Прихожане же отца Вячеслава очень любили за простоту и безотказность. От денег он никогда не отказывался, но сам никогда не просил и цен не назначал. А чтобы отказать кому, отмазаться от неудобной или бесплатной требы - об этом и речи не было. Не будь он так популярен - не ревновал бы и не гнобил бы его так настоятель. Отец Сергий это понимал и делал для себя выводы. Сам старался не перетруждаться и не быть слишком заметным и любимым народом да и пил меньше.
- М-да... - вслух произнёс, по дороге к дому отец Сергий, - беречь себя надо...
Потом в его памяти всплыл рассказ отца Вячеслава о произошедшем с ним в реанимации, в которую он попал после того, как из храма выгнали Глеба. Служить тогда всем приходилось почти без выходных, а отец Вячеслав ещё и запил, в результате загремев в больницу с инфарктом.
«Представляешь, бать, мне сперва так тяжко стало. Тяжко-тяжко. А потом сразу - легко! Так легко - не поверишь! А я-то и не понял, что помер... Так легко и хорошо! Смотрю, значит, сверху: я лежу на кровати, а эти кругом суетятся, чего-то там делают, а мне не видно - загораживают. Потом - а я всё слышу - говорят: «Жену не пускайте, сейчас отойдет!» А главный стал номер набирать. Написано, вижу: «Санитары: 08». А тут моя - не ожидал от неё такого, при жизни-то больше ругаемся - ворвалась, бать, всех раскидала и как заорет! Да матом! В жизни от нее не слышал, чтоб матом, а тут, поди, хуже грузчика! И как в ноги мне вцепится! Как кошка, вот те крест! И орет: «Слава, Слава!!!» И как орет-то! В голос! Ну, ясно, те ее оттащили, валят меня на простынь - ну чтоб нести. Они матом на неё уже, чтоб отцепилась! Моя матом на них! И - мне ноги целовать... А потом ничего не помню больше. А проснулся - в палате. Главный на меня смотрит и еще двое... Кто такие? Главный и говорит: «Раз, мол, здесь - лечить тебя будем. Но как такое может быть, не понимаю! Ты же остывать уже начал! Ну, не может быть такого никак!» И вот - подняли на ноги... А как ТАМ хорошо, бать...»
Новогодняя электричка
Однажды ты вспомнишь сегодняшний день И увидишь другого себя,
Совсем не того, каким бы хотел ты стать В этой жизни, ускользающей По тонкому льду нового дня.
Jethro Tull, «Skating Away on The Thin Ice of a New Day»[179].
- Осторожно, двери закрываются. Следующая станция... - едва слышный мужской голос в динамиках прохрипел ещё что-то непонятное и совсем затих. Двери электрички с громким стуком захлопнулись, и недовольные взоры редких пассажиров обратились к невысокому очкарику лет сорока с длинными редеющими волосами и коротенькой бородкой, который вслед за собой впустил в вагон из тамбура потоки ледяного морозного воздуха.
- Ну, слава Богу, успел, - отец Глеб сел на первую попавшуюся свободную скамейку и отдышался. В электричках он ездил не часто и едва не опоздал на последнюю в этом уходящем году.
Отцу Глебу наконец удалось вырваться на недельку перед самым Новым годом в Москву из провинциального женского монастыря, где он служил, повидать детей на зимних каникулах. Но сегодня жена, с которой они не жили одной семьёй уже несколько лет, отправилась с детьми к тёще справлять Новый год. Пойти с ними - значило испортить и себе, и людям праздник, да его особо и не приглашали. Одному оставаться в пустой квартире тоже не хотелось, и отец Глеб отправился за город на дачу к своему старому приятелю Антону.
Смахнув с бороды иней и протерев запотевшие очки, он огляделся. Пустая новогодняя электричка уносила последних пассажиров прочь из горящего праздничными огнями города. Южане в тонких курточках с серо- смуглыми безрадостными лицами примостились невдалеке на соседних скамейках. Несколько одиноких мужчин и женщин средних лет, равнодушно разглядывали мелькающие за замерзшими окнами огни и выглядели тоже не слишком празднично. Компания молодых людей явно навеселе громко обсуждала какой-то сериал, разбавляя крепкие выражения междометием ваще. В углу у двери сидел этакий Колям. Нет, скорее, Серега, - решил про себя отец Глеб, - мужичок лет за тридцать с чипсами и пивом, в небольшой высокой квадратной ушанке из какого-то дорогого зверя, нутрии или ондатры - мечта дембеля 80-х.
- Чипсы! Кальмарики! Вода! Орешки! Пиво! - услышал позади себя тихий голос отец Глеб. Он оглянулся. По вагону ковыляла какая-то совершенно древняя старушка. Она скорее походила на восставший труп, нежели на живую бабулю, так сильно было сморщено её лицо и так медленно она передвигалась по вагону, еле-еле ковыляя, то и дело перехватываясь за ручки скамеек. Через плечо - связка из двух пакетов.
- Мне... пиво, пожалуйста, дайте и... кальмаров...
Пива на таком морозе совсем не хотелось, но отец Глеб скорее из жалости решил что-нибудь купить у бабули.
Старушка присела напротив.
- Пиво какое вам? Смотрите вот. Выбирайте.
- Да вот это, - Глеб взял первую попавшуюся банку, с любопытством вглядываясь в лицо старушки, а не в содержимое её пакета. Глаза у неё были какими-то одновременно и печальными, и по-простому добрыми. Отцу Глебу вдруг захотелось поговорить с ней.
- Что, бабуль, пенсии не хватает?
- Да не, милок, не жалуюсь. Пенсия хорошая. Я сорок лет у станка ткацкого простояла, потом сторожем... всё закрыли теперь... сторожей молодых наняли... внуки мои все выросли... не нужна я никому больше... а мне что делать? У окошка сидеть да телевизор смотреть я не могу. Вот и пошла продавать. Пока купишь всё в магазине, потом в электричке пару раз так проедешь - гляди, и весь день ушёл, и с людьми...
- А вас... никто не трогает? Вы ведь без разрешения наверняка... - Глеб осёкся. Зачем это было говорить? -...ну, и тяжело, наверное, таскать-то...
- Да я это последний год только, вот, пакеты беру. Раныне-то всё с сумкой... А так-то никто не трогает... Все ж меня здесь знают. Я и пальто у машинистов, бывает, оставляю - чтоб легче идти было. Но это смотря чья смена... Так вот посидишь, поговоришь с людьми, что-то продашь: и им хорошо, и я не напрасно живу...
- Ну... вы посидите, отдохните хоть немножко... - сказал Глеб, прерывая затянувшуюся паузу.
- Да не, мил человек, на том свете отдохну. Пойду я...
Сразу встать она не смогла, только в раскачку и с помощью Глеба. Он проводил её долгим задумчивым взглядом.
Вагон уже практически опустел. Оставалось всего несколько человек. Серёга по-прежнему сидел, глядя в тёмное окно, отхлёбывал пиво и шуршал чипсами.
Ещё одна остановка. Двери тамбура распахнулись и в вагон вошла ярко накрашенная симпатичная женщина. Она, практически не раздумывая, уселась прямо к обладателю завидной шапки.
- С Новым годом! Пообщаться не хочешь?
Серёга просто обомлел, даже чипсы рассыпал от неожиданности.
- А-а-а-а... вы-ы-ы... это... Пивка не хотите? - наконец сообразил он и протянул бутылку.
- Спасибо! - улыбнулась женщина и отхлебнула прямо из горлышка, правда совсем немного.
Тут двери тамбура снова распахнулись, и в вагон вошли ещё две дамы, одна из них в форме контролера. Они направились прямиком туда, где сидел Серёга со своей спутницей. Тот от испуга даже поперхнулся: билета у него, конечно, не было. Но проверять билеты никто и не собирался. Оказалось, что это подруги его новой попутчицы. Все женщины были заметно подшофе, в разной степени опьянения, поэтому разговор завязался легко и непринужденно.
Слово за слово. В хмельной голове Серёги нарисовалась новогодняя сказка: он уже представлял себя эдаким Доном Жуаном, каждое слово которого ловят радостные и доступные Шахерезады. Женщинам же, как видел Глеб, просто хотелось поболтать, не выходить из радостной эйфории новогоднего застолья в будничную реальность электрички, просто продолжить праздник безо всякого там флирта.
Минут пятнадцать такого Голубого огонька, хохота и плоских шуток Серёги пролетели неземетно. Подруги одна за другой вышли на своих остановках. В компании Серёги осталась только одна Шахерезада, та самая, которая первой к нему и подсела.
