-  А смех - разве грех? - улыбнулся он.

   -  О чём вы, батюшка? - бывшая студентка с удивлением повернулась к исповедующему священнику. Ледяной взгляд, строгая бледность, сжатая нитка губ, гневное всепонимание... Отец Глеб отвернулся... Как когда-то отворачивался, проходя мимо колясочницы Ларисы...

-...и, дорогие, за нашего Святейшего отца хочу тост предложить! За патриарха Алексия! Ему мы обязаны тем, что у нас есть. Ведь как звучит: СВЯ- ТЕЙ-ШИИ! Он молится за нас, храм наш любит, сердечко за нас надорвал... Мы должны беречь сердце Святейшего! Не раздражать его! Проявлять послушание и понимание. Скоро престольный праздник, и мы должны как следует приготовиться к приезду его Святейшества! - громыхал подвыпивший отец настоятель.

Воскресная трапеза шла уже около часа, а отец Глеб только освободился после венчания. Он надеялся, что хоть сегодня обойдется без широкого застолья, и он в тишине и спокойствии поест после основной трапезы. Но к настоятелю опять приехали какие-то то ли бандиты, то ли депутаты, и обед устроили по полной.

«Нет худа без добра - зато выставили нормальные бухло и закусь». Усевшись, отец Глеб налил себе двенадцатилетнего вискарика...

После трапезы отец Глеб перезвонил по требам и перенёс их на другой день. Сил идти не было, тем паче, что вечером ему акафист служить.

Отец Сергий, тот, что служил сегодня в приписном храме, вышел после трапезы благодушным и позвал Глеба к себе в келью продолжить.

   -  Я лучше полежу, а то мне ещё на вечерню... - попытался отказаться

Глеб.

   -  Да ладно те, чисто для дегустации... Мне такой коньячок перепал на освящении ресторана! Эксклюзив! Такого вообще в продаже нет. Потом жалеть будешь!

Сопротивляться сил уже не было, да и аргумент был серьёзным. И вообще, настоятельское застолье хотелось запить чем-то хорошим в нормальной компании, а с Серёгой у Глеба отношения были почти дружескими. Отец Сергий был человеком позитивным и прямым в общении, а именно это зачастую восстанавливает лучше, чем провал в нервный и тупой сон между службами.

Коньяк оказался, и правда, выше всяких похвал. Опьянение от него было мягким и закуски он не требовал по определению, зато располагал к неспешному дружескому разговору у тмина.

   -  Слышал, ты сегодня ударника-стахановца выдал! Хоть и с лёгкой дозой озверина на исповеди. Ты уж извини, что помочь тебе не смог... Покойника всё равно ждать надо было, а туда-сюда мотаться... сам понимаешь...

   -  Да ладно, проехали, - отвечал разомлевший Глеб, и, помедлив, продолжил, - знаешь... Всё нормально, правильнее сказать - обычно... Но, как

я подумаю, что мы с литургией делаем, а через это и со всей нашей верой... Ведь чего есть ценного в христианстве, среди кучи исторического и прочего дерьма? Так, прежде всего, это благодарение Творцу в Его любви, прости за пафос. А что у нас осталось? Требы, требы, требы... Моя исповедь, моё индивидуальное причащение. Всё моё, всё мне! Нет, это всё нужно, но нельзя же и литургию, наше главное общее, в собрание треб превращать! Предстоятель чёй-та там магическое читает, алтарники просфоры режут, хор свои трели заливает, народ на исповедь рвётся и о съеденных конфетках думает... не все, конечно... А ты стоишь и думаешь, только б успеть, чтоб от настоятеля опять не получить... Сплошной страх и хрень - а не любовь! И эту хрень мы сами и воспитываем, и нормой считаем. Какое у нас может быть христианство, если у нас такая литургия?...

Отец Сергий критически посмотрел на собрата, вздохнул.

   -  Мммм...не туда ты гнёшь, Глебушка, не туда... Что ты хочешь? Церковь изменить? Твоё это дело? Не, вроде всё правильно, но наше ли дело?!! Ты чё? Святой? Нет. Такой, как все, только думаешь много, а семинарию не кончил...

   -  Ну, так я ж на сельском приходе свой семинарский срок оттрубил, среди леса без бабок... во всех смыслах...

   -  Я же тебя не укоряю этим! Просто в семинарии ничему ж не учат, кроме одного: жить в системеШ А именно с этим у тебя проблемы, хоть ты и нормальный поп. Думаешь чего-то, мечтаешь, а надо не думать, а делать своё дело без лишних фантазий... Тем более у тебя детей сколько, и жена не работает. Ты ведь и за них отвечаешь.

   -  М-да, - насупился Глеб.

   -  Во-о-от! Значит, беречь себя надо, а не мученика, извини, из себя делать. Пошёл, например, исповедовать, сразу смотришь: с кем тебе приятно поговорить, кто потенциальный спонсор, кто только и ждёт, чтоб батюшке подчиниться и послушание во всём проявлять. От этих есть прок! А кто мозг тебе выедать будет, тех - гони! Ведь свалишься - тебе никто спасибо не скажет. Ты знаешь, сколько до тебя здесь служило и надорвалось? Где они? Сказать? Сказал бы, да матом в келье не хочу. И где те, что их рвали: «Батюшка помоги! Батюшка благослови!»? Все отвернулись! Чё не так: исповедь их не дослушал, крест слишком быстро дал, сказал не то, ещё что - всё тебе вспомнят, когда полетишь! А если и хорошее о тебе вспомнят, что толку? Скажут: «Воля Божия, раз начальство решило». И всё... А полетишь, если отношение не изменишь. Даже то, что шустришь, тебе не поможет. Шмеманисты и меневцы на хрен не нужны, даже если они правы. Партизана видно по глазам, так что хватит партизанить и выдумывать всякое такое... Будь проще, друг мой, будь проще! Но и понимай, что грешник, что не совсем всё по совести делаешь, тогда за

смирение тебе Господь воздаст! Спаси себя сам, и вокруг тебя всё будет. Знаешь же, как батюшка Серафим^[118] говорил.

   -  Ты прав... отчасти... Но себя самого на вранье и подменах тоже не спасёшь... И грешник, и так и надо - это ж не смирение. А шизу заработаешь, как у каждого второго настоятеля... Бред какой-то... Ведь для чего мы в Церковь шли? Требы исполнять и бизнесом заниматься? Бизнес много на чём другом делать можно. Когда главное в загоне, когда везде подделки вместо настоящего... Вот и думаешь: почто это всё надо?

   -  Ладно, брат, - сказал, вставая, отец Сергий, - бизнесом?! А кто тебя в другой бизнес возьмёт? А? Никто не возьмёт! Так что маши кадилом и не думай много. А я сейчас кофе заварю. Через пятнадцать минут тебе на вечерню идти, а ты вона - распереживалси с хорошего коньячка-то...

Замолчали. Первый удар колокола заглушил громкое бульканье закипающего чайника.

Дьякон Аркадий разжигал кадило.

   -  А чего сам-то? Алтарника опять нет? - спросил отец Глеб, сделав поклон и приложившись к престолу.

   -  Если им зарплату не платят, зачем они ходить будут? Так, чисто для себя, когда захочется. Это дьякону деваться некуда. Ни зарплаты человеческой, ни треб, а на службу ходи...

   -  Ну да, ну да... - произнёс священник, а про себя подумал, - быстро Аркаша сдулся, только второй год из семинарии, а уже никакой эйфории, никакой поп-романтики. Оно понятно: быть вторым дьяконом с графиком пять рабочих дней в неделю, да ещё и на архиерейские и патриаршие службы постоянно гоняют. Ни денег, ни самореализации, ни возможности где-то ещё нормально подработать. Сплошное послушание непонятно чему и зачем. А настоятель поповства не обещает Аркадию, постоянно им недоволен и шпыняет по любому поводу... М-да... В этом мы с Аркашей братья - обоих он нас не любит...

   -  Ну чего? Сам кадило возьмёшь? А я пойду Предначинательный псалом почитаю, а то эти девки с клироса, сам знаешь, как затянут... - сказал дьякон Аркадий, раздув уголь в кадиле.

   -  Да, давай там как-нибудь - без исихазма^[119]...

Вечерня прошла быстро. Затем шестопсалмие, а после него... эх, нужно выходить на акафист. Аркадий знал, что Глеб не любит их, и пока на клиросе читали, сказал:

   -  Чё? Мучаешься? После такого напряжного воскресенья ещё и акапист, как ты его называешь.

   -  Да понимаешь, некоторые ещё ничего, особенно три древних. Но порой просто радуешься, что народ не врубается толком, что читают. Вон, акапист

князю Владимиру, по другому и не назовёшь... Написано там, что, типа, возрадовашася византийцы ревностью по Богу Владимира, когда он Константинополь осадил или взял! Язычник, блин, твою столицу осаждает, а ты радуешься, что он, вроде как, креститься хочет! Это ж полный бред!