегда, вечером поехали в казино и вернулись около трех ночи. Все было, как всегда. Графиня плохо себя чувствовала. Во время следствия она сообщила полиции, что у нее были месячные, которые всегда проходили болезненно, и по возвращении она сразу же легла. По словам шофера, граф сразу же отправился в библиотеку, откуда балконная дверь вела на террасу. Граф обычно выходил туда подышать свежим воздухом, когда у него начиналась бессонница. Он вообще мало спал. В тот раз он тоже вышел, наверное, освежиться и присел на каменную балюстраду. Это было его любимое место. Отсюда открывалась прекрасная панорама Залива Ангелов, мерцали огни Ниццы и была видна большая часть побережья. Когда его нашли, на теле не оказалось следов насилия. Анализ содержимого желудка тоже не дал результатов.
