- У нас?!!! Тварь! Думаешь, я не знаю, какие у тебя чувства возникают и к скольким! Ты же ни одну несчастную и симпатичную не обошёл! Умеешь ты утешить... Вернее влезть в душу, охмурить и использовать побитых жизнью баб! Даже на исповеди себе любовниц цеплял!!! Катя, Настя, Вика... Сколько их было уже, а?!!!
- Так! Вот это ты уже все границы переходишь! Сам жену довёл до такого: из патриархии вылетел, без работы сидел, в Крым свалил, а теперь ещё и про грехи мои здесь орешь, перед Светой меня позоришь! Лузер! Интеллигент хренов, жид! Вас вообще в сан посвящать нельзя, только зло несёте!
Краем глаза Глеб увидел красивую бутылку. Когда-то, когда у них ещё не было детей, они со Светой купили её на Измайловском вернисаже и любили ставить в неё сухие цветы. Словно повинуясь какому-то внутреннему приказу, ни секунды не раздумывая, Глеб, молча, не торопясь, взял в руку бутылку. Вот уж не думал он, что разобьет её о голову Андрея... Тот осел на стул, струйка крови потекла по лбу. Визг и крики Светы.
- Прекратите!!!
Она подбежала к Андрею, взялась за подбородок и подняла его лицо
вверх.
- Это правда?! Про Кать и Вик этих? Ты же мне говорил, что до этого жене не изменял, что это особенное... у нас...
- Понимаешь... Всё сложнее, чем ты думаешь... Г олова у меня болит...
- Кобель, пошёл отсюда! Все вы уроды! - разъярилась Света, и, схватив с вешалки одежду Андрея, бросила её на пол под ноги любовнику. - Пошёл вон отсюда!
- Да ну вас, бешеные... - буркнул тот, держась одной рукой за голову, а второй подбирая вещи.
Он вышел в коридор, надел ботинки.
- Адью, психи! Скажите спасибо, что ментов не вызвал! - крикнул он и хлопнул дверью.
- А ты зачем приехал?! Кто тебя ждал?! Что тебе ещё нужно! - накинулась, бившаяся в истерике Света, на мужа. - Ты всю, всю жизнь мне испортил! Я могла музыкой заниматься, понимаешь?! А я на пелёнки эти сраные всю душу извела! Тебя всё обслуживала, детей твоих, а ты - всё в церковь, да в церковь! И что она тебе дала?! На фиг выкинула, и дочь мою вы погубили... Хотела немного женского счастья, и вот...
Её всю трясло, она начала вдруг колотить руками по стене. Глеб оттащил её и снова усадил.
- Ты всё на стимуляторах?
- А тебе-то что?!
- Феназепам долбани, сейчас я найду... где-то был у нас... тебе легче станет.
- Мне легче не станет, слышишь?! Ни-ко-гда! - кричала она, но таблетки всё-таки выпила. Стакан с водой дрожал у неё в руке.
Глеб отвёл жену обратно в спальню и уложил. В углу валялись носки отца Андрея.
К вечеру Света проснулась, встала. Глеб сидел на кухне, перед ним стояла початая бутылка крымского портвейна. Света присела на стул и откинулась на спинку.
- Что-то не идёт вино, - хриплым голосом сказал Глеб, - чай будешь?
-Как хочешь...
- Это не ответ... Ладно, заварю.
Поставив на огонь чайник, Глеб сел напротив Светы. Та сгорбилась на стуле. Утончённая, с длинными пальцами, кисть бывшей пианистки бессильно легла на стол.
- Мать твоя звонила. Дети у неё, всё нормально... Я не знал, что ты их к ней отправила на всю неделю...
- А что ты вообще знал? За все эти годы? - она говорила вяло, словно через силу. Истерика сменилась полной апатией. - И что получила я? Ты жил, как хотел, а я бросила всё. Пыталась жить семьёй... Деградировала, конечно... не читала ничего... от усталости сериалы смотреть стала, а ты это видел и меня осуждал, цокал языком, смотрел, как на идиотку...
Чайник засвистел, Глеб встал его заварить. Под ногой хрустнул мелкий осколок стекла разбитой об голову Андрея бутылки. Света продолжала.
- А я всё ждала, когда станет лучше. Ты всё обещал, призывал терпеть. А потом - всё вообще рухнуло... Девочка моя! Куда я без неё? Она любимая была...
- Не говори так, у тебя... у нас... ещё двое детей.
- Ну и что? А я без неё не могу? Понимаешь? Да что ты вообще когда- нибудь понимал, кроме своего богословия и церковного всего этого? Чем жил? Зачем семью завёл? Только для удовольствия? Потому что надо было?... ладно... мне это всё уже не интересно теперь... Пусто всё и бесполезно... хотелось жизни нормальной, показалось на секунду, что с Андреем это возможно... что выход такой... а он тоже подонок самовлюблённый оказался...
Глеб, молча, налил ей и себе чай. Света продолжала, делая большие паузы.
- Всё я понимала про него - не дура! Хоть и книг лет десять уже не читала, кроме детских вслух... Но хотелось верить... Таблетки ещё эти... стимуляторы... Впрочем, не в них, конечно, дело... Да нет, я всё-таки дура, что не говори...
Она медленно встала, достала с полки пачку сигарет, зажигалку. Курить Света бросила при первой беременности. Пятнадцать лет спустя, когда заболела дочь, снова закурила. Глеб начал было что-то говорить, но жена его перебила.
- Только, не начинай опять про наше прошлое: Питер, Гаую и всё такое... Глупо и тошно об этом слушать... Хотя, я понимаю, что больше тебе сказать нечего... Ну, разве ещё что-нибудь христианско-утешительное мог бы, но это будет ещё пошлее... - Она несколько раз глубоко затянулась и продолжила. - Теперь я одна хочу... разобраться... стать снова собой... если смогу... И я тебя прошу: исчезни, а? Я серьёзно. Я понимаю, это твоя квартира, но... исчезни, будь хоть ты человеком...
- Меня отец Сергий в гости звал, мы созванивались сегодня... Я тогда с ночёвкой к нему... Потом поговорим ещё...
Он шёл по предновогодней Москве. Чистый падающий снег ощущался всей обнажённостью души, как будто падал прямо в неё, остужая боль...
«Но вот выпал снег, и я опять не знаю кто я», - всплыло в его голове.
Остановился, поднял лицо вверх, подставил его снежинкам. Конечно, что ему ещё остаётся? Туда, обратно в провинцию, где принимал сан. Дадут приход снова в деревне, наверное... и отец Глеб начнёт всё сначала... Это была хотя бы дорога, а не тупик. Значит надо идти по ней.
Снова вместе
Слепой не увидел, как море над лесом В стакане пылало у водки-реки,
А в лодке сидели два пьяных балбеса И в сторону леса по небу гребли.
Хвост и АукцЫон, «Слепой».
- Не, ну как ты можешь так ездить? Не в деревне ж теперь, тут менты, штрафы высокие, а в нашем положении чем их платить?
- Ты, Глеб, попом-то сколько? Лет десять уже? Или больше? А всё рассуждаешь, как алтарник-первогодка. Это кто ж батюшку штрафовать будет? У нас же полный набор магических инструментов, покруче, чем у Гарри Поттера.
- Не знаю, в Москве бывали случаи, что отцы попадали по-серьёзному... Да ты ведь и сам же только что влетел по самые не балуйся... А теперь снова, вон что вытворяешь! И что, тебя ни разу не штрафовали здесь?
- Пытался один. Еду я на поздний жёлтый, как обычно, ещё сплошную пересёк по ходу, а он свистит. Я ему: «Я - батюшка!» А он мне: «А я - атеист! Тыщу гони!» Я, конечно, дал. Но не могу ж я так овчу заблудшую оставить. Я ему объяснил, что к чему - он мне двести рэ обратно. Я продолжил уже с погружением в отцов-пустынников, добродетель нестяжания и внезапную смерть грешника - он мне ещё триста отдаёт и заикаясь, так: «Е-е-е-зжай о- отсюда!». Ну, вот и приехали, - резюмировал отец Георгий, лихо разворачивая свой Жигуль у городского собора.
Пару месяцев назад, вернувшись в провинциальную епархию, в которой он когда-то принял священнический сан, и сидя в коридоре на приём к епископу, отец Глеб очень нервничал. Уже хотел уйти, куда глаза глядят, но вдруг увидел здесь же в епархиальном управлении старого приятеля, отца Г еоргия.
Оказалось, что он пьяный за рулём въехал в местного бизнесмена, и теперь проходил епитимью в кафедральном соборе. Так что Глеб даже обрадовался, когда, увидев его, наморщившийся и весьма строго и надменно державший себя владыка, поругавшись, сколько было положено, сказал, что пока направит москвича в городской собор без зарплаты в качестве епитимьи, а уж потом подумает, что с ним делать. Пусть без зарплаты - что-то попу всё равно перепадёт, зато со старым другом!
