Что же касается психологического состояния нашей страны в 1991 г., то оно выглядит как переходное – от «доброго» к «злому» обществу. В сравнении с 1981 г. его позитивные характеристики в большинстве своем приобретают меньшие, а негативные – большие значения. Большинство же оценок – как по позитивным, так и по негативным параметрам – находятся в районе средних величин, в численном выражении – от 4 до 5 единиц, а более радикальные оценки по обеим группам характеристик встречаются редко. Это значит, что в психологическом плане наше общество того времени характеризуется как не «доброе» по сравнению с 1981 г., но и не «злое» по сравнению с более поздними временами. Самые выраженные негативные сдвиги по сравнению с 1981 г. наблюдаются по таким параметрам, как напряженность, спокойствие и фамильярность. Вместе с тем наблюдается и улучшение по ряду параметров, таких как апатия, безыдейность, бесправие, искренность, креативность, ложь, мужество, пустословие, оптимизм и свобода: наше общество 1991 г. по сравнению с его состоянием в 1981 г. характеризуется как более честное, свободное, оптимистичное и т. д., что едва ли нуждается в комментариях.

В связи с сопоставлением экспертами психологического состояния России в 1981 и 1991 гг. следует в очередной раз подчеркнуть, что характеристика ее состояния в 1991 г. относилась к дореформенному периоду. Если воспринимать экспертные оценки как выражение объективной реальности, то они служат опровержением распространенной точки зрения, согласно которой радикальное ухудшение психологической атмосферы России явилось результатом реформ, которые принято отмерять от 1991 г. Согласно же мнению экспертов, радикальные психологические изменения произошли до начала реформ (хотя и продолжились в дальнейшем), став продуктом тех социально-политических, экономических и макропсихологических процессов, которые развернулись не в 1990-е гг., а раньше. Действительно, очевидные симптомы начала развала страны, ее неуправляемости, обострения межэтнических отношений, криминализации и легализации криминальных отношений, деградации морали, появления личности нового типа, ориентированной на деньги и их зарабатывание любыми, в том числе и криминальными, способами, и т. п. проявлялись уже как минимум в конце 1980-х годов, а реформы начала 1990-х годов были активно поддержаны населением, поскольку воспринимались им как путь к преодолению этой ситуации. Существенно подчеркнуть и то, что значительное приращение воспринимаемой свободы произошло к 1991 г., т. е. еще при советской власти, а в дальнейшем пошло на убыль.

В данной связи уместно вспомнить высказанную многими известными политологами (Kimmel, 1990; и др.) мысль о том, что революции и другие радикальные социальные реформы, вопреки марксисткой логике, являются реакцией не на отсутствие изменений (всевозможные «застои»), а на неудачные реформы более раннего периода. (В частности, наша Октябрьская революция была предварена Февральской революцией и вызванной ею неуправляемостью страны.) Вместе с тем необходимо учитывать, что в подобных бифуркационных точках развития общества у него всегда есть выбор, и хотя такие идеологи отечественных реформ, как, например, Е. Т. Гайдар, постоянно подчеркивали, что в 1991 г. у нашей страны выбор отсутствовал и избранный ими сценарий был единственно возможным (Гайдар, 2006), представляется, что в действительности имелись другие, и притом позитивные, варианты развития событий; впоследствии это было признано даже такими зарубежными адептами радикальных рыночных реформ, как М. Фридман.

Аналогичный вектор психологических изменений нашего общества был зафиксирован другими исследователями, в том числе и социологами, в последние годы проявляющими большой интерес к его социально-психологическим характеристикам, что очень симптоматично. Так, в 2005 г. ВЦИОМ предложил респондентам вопрос: «Как, на ваш взгляд, за последние 10–15 лет изменились качества людей, которые вас окружают?». По мнению опрошенных, у наших сограждан значительно усилились такие качества, как цинизм и «умение идти напролом», и существенно ослабли бескорыстие, патриотизм, верность товарищам, доброжелательность, душевность, взаимное доверие, честность и искренность (Чего делать нельзя…, 2012). Результаты другого опроса ВЦИОМ, проведенного в следующем, 2006 г., продемонстрировали, что, по мнению двух третей населения, в последние годы морально-нравственный климат нашего общества изменился в худшую сторону. А еще одно исследование показало, что на вопрос: «Считаете ли вы, что большинству людей можно доверять?» в 1990 г. ответили утвердительно 34,7 % россиян, в 1999 г. – уже 22,9 %, в 2000-е годы – примерно столько же, т. е. уровень межличностного доверия в нашем обществе снизился в 1990-е годы, а затем оставался практически без изменения на довольно низком уровне, сопровождаясь также низким уровнем доверия социальным институтам (Татарко, 2011).

Аналогичную динамику обнаруживает и изменение ценностных ориентаций наших сограждан, выявленное Г. М. Зараковским (Зараковский, 2009), а Д. В. Сочивко и Н. А. Полянин на основе проведенного ими исследования дают такую характеристику социально-психологической атмосферы современной России: «Наша страна находится в том состоянии, которое Дюркгейм назвал «аномией», что объясняет возникновение многих современных социальных проблем: кризис нравственности и правового сознания, социальная нестабильность, политическая дезориентация и деморализация населения, падение ценности человеческой жизни, утрата ее смысла, экзистенциальный вакуум, цинизм, ценностный и правовой нигилизм. Как следствие, наблюдается рост агрессивных и преступных тенденций, прогрессирование отчужденности, повышенной тревожности, деформации правосознания в молодежной среде» (Сочивко, Полянин, 2009, с. 182–183).

При этом обнаруживаются существенные расхождения ценностных ориентаций различных социальных групп, в первую очередь, молодежи – «детей 1990-х и 2000-х», сформировавшихся как личности в эти годы, и «советских» поколений[13]. Так, в исследовании Н. М. Лебедевой показано, что в начале 2000-х годов приоритетными ценностями российских студентов были независимость, самоуважение, свобода, достижение успеха, самостоятельный выбор целей и др., а их преподавателей – ответственность, социальный и национальный порядок, мир на Земле, честность, уважение к старшим (Лебедева, 2000). Большие различия в ценностных ориентациях поколений выявлены и другими авторами (Зараковский, 2009; и др.), причем утверждается, что наша молодежь формирует и свою собственную мораль, в рамках которой, например, агрессивность является позитивным качеством, а наглость, развязность, бесцеремонность и т. п. объединяются тоже позитивным понятием «раскованность». Впрочем, и на констатацию «Каково общество – такова и молодежь» (Сочивко, Полянин, 2009, с. 200) трудно что-либо возразить, равно как и на утверждение о том, что «Рассчитывать на эффективную культурную самореализацию молодого поколения в больном обществе не приходится» (там же, с. 202).

Интерпретация полученных данных может быть построена вокруг двух принципиальных возможностей (а также их комбинации). Первая состоит в рассмотрении динамики психологического состояния России как объективно представленной сквозь призму его восприятия экспертами-психологами. В этом случае приходится признать, что: 1) эта динамика в целом негативна; 2) психологическое состояние современного российского общества очень неудовлетворительно; 3) нашему обществу в значительной мере свойственны такие характеристики, как агрессивность, апатия, безыдейность, бесправие, беспринципность, бесцеремонность, враждебность, грубость, жестокость, ксенофобия, ложь, наглость, насилие, невоспитанность, пустословие, сквернословие, хамство; 4) наиболее выраженными отрицательными характеристиками современного российского общества являются алчность, меркантильность и эгоизм. При этом, естественно, надо оговориться, что, даже при признании объективного характера такой картины, «общество в целом» представляет собой абстракцию, любое реальное общество состоит из конкретных индивидов и различных социальных групп, подобная картина носит сугубо обобщенный, не учитывающий индивидуальные различия и многие другие нюансы характер.